Итак, новый я, со старым именем, роста чуть выше среднего, с серыми глазами и таким же цветом волос, среднего телосложения и среднего уровня смелости, пошел в магазин за матрасом. Какой-то я весь серый и средний получился. Но зато если бы я был героем романа, то легко вписался бы в любое представление о себе. Терпеть не могу, когда в конце у главного героя обнаруживается косоглазие, рыжая борода или синие усы. Усы особенно почему-то бесят.
* * *
– А сколько может стоить самый дешевый матрас?
– Девять тысяч.
– Это самый дешевый?
– Да, но я вам его не рекомендую: слишком мягкое основание, слабые пружины и совсем никакая гарантия.
– А что бы вы мне порекомендовали?
– Есть прекрасный ортопедический матрас итальянской фирмы. В комплекте к нему идет «дышащий» чехол, который защитит ваш матрас и сделает очень простым уход за ним.
– Прекрасно! И сколько он стоит?
– У нас сейчас на них акция, так что вам он обойдется всего сорок семь тысяч.
– А, понятно. Покажите мне, пожалуйста, еще раз тот, что за девять.
Нет нужды описывать разочарование продавщицы-консультантки, которое навеки поселилось на ее прекрасном личике. Мне брезгливо разрешили прилечь, предложили еще какие-то хитрые услуги по гарантийному обслуживанию, которые делали стоимость матраса в два раза выше, и, поняв, что с этой овцы больше клоков не будет, покинули оформлять бумаги. Вот никогда не думал, что покупка матраса такой сложный и нервный процесс. Но это было еще что. Где-то в районе шести вечера в домофон позвонили доставщики. Вот тут уж вселенная на мне отыгралась за дешевый выбор. Каждый этаж – сто пятьдесят рублей, и мне сказали, что это по-божески. Правда, жил я на двенадцатом, а в лифт эта бандура не влезла. Так мое ложе выросло в цене на целых две тысячи сто пятьдесят рублей, вместе с доставкой. Но когда его бросили в спальне, когда злые и потные грузчики убрались из моего дома, я рухнул на свое новое спальное место, даже не озаботившись снять с него упаковку. Я был на седьмом небе от счастья. Я тонул, словно в облаке, глядя сквозь грязные окна на небо, и сам не заметил, как тут же уснул.
Правда, проспал я недолго. Разбудил меня очень необычный стук, сперва я подорвался с матраса (поняв сразу, как неудобно вставать почти с пола) в сторону двери, а потом понял, что стук идет сверху. Собственно, единственное место, куда могли стучать, это люк на кухне. Люк, который ведет на крышу и который я так и не смог открыть. Но стучали настойчиво.
– Палыч, – прозвучал голос сверху, – открывай. Это я – Сокол.
– Прекратите стучать, – решил ответить я, потому что вежливый. – Какого хрена вам надо? Здесь нет никакого Палыча.
Мой ответ вызвал почти минутную паузу. Кто-то там наверху крепко задумался.
– Друг, – послышалось после долгой паузы, – открой, пожалуйста. Мой люк захлопнулся, а в подъездный я буду до ночи стучать. Замерзну же.
На улице было действительно прохладно. Прохладное лето, да и вечер уже. Вечер! Хорошо же я поспал на новом матрасе. Да, человека бросать на таком холоде было нельзя. Но вдруг это плохой человек? Как незнакомца впустить в квартиру? Почему-то смущало, что впустить его надо через крышу, а не через дверь. Вызывало когнитивный диссонанс.
– Я не знаю, как его открыть, – решил я защищаться правдой.
– Гвоздь из петли вынь, – подсказал голос.
Необычный способ открывания люка, конечно. Я бы сам хрен допер. Можно сказать, в благодарность за подсказку я достал из-за холодильника (пакетное место) спрятанную деревянную лесенку и приставил ее к люку. Действительно, петли были сломаны и держались на одном гвозде. Вернее, на одной петле, где вместо отломанного шарнира был вставлен большой гвоздь. Соответственно, вынув этот гвоздь, можно было открыть люк, который каким-то непостижимым образом другой стороной крепко держался на ушках замка.
– Привет! – поприветствовал меня гость с крыши. – Я спущусь?
– Давай, – безнадежно пожал я плечами.
Было неприятно наблюдать, как сыплются голубиное дерьмо и ржавчина с подошв кед незнакомца. Но чего уж, подмету. И заварю люк, наверное.
– Ты извини, насорил, – стал смущаться гость, – я уберу.
