– Черт, черт, черт, – бормотал Перри, оглядывая комнату под звук сирен.

Кувшин с водой опрокинулся на салфетку, и она уцелела. Перри обмотал ею руку, ухватился за канделябр и со всей силы потянул железный брус. Мокрая ткань зашипела, жар прошил пальцы. Перри как раз успел откатить канделябр с тела Марселы, когда в прихожей зазвучали голоса. В дом ворвались пожарные.

– Сюда! – прохрипел Карсон, задыхаясь от дыма.

Двое мужиков пробились сквозь марево за секунду до того, как потолок застонал и люстра обрушилась на обеденный стол. Он треснул, вспыхнул… Следующее, что запомнил Перри, – как его тащат прочь из комнаты и горящего дома в холодную ночь.

Следом бежал другой пожарный, перекинув через плечо безжизненное тело Марселы.

Тяжелые машины стояли прямо на аккуратно подстриженном газоне, огни «Скорой» отражались от сланцевой парковки.

Дом пылал, руки пульсировали от боли, легкие горели, но Перри на все это было плевать. Единственное, что его сейчас волновало, – жизнь Марселы Риггинс. Марселы, что всегда улыбалась и дерзко махала копам, когда те пытались сесть ей на хвост. Марселы, что никогда в жизни не донесла бы на своего нечистоплотного муженька.

Но судя по глубокой ране у нее на голове, горящему дому и спешному отъезду Маркуса, имелся шанс, что дамочка пересмотрит свою позицию. И Карсон не собирался упускать этот шанс.

Шланги выплевывали в огонь струи воды, Перри кашлял, но увернулся от предложенной кислородной маски. Двое медиков занесли Марселу в машину «Скорой» и уложили на носилки.

– Она не дышит, – сказал один, расстегивая ей платье.

Перри потрусил к ним.

– Пульса нет, – сообщил другой, начиная реанимацию.

– Так запустите его! – рявкнул Перри, заскакивая в карету «Скорой». Труп в качестве свидетеля не представишь.

– Сатурация падает, – сказал первый, закрывая рот и нос Марселы кислородной маской.

У нее была слишком высокая температура; медики принялись обкладывать виски, шею и запястья пострадавшей охлаждающими пакетами. Последний неохотно принял Карсон.

На маленьком экране появился пульс Марселы – ровная неподвижная линия.

Карета «Скорой» ехала прочь от места происшествия, горящий дом стремительно уменьшался в окне машины. Три недели Карсон просидел напротив особняка. Три года пытался накрыть банду Тони Хатча. Судьба предоставила идеального свидетеля, и будь Перри проклят, если сдастся без боя.

Третий медик попытался заняться обожженной рукой Карсона, но тот увернулся:

– Сосредоточьтесь на ней.

Сирены прорезали ночь, а бригада все пыталась втолкнуть воздух в легкие Марселы, заставить ее сердце биться. Раздуть жизнь из пепла.

Тщетно.

Марсела лежала на носилках обмякшая, безжизненная, и надежда Перри начала меркнуть, угасать.

А потом, где-то между двумя толчками, жутко неподвижная линия пульса дернулась, запнулась и наконец запищала.

– Я два раза повторять не буду, – сказал Виктор Вейл, пока механик полз прочь от него по бетонному полу гаража. Словно эти пара метров что-то изменят. Виктор медленно и уверенно шел следом, глядя, как мужчина загоняет себя в угол.

Джек Линден, сорок три года, пятичасовая щетина, грязь под ногтями и способность чинить вещи.

– Я тебе уже сказал, – ответил Линден и нервно подпрыгнул, когда уперся спиной в полусобранный мотор. – Я это не могу…

– Не лги мне, – предупредил Виктор и сжал пистолет. Воздух затрещал от энергии.

Линден поежился и завопил:

– Не могу! Я чиню машины. Собираю моторы. Не людей. Машины – это просто. Болты, гайки, бензопроводы. С людьми все куда сложнее.

Виктор ему не поверил. Он никогда в это не верил. Да, люди чуть более запутанные, с кучей нюансов, но в целом те же механизмы. Они работают, не работают, выходят из строя и чинятся. Их можно починить.

