Адри села поближе к прикроватной лампе и принялась перебирать содержимое коробки. Там было несколько фотографий одной и той же женщины – как поняла Адри, это была Лили в молодости, – на некоторых снимках рядом с ней был мужчина. Наверное, муж. Нашлось и две-три фотографии Лили в детстве. Но большинство карточек и открыток относилось к еще более раннему времени – до рождения Лили. Корешки от билетов на представления 1950-х годов, автограф какого-то Уэйна Ньютона. Одна открытка, отправленная из Нью-Йорка, была очень старой. На ней изображался широкий бульвар, по которому прогуливались мужчины и женщины в шляпах и нарядной одежде. Судя по дате на штемпеле, открытку отправили 7 мая 1920 года. Чернила так выцвели, что надпись читалась с большим трудом.

Адри быстро посчитала в уме, сколько лет прошло с 1920 года: сто сорок пять. Она перечитала открытку еще раз, потом убрала ее в коробку, а коробку вернула на место.

Не придумав, чем еще можно заняться, она выключила свет и легла в постель. В тишине незнакомой комнаты смутное ощущение тревоги стало еще сильнее и никак не давало заснуть. Может быть, она просто нервничала, что ей предстоит жить в одном доме с чужим человеком… который, что самое странное, был ей родным. Интересно, какая она, Лили… Адри почему-то вспомнилась ее соседка по комнате в интернате в Майами, которая однажды сказала: «Я тобой восхищаюсь, Адри, честное слово. Но с тобой тяжело. Ты очень непростой человек».

Адри не показала, как сильно ее задели эти слова, но она их запомнила. Она и сама толком не понимала, что ее заставляет быть такой резкой, замкнутой и отчужденной, а временами заносчивой и даже грубой. Она давно прекратила попытки что-то в себе изменить; просто не знала, как это сделать.

Она наблюдала, как другие ребята заводят дружбу. При всех своих странностях и недостатках им удавалось ладить друг с другом. У каждого появилась своя компания – своего рода закрытые клубы, куда не было доступа Адри. Она думала: «Как это им удается?» Это было сродни сложному погружению на глубину.

Адри – не аквалангист. Если уж на то пошло, она кирка, крошащая дни. Ближайшие три месяца ей предстоит жить в одном доме с очередной незнакомкой, пусть даже и родственницей… Что ж, она искрошит в пыль и эти месяцы тоже.

На астрономии в шестом классе Адри впервые прочла о нейтрино – частицах, пронизывающих все в космосе, от одного края Вселенной до другого, неудержимых и ни к чему не привязанных. Они беспрепятственно проникают сквозь материю, пролетают сквозь планеты, людей и все остальное. Потом, когда одноклассники заводили разговор о том, кто кем хочет стать в будущем, перед мысленным взором Адри неизменно вставала страница учебника астрономии, открытого на статье о нейтрино.

Сейчас Адри представляла тот день, когда она тоже покинет Землю, неудержимая и ни к чему не привязанная. Она надеялась, что время между «тогда» и «сейчас» пройдет быстро. Она заснула, и ей приснилось, как она мчится сквозь космос.

Следующим утром Адри проснулась еще до рассвета. Она спустилась на цыпочках в пастельно-зеленую прихожую и огляделась по сторонам: стены были увешаны дешевыми репродукциями – натюрморты с цветами и овощами – и открытками с ангелами и щенками с надписями вроде «Держись!». В углу пылился сломанный робот-пылесос. Деревянная газетница у подножия лестницы была набита старыми газетами и журналами. На нижней ступеньке сидел плюшевый ангел. Поскольку Лили еще спала, Адри решила заняться починкой «теты».

Она снова поднялась наверх, достала из сумки портативную «Принт-фабрику», установила ее на тумбочке у кровати и задала программу печати детали, которая, как она думала, ей нужна. Уже через пару минут у нее была новая плата управления взамен сгоревшей. Потом Адри тихонько спустилась в прихожую и вышла на улицу – в утреннюю прохладу.