– Да не надо, – заскромничал я. Чего я заскромничал? Надо было дать ему веник в зубы… А хотя откуда у меня веник? Я его так и не купил.
– Ты родственник Палыча? – стараясь максимально съежиться под моим неприязненным взглядом, спросил гость, зачем-то поочередно поднимая ноги (наверно, еще больше хотел насорить, гад!).
– Не знаю никакого Палыча, – ответил я. – Может, раньше кто тут жил. Я вчера только въехал.
– А-а, – понимающе воскликнул гость. – То-то, я смотрю, чайник появился. Палыч был истинным ретроградом – чай в кастрюльке варил. А ты и про люк ничего не знаешь, да?
– Чего там знать, люк да люк.
– Не, ну понятно, – смутился гость. – Я в том плане, что только у тебя и у меня люки такие есть. Есть еще служебный, через подъезд, но там такой амбарный замок висит – хрен сорвешь, а у кого ключ, уже никто не помнит. Даже ТСЖэшники и прочие спутниковые зомби через наши люки ходят. В основном, конечно, через Палыча… Я хочу сказать, через твой. Теперь же это твой?
Прелесть!
– Вот, – продолжил гость. – Но зато можно на крышу в любое время. Там очень красиво, особенно летом.
– Учту, – мрачно ответил я.
– Вот, да, – замялся гость, явно желая еще что-то сказать. – Если что, заходи. Как «крышный» брат к «крышному» брату.
«Крышный» брат!
– Вот. Меня, кстати, Сокол зовут. То есть не Сокол, конечно, Виктор. Но фамилия Соколов. Вот. Поэтому все так и зовут. Вот. Мне нравится. Тоже меня так зови. Если хочешь.
– Роман, – представился я, и мы мужественно, серьезно глядя друг другу в глаза, пожали руки.
– Приятно, – сразу улыбнулся голливудской улыбкой Сокол и еще немного потряс мою руку. – Ну, я пойду, а то опять все краски вынюхают. Шучу. Ты заходи. В любое время. Я ночами не сплю почти. А… только утром не заходи. Ну, то есть заходи… только я сплю утром.
Я смотрел на этого высокого плечистого парня и не понимал – откуда столько неуверенности. Он был выше меня как минимум на полголовы, да и чисто внешне… я бы не хотел с ним драться. Не потому что я трус, просто я реалист. Зачем драться, если ты очевидно отхватишь? Если бы я, конечно, воспользовался неожиданностью и термосом, который стоял на подоконнике… У мужчин много чего проносится в голове, когда на их территорию вторгается другой мужчина.
– Я постараюсь утром не беспокоить, – заверил я Сокола, подумав про себя, что и в другое время, пожалуй, буду придерживаться той же политики. А люк завтра же заварю. На хрен!
– Договорились, – обрадовался чему-то гость и, еще раз широко улыбнувшись раздражающе ровными зубами, наконец-то покинул мою квартиру.
Оставшись в одиночестве, я снова поднялся к люку, засунул гвоздь в петлю, убрал за холодильник деревянную лестницу и закурил. Хотел бы я, конечно, не курить. Так и пропустят быстрее. Но что поделаешь, я курю.
Покурив, затушил окурок в пепельнице, смел мусор, упавший с крыши, прямо под мойку подошвой кроссовка, поставил чайник.
Чего я жду? Либо я делаю обстоятельства, либо они меня. Если я не займусь делом, на меня так и будут сыпаться неожиданности, пока не вытянут все время и ресурсы. Надо начинать.
Глава 3
Чайник вскипел. Я принес на кухню свой ноут, навел чаю, открыл текстовый редактор и набрал первые слова:
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…»
Не, ну а что? Кто как расписывается.
Нет, первые слова были такие:
«Вечером почти всегда показывали боевики. Это было любимое время дня для Андрея. Он устраивался на полу возле кресла отца и, не отрываясь, наблюдал, как окровавленные герои с неестественным, но очень правдоподобным звуком ломают друг другу кости. Отец часто засыпал под конец фильма, потому что фильмы показывали поздно, а экшен за полтора часа только утомлял. Но все равно это было удивительно и захватывающе – наблюдать за чужими жизнями. Не драки и погони восхищали Андрея, но музыка, атмосфера, красивые люди, красивые города. Почему-то действия в фильмах всегда происходили под солнцем, словно не было в тех волшебных странах другой погоды. И это захватывало и манило, особенно на контрасте с болотной грязью двора за окном. А еще в этих фильмах были красивые девушки, которые тринадцатилетнего Андрея уже очень даже интересовали. Отца они тоже интересовали. И когда очередная пышногрудая красотка появлялась на экране, особенно в постельной сцене, которых хватало в таких фильмах, любые комментарии по сюжету прекращались, атмосфера наполнялась напряженно-смущенным интересом. К счастью, мама Андрея не любила подобные фильмы, предпочитая в это время почитать хорошую книжку в другой комнате. После просмотра Андрей шел спать на свой тесный диван, проигрывая перед сном в уме только что увиденную историю.
