Вы, наверное, подумали, что христианская церковь должна была искоренить рабство. Но ее позиция не так однозначна. С одной стороны, известны взгляды папы Григория Великого, изложенные в конце VI в.: человечество было создано свободным, и, соответственно, с точки зрения морали и справедливости всем мужчинам и женщинам нужно вернуть свободу, для которой они рождены. С другой стороны, есть и люди вроде святого Геральда Аврилакского, который жил три века спустя; незадолго до смерти он освободил многих своих рабов, но при жизни считал их своей собственностью, о чем говорят вовсе не подобающие святому угрозы искалечить их за недостаточное послушание[7]. Частью проблемы, как мы уже видели, было то, что влияние церкви в начале XI в. было довольно ограниченным, и у нее не было никаких реальных способов призвать к ответу недобросовестных феодалов. Но главный вопрос все равно состоял в том, что рабы являлись собственностью. Если церковь не особенно стремилась расставаться со своей собственностью, как она могла заставить богачей расстаться со своей? В городах вроде Камбре, Вердена или Магдебурга епископу даже платили налог с продажи каждого раба. Чтобы развиваться и укреплять свою власть, церкви требовалась помощь обеспеченных людей, чье благосостояние во многом зависело от рабского труда. Они не станут поддерживать церковь, которая хочет отнять у них богатство. Таким образом, церковь оказалась в ловушке – между своей нравственной миссией и стремлением к деньгам и власти.

Так что же изменилось в течение XI в.? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно сначала понять, почему люди вообще попадали в рабство. Начнем с того, что в рабство нередко продавали взятых в плен на войне мужчин и женщин. То была стандартная практика и в христианском мире, и за его пределами. Английских рабов-христиан в правление Кнуда Великого продавали Дании. Пираты продавали захваченных в плен англичан в Ирландии. Ирландскими и валлийскими рабами торговали в Англии. Английское слово «slave» происходит от «Slav» («славянин»): славян тогда еще не обратили в христианство, и они были весьма уязвимы для набегов христианских работорговцев. Но не всякое рабство было результатом войны: некоторые люди сами продавали себя в рабство. То, что в рабство можно было пойти добровольно, сейчас, конечно, шокирует, но иногда у людей просто не оставалось выбора: они продавали себя или членов семьи, чтобы спастись от голодной смерти. Для третьих рабство было формой наказания. Вора, пойманного с поличным, могли сделать рабом его жертвы вместо того, чтобы казнить. В некоторых королевствах рабство было наказанием за государственную измену. Священники, пытавшиеся оправдать рабство, утверждали, что более милосердным будет обратить преступника или побежденного солдата в рабство, чем повесить его. На это упирал, в частности, Рабан Мавр, автор одной из двух книг, которую вы нашли бы в 1001 г. в доме епископа Кредитонского.

С этой ситуацией в конце концов покончили несколько социальных явлений. Во-первых – деятельность церкви по продвижению мира. Конфликтов стало меньше, а вместе с ними – и возможностей обратить своих врагов в рабство. Кроме того, случился продолжительный период экономического роста: расчищались пустоши, осушались болота, строились новые поместья, люди в целом стали активнее торговать друг с другом. Если учесть, что двумя главными причинами существования рабства были межкультурные конфликты и крайняя нищета, а в Европе стало меньше и того и другого, то логично, что пошло на убыль и рабство. Обогащение общества привело в конце XI в. к росту урбанизации в Германии, Франции и Италии; рабы теперь могли сбежать в большой город и продавать свой труд там. Кроме того, феодалам не очень хотелось кормить рабов, которые плохо работали; крепостной крестьянин, привязанный к земле, который работал на феодала бесплатно, но добывал пропитание сам, был куда более экономичной трудовой единицей. И, помимо всего прочего, с ростом богатства и власти церковь постепенно усиливала свои нравственные позиции. В числе правил движения «Мир Божий» было следующее: рабы, которые сбегали на собраниях и шествиях, навсегда становились свободными. Преступников тоже стали куда реже наказывать обращением в рабство. Наконец, определенное влияние оказала и политика отдельных правителей. Несколько писателей-современников сообщают, что Вильгельм Завоеватель твердо верил, что рабство – это варварский обычай, и предпринял конкретные усилия в борьбе с работорговлей[8]. Под конец его правления 6 из 28 жителей поместья Мортон все еще считались рабами (servi), но в целом по стране рабы составляли лишь около 10 процентов населения. После смерти Завоевателя церковь подхватила его антирабовладельческие послания. В 1102 г. Лондонский синод объявил, что «никто и никогда больше не должен заниматься таким постыдным делом, распространенным в Англии, как торговля людьми как скотом». К этому времени рабство уже практически исчезло во Франции, центральной Италии и Каталонии[9]. В кельтских странах оно сохранялось еще целый век, а в Восточной Европе – и того дольше, но практика торговли людьми на рынке, которая была на Западе нормой с доисторических времен, быстро подходила к концу.

