– Может, тут останусь?

– Нет, – старик дёрнул головой. – Тут нельзя, сам знаешь.

– Да не боюсь я твоего волка, я как-никак альфа.

– Во сне посреди ночи за горло схватит, и не дёрнешься, будь хоть сотню раз альфа! Я знаю, что говорю. Зверь без контроля – моё проклятье! Зов Крови ещё и не то делает, а ты, хоть и альфа, иногда ведёшь себя словно щенок, раз не понимаешь!

– Может, проверим хоть разок? – недобро сверкают глаза гостя.

– Не спорь! Завел привычку – со старшим спорить!

– Как скажешь, – Всеволод, угрюмо смотря из-под насупленных бровей, встал и вышел из дома. Дед Ших накрепко запер за ним дверь, а после – ставни.

Вот и утро! Петух разбудил, бесстыжая птица, так оглушительно завопил, будто на голове сидел.

Опять зевота такая, что челюсть трещит и глаза никак открываться не хотят… Эх, люблю я поспать, как ни стыди меня, как ни укоряй. Отчим, бывало, всё утро мне над ухом кричал, какая я лентяйка, бестолочь и толку от меня нет никакого, ем больше, чем работаю. И, что если б не его безмерная доброта, я бы с голоду подохла. Что хорошие падчерицы на рассвете подпрыгивают и бросаются работать, а я целыми днями бока отлеживаю.

И действительно, хотя и привирал он шибко – вставали мы с Малинкой засветло и весь день работали, но дай мне волю… спала бы до обеда каждый день!

Толком не разлепив глаза, я принялась стягивать с себя одеяло, но тут в нос шибанул какой-то незнакомый запах, которого во владениях Шиха быть не должно. И пусть бы… мало ли запахов на белом свете, но это был запах мужчины.

Я вскочила. Малинка? Где сестра?

Что-о?!

Чужой человек разлёгся на голом полу, едва прикрытом соломой, прямо у наших лежаков. Здоровый какой! Густая щетина на подбородке, глаза красные, опухшие. Серые штаны и рубаха, ноги босые и грязные. То ещё зрелище! А самое дикое – верхом на его животе сидела Малинка, спросонья хлопая глазами. Боком сидела, словно на коне. Наверное, как обычно, с лежака сползала, но вместо соломы приземлилась на это… на этого…

Он молчит. Смотрит только неотрывно то на меня, то на сестру. Да откуда он тут взялся?!

– А ну отпусти её!

Я выпрямилась, кулаки сжались. Малинка говорила, что я, когда кричу, похожа на котёнка, который шипит. Вот не думаю, если этот тип пошевелится, я ему глаза выцарапаю. Так что смотри, незнакомец, разве похоже, что я отступлю и брошу сестру?! Разве я смешна в своей угрозе? И поверь, когда я заступаюсь за свою семью, убить могу!

– Руки от неё убери!

Малинка с недоумением смотрит вниз, как впервые видит, что он её своими лапищами размером с лопату за спину поддерживает, как будто иначе она упадёт. Вроде как одолжение великое делает. Неужели так ловко притворяется?

Незнакомец спокойно, на показ, убирает руки, кладя их себе на грудь. Фух, вроде обошлось.

– Успокойся, кошка, я её не обижу.

Густой голос такой ровный, серьёзный, так и подбивает ему довериться, но не на тех напали! Довериться пути или деду – одно, а незнакомому мужчине – совсем иное.

– Какая я тебе кошка?!

А Малинка вместо того, чтобы убираться скорей от незнакомца куда подальше, так и сидит, рассматривая его с большим интересом. И ещё смеётся.

– Слышала, Жгучка? А я говорила.

Ей, значит, весело?

– А ну встань сейчас же!

Пришлось со всей силы за руку её тащить. Малинка вскрикнула, отняв руку, и зло на меня уставилась.

– Ай! Осторожней. Оторвёшь!

– Прости, – однако я убедилась, что сестра отошла от незнакомца к выходу. Забрав вещи, с вечера сложенные под подушкой, мы вышли из сарая, а чужак остался лежать, где лежал. Только голову приподнял и смотрел на нас спокойным, медленным взглядом. Зря я, наверное, кричала. Он, вон, еле шевелится, слабый какой-то. Может и больной.

– Извини, – на прощание Малинка обернулась и улыбнулась чужаку. – Не очень приятно, когда во сне на тебя кто-то сверху валится. Хоть не ушибла?

И тут же захихикала.

