Квинт Лициний Катон — префект Второй когорты преторианской гвардии, перспективный молодой офицер.

Луций Корнелий Макрон – центурион Второй когорты преторианской гвардии, закаленный в боях ветеран.

Нерон – новопровозглашенный император Рима; приемный сын покойного императора Клавдия, питающий надежды обеспечить наступление нового золотого века – если для такого обеспечения отыщется золото.

Британник – сын покойного императора Клавдия, сводный брат Нерона (как выясняется, к несчастью для самого себя).

Агриппина — вдова императора Клавдия, тщащаяся удержать власть над своим сыном.

Паллас — первый вольноотпущенник при императоре Нероне, хитрый безжалостный властолюбец.

Вителлий — командир недавнего военного похода в Испанию; аристократ с амбициозной жилкой размахом в милю.

Граник — сенатор, в силу возраста повидавший на своем веку всё и, соответственно, скорбящий о теперешних нравах.

Веспасиан — бывший легат Второго легиона, сенатор; честный и способный солдат.

Домиция — жена Веспасиана; женщина с амбициозностью куда большей, чем было бы во благо ее мужу.

Амрилл — римский сенатор.

Сульпиций – сенатор из числа неустойчивых.

Юния, Корнелия — жены сенаторов.

Фенн, Талиний – соглядатаи Палласа.

Лемилл — стратег флота в Мизенуме; морской волк, устойчиво держащий свой курс.

Спиромандис — наварх Мизенума.

Пастин — легат Шестого легиона; достоин похвалы за нелюбовь к крючкотворам.

Преторианская гвардия

Бурр — командующий гвардией префект, явно переросший свои способности.

Мантал — трибун.

Тертиллий — командир Третьей когорты.

Цезилий — младший трибун.

Вторая преторианская когорта

Крист — трибун со склонностями повесы; в прошлом любовник покойной жены Катона Юлии.

Плацин, Порцинон, Петиллий – центурионы.

Метелл, Игнаций, Николаос, Ганник, Нерва – опционы[1].

Рутилий – имагинифер[2] императора.

Прочие

Юлия – почившая жена Катона, верность которой вызывает сомнения.

Луций – сын Юлии и Катона, возможно не единственный.

Сенатор Семпроний – отец Юлии; честный политик, а значит, птица довольно редкая.

Петронелла – няня Луция; женщина, с которой лучше считаться.

Трибоний – хозяин гостиницы в Субуре[3].

Децим – привратник дома Веспасиана.

Цефод – мелкий крючкотвор в судебной палате Боариума.

Рим, конец 54 года н. э.

Началось все, как оно обычно бывает, – за некоторым количеством выпитого. Не сказать, чтобы драки в Субуре были чем-то из ряда вон выходящим, и уж тем более в стенах «Ромула и Волчицы» – гостиницы, известной своим дешевым вином, разбитными шлюхами и людишками, что за деньги сцеживают секреты насчет будущих колесничных бегов. Одно из самых крупных питейных заведений в трущобе, «Ромул и Волчица» занимало весь нижний этаж инсулы[4], одним своим углом выходя на небольшую площадь. Вдоль задней стены здесь тянулся длинный прилавок, из-за которого хозяин заведения Трибоний управлял расторопной стайкой напомаженных женщин, потчующих гостей вином и определенным набором закусок; не было отказа и тем, кто требовал более плотских услуг. Входов в заезжий дом было два, и у обоих стояло по дюжему молодцу, проверяющему визитеров на предмет оружия. Кто-то из держателей гостиниц считал такую предосторожность излишней (мол, так и гостей можно отвадить), но Трибоний своим делом занимался вот уже двадцать с лишним лет и располагал устоявшимся кругом клиентов, которые мирились с такою строгостью при входе ради утех, что ждали их внутри.

Этим вечером, всего через месяц после кончины императора Клавдия, шел дождь, и улицы Рима лоснились под немолчным пошлепыванием хладных капель. Уход Клавдия был встречен с известной долей осторожности: плебс в столице как-то сник, что было не на руку ни «Ромулу и Волчице», ни другим подобным заведениям. Между тем народ затаился и выжидал, как там поведут себя известные своим соперничеством сторонники двух императорских сыновей, Нерона и Британника. Сам старик, несмотря на свою взбалмошность и неуклюжесть, правил ничего себе. Народ при нем был сыт и при зрелищах, и, что самое главное, власть его в целом была стабильна. В отличие от двоих своих предшественников, Клавдий не омрачал ее повседневной жестокостью и бессердечием. Но там, где голову поднимают венценосные наследники самой мощной в ойкумене империи, ухо держи востро – чего доброго, отсекут; и хорошо бы только ухо.

Шестнадцатилетний Нерон был старше своего брата на три года. Побочным сыном Клавдия он не являлся, а его матерью была дочь Клавдиева брата Агриппина, ставшая императрицей. Брак между дядей и племянницей требовал пересмотра закона, однако у сенаторов, ищущих подольститься к императорской особе, этот маленький огрех в виде инцеста нареканий не вызывал. Так Нерон сделался законным сыном Клавдия. Между тем Британник, родной сын императора, утверждение сводного брата встретил с негодованием, тем более что уже вскоре мать Нерона, завладевшая умом и ложем императора, стала все напористей подталкивать ему под бок пасынка. Таким образом в последние годы своего правления Клавдий невольно породил соперничество, грозящее нарушить умиротворение Рима. И хотя императрица поспешила возвестить, что ее сын унаследовал трон с благословения императора, в городе было хорошо известно, что Британнику и его сторонникам такое положение вещей не по нраву. Был насторожен и плебс, с тревогой ждущий, когда и чем разрешится это соперничество.

Выйдя на площадь, к заведению скорым шагом двинулась гурьба преторианских гвардейцев в тяжелых плащах, бойко горланя и пересмеиваясь на ходу. А чего бы им и вправду не веселиться, этим любимцам венценосцев, щедро оплачиваемым из имперской казны? Не был исключением и новый император. По своем восшествии каждому гвардейцу в Риме он заплатил не скупясь, и теперь кошельки их приятно оттягивал вес серебра. Вход гостей с улицы Трибоний встретил радушной улыбкой. Стянув с себя истекающие влагой плащи с капюшонами, солдаты набросили их на колышки вдоль боковой стены и сгрудились у прилавка, требуя первой порции вина. Об заляпанный, в царапинах и выщерблинах прилавок зацокали пришлепнутые ладонями монеты свежей чеканки, а из заднего помещения явились кружки и кувшины, переходя в нетерпеливо протянутые руки.

Надо сказать, что в тот вечер это были уже не первые гвардейцы, нагрянувшие в заведение. Незадолго до них сюда зашла еще одна группа, поменьше, и разместилась за столом в углу, заняв две продольные скамьи. У этих гостей настроение было явно не столь приподнятым, хотя и они вкусили от щедрот императора. И вот теперь их предводитель с хмурым видом обернулся на преторианцев, что толклись возле прилавка.

– Болваны, – буркнул он. – Что они там празднуют?