Как часто он представлял себя на месте главных героев. Героев, своей крутостью и уверенностью поражающих всех; героев, перед которыми сами стелились красотки; героев, которым все было подвластно. Как часто Андрей мечтал, что вот так же, как «Кобра», он войдет в свой класс, в темных очках и кольтом сорок пятого калибра, со спичкой в зубах и надменной улыбкой. И конечно же, сразу он станет «крутым пацаном», и даже местные хулиганы его начнут уважать, а самые красивые девочки будут искать внимания. На следующий же день он старался подражать героям, копируя походку, фразы, улыбку. Только вот все равно, он совсем не выглядел круто. А спичка в зубах так и вовсе глупо смотрелась. Андрей понял, что подражать неинтересно. Ведь это все внешние проявления, которые работают, только когда за ними действительно что-то стоит. Вряд ли бы Андрей смог убить человека одним ударом и уж тем более раскидать целую толпу. Он знал, что драка в кино – это совсем не то, что в жизни. В жизни, главное, не улыбка со спичкой в зубах, а то, как ты держишь удар, как не боишься начать и получить, как контролируешь свои дрожащие колени и боишься показать слезы, которые сами вырываются наружу, когда ты вытираешь кровавые сопли.
Он, как и все в его классе, ходил на модное карате. К сожалению, чего-то путного их тренер дать не мог, заставляя делать бесконечные ката. А пацанам хотелось реальных боев, как в кино, с прыжками, вертухой и ударом с двух ног. И, конечно, пацаны практиковали это на улице. Поэтому когда показали азиатскую картину, где пьяные и не очень мастера разбивали камни руками, по всем дворам и, естественно, в школе начались настоящие состязания. Каждый практиковал свой киношный стиль, и у многих даже неплохо получалось. Вчерашние вертухи казались уже детскими ударами. В фаворе был проникающий удар ладонью и стиль журавля. Лично Андрея поразил один момент в фильме, где герой – настоящий мастер кун-фу – потушил огонь свечи, находясь от нее на довольно приличном расстоянии.
– Пап, а разве это возможно? – спросил он отца, который уже немного засыпал в кресле.
– Конечно, – ответил отец. – Если долго тренироваться, то можно очень многое сделать.
– И вот так же свечку потушить?
– А почему нет. Только тренироваться надо каждый день, и может, через пару лет получится.
– Ты серьезно?
– Серьезно, сын, серьезно. Пойду я, что ли. Вырубаюсь совсем.
– Подожди. А как тренироваться?
– Ну, как. Сперва на близком расстоянии. Возьми что-нибудь легкое. Вон фантик от конфеты, который ты на пол бросил. Возьми его и тренируйся, пока не сдвинешь. Когда научишься – переходи на свечи.
Этот фантик должен был оказаться в мусорном ведре, а потом в баке, а после на свалке. Но он надолго задержался в квартире Андрея. Вчерашний мусор, упаковка, выполнившая свое предназначение, стала спортивным снарядом. Даже больше – она стала проводником Андрея от простого дворового пацана к мастеру, обладающему суперсилой.
Каждое утро Андрей начинал с того, что пытался сдвинуть легкую бумажку волной воздуха, возникающей при ударе. Он бил в сторону фантика то правой рукой, то левой, пока не начинали болеть суставы. Ему казалось, что вот-вот и он поймет, как делать это легко и непринужденно, словно киношный герой. И какова была его радость, когда он в первый раз смог эту бумажку колыхнуть. Он сразу почувствовал эту уверенность, которая приходит при любом безнадежном деле в момент микроскопического прорыва. И хоть Андрей дал себе зарок – тренироваться только по утрам, чтобы успели восстановиться уставшие мышцы, в тот день он его нарушил, весь вечер упражняясь со своим невесомо тяжелым снарядом. Он еще не понимал – зачем ему это и что даст, но чувство, что он на пути к чему-то великому, чему-то такому, что изменит его жизнь, его не покидало. И вот однажды фантик взмыл над столом и прокатился по полированной поверхности…»