Четвертая великая перемена XI в. остается характерной и для городов, в которых мы живем сегодня. Если говорить в общем, то в 1001 г. здания в Западной Европе были маленькими и не очень амбициозными в архитектурном плане; их стиль и масштабы ничем не отличались от римских зданий, оставшихся со времен античности. Большинство соборов не превышали по размерам современную небольшую приходскую церковь, у них были деревянные крыши, а высотой они редко превышали 12 метров. К 1100 г., однако, архитекторы и инженеры-строители сильно превзошли своих пращуров-римлян, создав стиль, известный ныне как романский. Сотни огромных зданий, некоторые – со сводчатыми потолками высотой более 20 метров и башнями почти в 50 метров, выросли по всей Европе, и еще сотни достраивались. В 1001 г., опять же, было очень мало оборонительных строений, которые мы могли бы назвать замками; к концу века их появилось буквально десятки тысяч. В XI в. европейцы научились возводить крепкие стены и высокие башни – причем во всех уголках христианского мира.

Вы, наверное, уже не удивитесь, узнав, что во многом на эти достижения повлияли растущие амбиции церкви. Перестройка Клюни, бургундской церкви – сердца быстро набиравшего влияние клюнийского ордена, началась в 955 г. К моменту освящения в 981 г. она была огромной, а для своего времени так и просто потрясающей: семь эркерных окон в нефе и боковых проходах. В начале XI в. она продолжала расти и усложняться, приобретя, в частности, нартекс и цилиндрический сводчатый потолок (подходящая акустика для хорового пения). Еще одну огромную церковь с цилиндрическим сводом в это время строили в аббатстве св. Филиберта в Турню, в 20 милях от Клюни, а в 1001 г. началось строительство церкви св. Венигна в Дижоне, в 80 милях к северу. Скорее всего, первые величественные романские церкви появились именно в Бургундии потому, что после набегов мадьяров в середине X в. там решили строить прочные, устойчивые к пожарам каменные здания. В целом, впрочем, стремление к новому строительству всегда сводится к деньгам, а в Клюни денег было много. Через этот район проходили торговые пути из Италии в Северную Францию, где всегда было много купцов и паломников – а у них водились деньги. Так или иначе, эти три церкви, достроенные в начале XI в., оказали огромное влияние. Клюни постоянно посещали приоры других монастырей клюнийского ордена. Однажды побывав там, они решали построить себе новую церковь, похожую на Клюни, а потом вести разошлись уже и за пределы клюнийской семьи.

Еще одним религиозным вдохновением для новой архитектуры стала Реконкиста – отвоевание Испании у мусульман. Город Сантьяго-де-Компостела (королевство Леон) стал популярным местом паломничества еще в IX в., но в 997 г. его разорил Аль-Мансур, военачальник мусульманской Испании. Аль-Мансур умер в 1002 г., и Кордовский халифат так и не смог восстановиться от последовавших за этим междоусобиц. Христианские королевства Испании увидели в этом свой шанс и перешли в наступление, оттесняя границу вглубь Испании и строя на новообретенной христианской земле замки и церкви. Они призывали рыцарей принять участие в их религиозной войне. Паломники снова могли путешествовать в Сантьяго-де-Компостела в относительной безопасности. На основных паломнических дорогах из Франции в Испанию выросло множество впечатляющих романских церквей: в Туре, Лиможе, Конке и Тулузе, а также в конечной точке паломничества. Эти города собирали деньги с посетителей и вкладывали их в укрупнение церквей, чтобы будущие рыцари и пилигримы восторгались Божьими чудесами. Век шел своим чередом, успехи Реконкисты привлекали еще больше паломников, и благодаря их пожертвованиям строительство церквей пережило настоящий бум.