Вот ещё, извиняться! Он сам тут улегся, никто не заставлял. Кстати, а чего он тут улёгся?

Дед Ших должен знать.

Я быстро оделась, прячась за дощатой дверью сарая, кое-как причесалась и вихрем влетела в дом. Дед не спал, он всегда поднимается раньше нас, вот и сейчас уже одет, умыт, борода расчёсана. Мельком смотрит и как ни в чём ни бывало говорит:

– А, вот и вы, девочки, встали. Пора, пора. Помогайте-ка накрывать на стол. Каша уже подоспела. Малинка, за водой сходи.

Сестра послушно убегает за водой.

– Кто это такой? Почему он в сарае? Вы знаете, что у вас в сарае какой-то дикарь?

Задавая вопросы, я помогала. Достала с полки, завешенной полотенцем, чистые миски. Вначале три, а потом, подумав, добавила четвёртую, ведь понятное дело, чужой не мог в сарае ночевать. Потом четыре ложки. Расставила посуду на столе.

– Хлеб порежь, – бросил мне дед, кивая, мол, теперь продолжай, я внимательно слушаю.

– Он спит в сарае! Ну, уже не спит, думаю, но почему он там оказался?

– Я его туда отправил.

– Но зачем?

– Что зачем? Всегда он там ночует. Вот ночью вернулся и спать пошёл. Провожатый это ваш, Всеволодом зовут.

– Всеволодом?

Малинка как раз вошла, притащила воду для отвара. Так и замерла на пороге, расширив глаза и открыв рот. Дед Ших потянулся за котелком.

– Я сама.

Я забрала у него котелок, налила в большой чайник воды и поставила на огонь.

– Он нас в город поведёт? – продолжала допытываться Малинка.

– Ага. Кашу из печи доставай и пойди поторопи его, завтракать пора. Он пораньше выйти хотел. Спешит. Так что пойдёте быстро и это… слушайте его по дороге, делайте, что велит. Зла от него не ждите, слово даю.

– Я позову! – Малинка тут же бросилась во двор. Её незнакомец, похоже, ни капельки не напугал. Не могу сказать, что я испугалась… разве что за сестру. Здоровый он, Всеволод этот неизвестный. Когда я вижу щуплого парнишку, ну или хотя бы ненамного крепче себя, то думаю, в случае чего с таким справиться можно. Взять то же полено – и по хребту! Отчим наш хоть и надменный, а довольно худой, так что я его никогда и не боялась, даже если орал. А вот попадись такой лось – рукой двинет и всё, зашибёт. Поленом его разве что щекотать можно. Так что лучше подальше держаться, кто знает, что на уме у него.

– Не бойся, Ожега, Всеволод не тронет. Он, так сказать, наоборот, для защиты самый надёжный выбор.

– Не нужна нам защита! – привычно фыркаю я, складывая руки на груди. Вот так прими от кого одолжение и до конца жизни не расплатишься.

– И то верно. – не спорит дед. – Раз через лес перебрались, справитесь. Вот, держи.

Он достаёт из кармана и протягивает мешочек. В ткань врезаются края монет.

– Деньги? Что вы, не нужно!

– Бери! – прикрикивает дед Ших. – Как без денег пойдёте? Бери, не зли деда! На время одалживаю. Устроитесь, заработаете и вернёте. Или что, Всеволоду вас кормить прикажешь?

Нет, этого нам и даром не нужно. Этому незнакомцу нельзя быть ни в чём обязанной, ни в коем случае!

– Спасибо.

Чужая доброта всегда трогает. До слёз. Мама была доброй, но на то она и мама. Василь был добрый, когда мы у колодца встречались и он, краснея, повторял, как пойдёт руки моей просить и сделает меня счастливой. Та женщина, что летом на пастбище хлеб и овощи нам приносила, потому что сироты мы, при живом-то отчиме. Вот и всё, пожалуй.

– Ничего, ничего, – дед вдруг обнимает меня, и вырываться совсем неохота, от него пахнет травой и дымом. На нашей кухне такой запах был. – Тамракские земли совсем не страшны. Страшно другое… что не все желают оставлять их Тамракскими.

– То есть?

– Не вашего ума дело, – он вдруг гладит меня по голове, а голос ласковый. – В Осинах хорошо, безопасно.

– А как нам тебя потом найти? Я деньги отдам, не думай!

– Знаю, знаю… В Осинах меня каждый знает. Спросите, где отшельник дед Ших живёт, путь покажут, а то и проводят.