Однако замена платы не помогла реанимировать «тету», как не помогла и переустановка операционной системы. Впрочем, к этому все и шло. Жалко только, машина не дотянула каких-то три месяца.

Адри уныло провела рукой по капоту. Потом посмотрела на небо, уже розовевшее на востоке.

– Время смерти: рассвет.

Машина была самым ценным ее имуществом и, наверное, лучшим другом. Адри будет скучать по ней больше, чем по кому бы то ни было.

Она огляделась по сторонам и решила обойти дом и посмотреть, что там находится. Она сошла с подъездной дорожки в высокую траву, шелестевшую на ветру. Заросший все той же высокой травой задний двор переходил в бесконечный луг, протянувшийся до самого горизонта, едва различимого в предрассветной дымке.

Огибая сарай, Адри разглядела чуть в стороне небольшой прудик, почти невидимый в темноте. Она не заметила низкий заборчик и споткнулась о него. Ее напугало какое-то непонятное шевеление в сумраке у пруда.

– Черт, – пробормотала она, пристально вглядываясь в темноту. По спине пробежал холодок. Там, у воды, было что-то живое. Адри слышала, как оно шаркает по земле. Когда глаза немного привыкли к сумраку, она разглядела темный силуэт, похожий на… что? Старый щит? Большой камень? Ходячий камень? Высотой почти ей по колено.

Что-то сдвинулось с одного бока темного купола – голова. Голова повернулась к Адри, и та вмиг успокоилась.

Это была черепаха. Адри попыталась вспомнить, что едят черепахи: вегетарианцы они или нет. Теперь она разглядела большую миску с водой, стоявшую рядом с навесом, который, видимо, построили, чтобы он защищал черепаху от солнца.

Адри медленно приблизилась к черепахе и неловко присела на низкий заборчик.

– А ты забавная, – сказала она.

Хотя что могло быть забавного в черепахе? Как и у всех черепах, вид у нее был серьезный, скучающий и немного унылый.

Адри никогда в жизни не видела таких больших черепах, размером чуть ли не с карликового пони. У нее был высокий, бугристый, слегка кривоватый, как будто поникший по краям панцирь и длинная шея, которую черепаха с любопытством тянула к Адри.

Та придвинулась ближе, охваченная неодолимым желанием прикоснуться к этому блестящему панцирю и узнать, какой он на ощупь. Черепаха изогнула шею и прижалась головой к руке Адри.

– Любишь, когда тебя гладят, да?

Адри протянула руку к шее черепахи, и ее пальцы наткнулись на что-то прохладное и металлическое. Ошейник с медальоном. Нет, не ошейник, а скорее тонкое ожерелье. Адри прищурилась, чтобы прочесть надпись на медальоне в бледных лучах рассвета.

Там было написано: «Галапагоса». По спине Адри вновь пробежал холодок.

Краем глаза она заметила, что в доме зажегся свет. Она еще раз взглянула на медальон, сделала глубокий вдох и поспешила вернуться в дом.

Внутри было тепло. В кухне играла музыка. Сальса. У холодильника стояла миниатюрная сухонькая старушка – очень худая и бледная, но вполне бодрая – ждала, когда из встроенной кофеварки польется готовый кофе. Она тихо охнула, когда Адри ворвалась в кухню, и ее сморщенное лицо расплылось в улыбке.

– Адри! – Ее голос оказался неожиданно громким и звучным. – Я уж думала, ты никогда сюда не доберешься! Прости, что я тебя не дождалась, легла спать.

– Э… Доброе утро, мисс Лили… Или миссис?

Лили шагнула к ней, не давая договорить, и крепко ее обняла. От нее пахло цветами.

– Лили, – сказала она. – У нас здесь все по-простому, без церемоний.

Адри неловко высвободилась из объятий дальней родственницы, и та отступила на пару шагов, по-прежнему улыбаясь.

– Как доехала, солнышко? Как тебе спалось на новом месте?

– Лучше просто Адри, если можно, – смутилась Адри. Она не любила нежностей со стороны незнакомых людей.