– Сталкеры нам нужны! – комендант Улицы 1905 года нависал над путниками, опираясь на исцарапанную столешницу письменного стола внушительными, просто-таки монументальными кулаками.

Несмотря на худобу, он, казалось, занимал всю комнату, оставляя Женьке с Серовым узкий закуток между стеной и невесть зачем стоящей здесь же дубовой бочкой.

В отличие от многих стариков, облысевших от радиации, Илья Иваныч Зотов свою голову тщательно брил, и от него несло непривычным, но приятным запахом. Серые глаза его, слегка навыкате, смотрели беспощадно и непреклонно, «прямой наводкой», но свою реплику Зотов счел нужным пояснить:

– Народу у нас совсем мало, как бы эвакуироваться не пришлось.

– Мы подумаем, – Виталий Максимович схватил Женю за рукав, того в тесной комнатушке Зотова уже начало трясти. – Нам врач нужен. Срочно.

– Акопян уже ушел назад. Туннелем. Оставайтесь у нас! Малой наверх будет ходить, и тебя, старик, пристроим.

Молчание затянулось. Зотов посмотрел на Женю с недоверием.

– Не мутант часом? Мутные вы какие-то, – раздраженно сказал хозяин и прокричал в коридор: – Вовчик! Проводи!

В каморке возник плюгавый Вовчик, похожий на облезшую и худющую от недоедания крысу.

Женька с трудом удержался, чтобы не протянуть руку, захватывая в кулак тщедушную шею, вывернуть привычным движением, чтобы хрустнуло под запястьем. Словно почувствовав это намерение, провожатый дернулся, как от внезапного озноба, и всю дорогу старался держаться подальше от Евгения, за флегматично шагающим, куда ведут, Дедом.

Оказавшись на платформе, Женя понял, что приступ отступил.

Им отвели каморку в туннеле, мало чем отличающуюся от привычного, «родного» жилья на Баррикадной.

– Здесь раньше жила сумасшедшая портниха, бабой Юлей звали. Нет, шить ничего не шила, кто же ей, психованной, иглы-ножницы доверит? Нет, никто не знает, где она… Сгинула несколько дней назад… Да! Она иногда на поверхность выходила, не удержать было… Зачем? Да кто же ее знает, придурочную…

Вовчик своей манерой без умолку отвечать на незаданные вопросы сам напоминал безумца. К тому же он непрерывно сплевывал через щербину выбитого зуба, отчего еще больше походил на крысу. Рыжую. Припадочную. Больную…

Женька потряс головой, прогоняя видение.

– Человек, это же свой, сталкер, что ты! – прошипел он сквозь зубы, но Серов, кажется, услышал, поднял вопросительно седую бровь. Парень сделал вид, что не заметил.

– Говорят, она со сталкерами из Полиса тусила, – здесь Вовчик прикусил гламурное словечко из прошлого и мерзко улыбнулся.

Опять каморка! Женька отвернулся, потянул на себя рябую от застарелой грязи дверь.

Чудовищная вонь ударила в нос. Запахи протухших помоев, скисшей мочи, немытого человеческого тела, привычные носам обитателей метро, были густо приправлены чуждой химической горечью. Вовчика как ветром сдуло.

Серов поморщился. Сгинувшая, по словам Вовчика, хозяйка никуда не сгинула. Она была дома, стояла на коленях за символической шторкой, отгораживавшей топчан от «гостиной», загроможденной внушительного вида приборами.

Хозяйка упиралась лицом в топчан, выпятив совсем не тощий зад.

– Ацетон… – сказал непонятное слово Максимыч. – Она жива.

Женька пожал плечами – жива так жива. Снова заходить в замкнутое помещение не хотелось, но резкий запах отрезвлял и не позволял брякнуться в обморок. Вдвоем они перевернули старуху на спину. Отекшее синюшное лицо хранило рельеф брошенной на топчан дерюги, кожа на желтой шее свисала дряблыми складками.

– Да дохлая она! – поморщился Женька, но Дед покачал головой.

– Бабка в коме. Судя по запаху, у нее диабет. Давай твой сахар.

Серов разорвал протянутую внуком трубочку с сахаром, аккуратно пересыпал ее в чашку, капнул воды, размешал. Женя приподнял похожую на подгнивший капустный кочан голову хозяйки, а Максимыч влил густой сироп в ее распяленный рот.

– Кажись, глотнула. Обождем. Авось оклемается.