Виктор закрыл глаза, оценивая поток внутри. Тот уже пронзал мышцы, прошивал кости, наполнял грудь. Не слишком приятно, но, когда поток достигнет пика, станет куда хуже.

– Клянусь, я бы помог тебе, если б умел, – забормотал Линден, но Виктор услышал, как механик заерзал. Как принялся на ощупь шарить по валяющимся на полу инструментам. – Верь мне… – Как взял в руку что-то металлическое.

– Верю, – ответил Виктор и распахнул глаза в тот момент, когда Линден бросился на него с гаечным ключом. На полпути механик вдруг замедлился, словно в патоку угодил, а Виктор поднял пистолет и выстрелил Линдену в голову.

Звук эхом прокатился по гаражу, срикошетил от бетона и стали. Механик рухнул.

Какое разочарование, подумал Виктор, глядя, как по полу расползается лужа крови.

Он убрал пистолет в кобуру, повернулся, но успел сделать всего три шага, прежде чем его накрыла первая волна боли. Виктор споткнулся, ухватился за корпус машины, ощущая, как раздирает грудь.

Пять лет назад он смог бы просто повернуть внутренний выключатель, отрубить нервные окончания, заглушить все ощущения.

Но теперь выхода не было.

Нервы искрили, боль возрастала до немыслимых пределов, воздух гудел от энергии, над головой мигали лампы. Виктор потащился прочь от тела к широким металлическим дверям гаража. Попытался сосредоточиться на симптомах, свести их к фактам, статистике, измерениям и…

Поток прошил тело. Виктор содрогнулся, достал из пальто черную капу, всунул ее меж зубов за миг до того, как подломилась нога. Тело вышло из-под контроля.

Виктор сражался, сражался как всегда, но пару секунд спустя оказался на спине. Мышцы свело спазмом, сердце запнулось, сбилось с ритма…

И он умер.

Виктор открыл глаза в холодной грязной могиле. Наверху маячила подсвеченная луной белобрысая голова Сидни.

Его первая смерть была жестокой: мир сузился до холодного металлического стола, жизнь превратилась в неукротимо вздымающийся поток, все нервные окончания искрили, пока Виктор не сломался, не рухнул в тяжелое тягучее ничто. Агония тянулась мучительно долго, а вот сама смерть произошла мгновенно. Весь воздух и энергия разом вылетели из легких – а минуту спустя Виктор опять вынырнул на поверхность, пока тело разрывалось от боли.

Вторая смерть оказалась страннее. Никакого всплеска электричества, ни нарастающей боли: задолго до конца он отрубил все чувства. Осталась лишь расползающаяся лужа крови под коленями, давление меж ребер, куда Эли вонзил нож, и темнеющий мир. Жизнь ускользала от Виктора, а он проваливался в смерть плавно, точно в сон.

А потом – пустота. Время превратилось в единую неделимую секунду. Хор абсолютной тишины. Бесконечность. А потом этот идеальный миг был нарушен. Словно камешек в пруд бросили.

И Виктор вернулся. Задышал. Ожил.

Он сел, а Сидни обвила его своими тонкими ручками. Так они и замерли – оживший труп и девочка, стоящая на коленях у гроба.

– Получилось? – шепотом спросила она. Виктор понял, что Сидни имеет в виду не само воскрешение. У нее никогда не получалось оживить ЭО без последствий. Они возвращались, но возвращались неправильными, их способности искажались. Виктор осторожно прощупал линии своей силы в поисках истончившихся участков, пробелов, но все казалось неизменным. Нетронутым. Целым.

Потрясающее ощущение.

– Да, – ответил он. – Получилось.

Рядом с могилой возник Митч. Бритая голова блестела от пота, татуированные руки были измазаны в грязи.

– Привет. – Он бросил лопату в траву и помог выбраться сперва Сидни, а затем и Виктору.

Дол выразил свою радость, тяжело привалившись к боку Виктора. Пес в безмолвном приветствии ткнулся крупной головой ему в ладонь.

Последний член их компании скорчился у надгробного камня. Доминик сильно смахивал на наркомана, его зрачки были расширены от… чего он там принял, чтобы заглушить неотвязную боль. Виктор чувствовал нервы солдата, истонченные и искрящие, точно оборванные провода.