Парень махнул рукой и пошел искать, где бы прилечь. После долгого бдения под аккомпанемент схватки дневного кошмара с ночным он хотел только одного: выспаться. Закрыть глаза и не чувствовать давления близких стен и низкого потолка.

Между приборами обнаружился участок относительно чистого пола, Женька сдернул куртку, бросил ее на пол и моментально заснул.

…Баба Юля оклемалась, но не полностью. Иногда Женьке казалось, что какая-то ее часть так и осталась стоять на коленях в вони нечистот, прижимаясь лбом к грязному покрывалу на убогом топчане.

Большую часть времени старуха проводила, перелистывая исписанные листы толстой тетради, непрерывно бормоча, и то и дело, окуная заостренную палочку в склянку с самодельными чернилами, вписывала очередную строчку непонятных символов.

Женька часто навещал бабу Юлю: у нее было полно пыльных книг, а он пристрастился к чтению. Серов тоже заходил проведать старуху, но по неизвестной причине никогда они не бывали у нее вместе.

Для проживания на Улице 1905 года Виталию Максимовичу выделили каморку по соседству, такую же мрачную, как и все остальные, мало чем отличающиеся друг от друга жилища сталкеров.

Здесь, глубоко под выжженной радиацией землей, не принято, да и незачем было заботиться об уюте. Сегодня ты мастеришь стол из напиленных промышленным резаком досок, а завтра болтаешься в зубах мутанта визжащим мясом, – так зачем? Не лучше ли потратить свободное время на тренировку, чтобы как можно дольше оставлять вичуху с носом?

Каморки! Женя обнаружил, что приступы удушья накатывают на него именно в тесных станционных помещениях, палатках и на лестничных пролетах. А на платформе, где потолок уходил ввысь почти на шесть метров, дышалось легко. Потому он спал прямо посередине платформы.

Наставлять парня на истинный путь сталкерский взялся Богдан, старший команды «Пятого года», тот самый, что проверял у них с Дедом бумаги. Невзрачный на вид мужик с седым ежиком волос, наползающим на низкий лоб, под который глубоко прятались колючие глаза с расплывшимися во всю радужку зрачками, оказался бойцом от бога. Женька первое время диву давался, как удается учителю бить в три места одновременно, потом привык, научился уворачиваться два раза из трех.

Учитель казался довольным результатами, а Евгений с нетерпением ждал «экзамена», по опыту Баррикадной зная, что без испытания не обойдется. День «Х» приближался. Юный сталкер ждал его и боялся, но случившееся превзошло все ожидания.

Началось все, как обычно: Женька отбил косой в челюсть, увернулся от двойки в живот, крутанул «хвост» и почти зацепил верткого Богдана. Тот на миг потерял равновесие, Женька, обрадовавшись, ударил головой в корпус, но тут же поплатился за щенячий энтузиазм: учитель легко пропустил его, влекомого инерцией, и еще вдогон припечатал локтем, чтобы уж наверняка.

– Ну, скорее более, чем менее, – ухмыльнулся Богдан и протянул руку, помогая ученику подняться. Встал строго напротив и впился взглядом в лицо Жени так, словно готовился к новому спаррингу, но нападать не спешил, и Женька понял, что – вот оно, началось.

– Реакция хорошая, технику подтянули чутка, мышцу́ со временем наберешь. Сейчас будет главный тест. Индиго ты или муравей, тварь дрожащая? – Богдан зло хохотнул, видимо, забавляясь таким делением обитателей станции «Пятого года». – Запомни, в реальной жизни спаррингов не случается и честных поединков – тоже. Враги всегда нападают кучей и одновременно, но это полбеды. Иногда они атакуют парами и по очереди, и надо быть волшебником рукопашного боя, чтобы такой натиск отразить. Ты – не волшебник. Ты должен определить среди нападающих лидера, главного врага. Уложишь его – появится шанс смыться от остальных. Понял?

Парень кивнул, обтер потной ладонью разбитые губы и приготовился.

Богдан хлопнул в ладоши, и со всех сторон на Женю бросились сталкеры. Он завертелся среди них, едва успевая ставить блоки, потом скользнул вниз – в сторону, взвыл, поймав спиной ногу в увесистом ботинке, но дотянулся до болтающегося на чьем-то поясе ножа и, не разгибаясь, метнул его в лицо Богдану. Подвиги даром не проходят: Женька тут же пропустил короткий снизу в солнечное сплетение, зашелся в бесконечном вдохе и рухнул на холодный пол.