– Продолжайте, – проговорил я тихо.

– Если не будешь дураком, и не дашь этим уродам выйти отсюда живыми, и каким-то чудом выживешь в этой войне, ты будешь самым богатым человеком в этой стране. И ещё тебя разыскивает советская контр…

Чистяков остановился на полуслове, сделал судорожный вздох, как будто ему не хватало воздуха, руки его сжались в кулак, он весь напрягся. Рана на животе открылась, из неё начала сочиться кровь вперемешку с содержимым кишечника, он несколько раз дёрнулся и через мгновение скончался.

Я закрыл его глаза и накрыл тело шинелью. После его исповеди я находился в шоковом состоянии. С одной стороны, это был близкий для меня человек, с другой, это был враг, предатель, диверсант, а сейчас шла война, и все мои сантименты были неуместны. Единственное, что я посчитал уместным сделать в данной ситуации, это прочитать заупокойную молитву о рабе Божьим, Воронцове Павле Михайловиче.

Закончив молитву, я повернулся к загипнотизированным близнецам и Булькину. В комнате стало почти темно, но мне не хотелось вставать и идти искать свечи или керосинку, чтобы осветить помещение. Прикоснувшись к Булькину, я вывел его на речевой диалог. Если бы кто-то сейчас посмотрел на нас со стороны, то он ни за чтобы не догадался, что один из нас находится в гипнотическом трансе.

Мне удалось выяснить, что он «работает» не в одиночку, что у него есть доверенный круг уголовников, которые осуществляют обмен ценностей на продовольствие. Запас продовольствия образовался за счёт довоенных грабежей товарных вагонов. К моему большому сожалению, к этому был причастен и я, когда был в банде Серого. На мой вопрос об убийстве в квартире академика Климова Булькин высказался однозначно, что это работа не его подопечных. Они воры, а настоящий вор на мокрое дело никогда не пойдёт. Но он был проинформирован своими дружками, что в их районе появились «гастролёры», которые не гнушаются ничем, в том числе и убийствами. Заправляет этой бандой баба, её кличка Балерина. Откуда она появилась, он не знает, но раньше в блатном мире баб с такой кличкой в авторитете не было. Также он рассказал, что в этой квартире он хранит исключительно ценные полотна. Остальные картины хранятся по другим адресам. Счёт их идёт на несколько десятков. Это картины Саврасова, Васнецова, Левитана, Яна Фейта, Рубенса и многих других знаменитых русских и фламандских живописцев. Узнав адреса, по которым хранятся эти сокровища, я сказал:

– Достаточно! Всем спать! Спать глубоко!

В эту ночь я не сомкнул глаз. Я сидел в тёмной и холодной комнате, обдумывая различные варианты выхода из сложившейся ситуации. Ночью объявляли две воздушные тревоги, слышалась долгая и бесконечная стрельба зениток, потом под утро начался артиллерийский обстрел. Взрывы раздавались совсем близко, в районе Васильевского острова, а здесь от взрывной волны на голову сыпалась штукатурка и дребезжали стёкла. Шум и грохот стоял такой, что я уже начал думать, что мои подопечные выйдут из транса и проснутся, но Бог миловал. Конечно, можно было бы взять со стола револьвер Булькина и, сделав три выстрела, разом решить все вопросы, но моральная сторона этого поступка не позволяла мне пойти на это. Ладно если бы это было в бою, а так стрелять в безоружных, да ещё в находящихся под гипнозом людей было негуманно и не по-человечески.

Когда сквозь плотные шторы светомаскировки начали пробиваться первые лучи нового дня, у меня в голове созрел план действий.

Я осмотрел карманы близнецов и извлёк оттуда два заряженных нагана. В нагрудном кармане Белого, кроме этого, была спрятана удавка, изготовленная из струны. Никаких документов при них не было. «Странно, – подумал я, – неужели они всё время так ходили по городу?» Найденное оружие я разрядил и спрятал в платяном шкафу соседней комнаты. Не выводя близнецов из состояния гипнотического сна, я внушил им, что с этого момента они навсегда забыли русский язык, а также цель своего задания. Я методично уничтожил в их памяти всё, что так или иначе могло вывести на меня и Чистякова, а также на спрятанный под землёй клад. Затем я внушил им, что они проснутся только после того, как кто-то другой, а не я, заговорит с ними. Потом я занялся Булькиным. Я заставил его написать признательное письмо о совершённом убийстве майора Красной армии и о его связях с фашистскими диверсантами, а также о краже культурных ценностей из музеев города. Кроме того, я продиктовал Булькину фамилию и место службы резидента немецкой разведки в Смольном, и информацию о том, что группа немецких диверсантов в количестве шести человек будет находиться в Александро-Невской лавре 20 апреля в 15 часов. Проснуться он должен будет только после того, как получит удар по лицу.

Когда я уже хотел идти сопровождать Булькина в милицию, меня осенило!!! Я же не прочитал тот злосчастный документ с красной печатью. Быстро сорвав с убитого шинель, я достал из его нагрудного кармана сложенный вчетверо листок и начал читать.

Поверх подписи стояла большая красная печать наркомата.

Времени на дальнейшие размышления не было. Я положил документ назад, назвал Булькину адрес отделения милиции, куда он должен пойти и сдаться. Мне же осталось незаметно последовать за ним и убедиться, что он полностью выполнил мою установку.

Булькин шёл заплетающейся походкой, и со стороны казалось, что он вот-вот упадёт. Но ничего неожиданного не произошло, и через полчаса мы добрались до цели. Самуил Маркович скрылся в дверях отделения, а я остался наблюдать за тем, как будут развиваться события дальше. Прошло не меньше часа, прежде чем в дверях показался со связанными сзади руками Булькин с огромным синяком под левым глазом, конвоируемый двумя милиционерами. Он кричал о творимом произволе со стороны милиции в отношении старого и больного человека, но один сильный и увесистый удар приклада ружья в спину вернул его в существующую реальность. Он жалобно заскулил и заплакал. Через какое-то время в дверном проёме показалась фигура Гаврилова, и вся процессия тронулась в направлении квартиры неудавшегося коллекционера живописи…

Извечный русский вопрос «Что делать?» застал меня врасплох. Вроде бы я и сдал этих проклятых немецких агентов вместе с Булькиным в милицию, но какого-то морального удовлетворения от всего этого я не получил. Во-первых, получалось, что я сбежал с завода, чтобы помогать фашистам искать клады недобитых в революцию буржуев. Во-вторых, в свете произошедших событий меня можно было считать пособником немецко-фашистских оккупантов, которых по закону военного времени расстреливали на месте. В-третьих, у меня на руках были поддельные документы на фамилию Иванова, отсутствовала какая-либо правдивая легенда моего существования до начала войны, в частности: откуда я взялся, кто мои родители, где я жил, где учился и ещё много-много другого, на что я не смогу дать ответ. Поэтому мне надо было срочно и очень серьёзно обдумать сложившуюся ситуацию. И я решил на какое-то время уйти в подземелье, чтобы там привести свои мысли в порядок.

Спуск в подземелье превратился для меня в тяжёлое физическое испытание. Без света, сильно измотанный за последние сутки как физически, так и морально, я в потёмках пробирался к логову. Несколько раз оступался и падал, разбив при этом не только руки и ноги, но и лицо. А когда я добрался до места и включил свет, то почувствовал себя совершенно измождённым и несчастным человеком. Первым моим желанием было броситься на свой матрац и спать, спать и спать, но когда я улёгся и закрыл глаза, меня внезапно охватило непонятно откуда взявшееся чувство страха, и мой сон как рукой сняло. Я вышел из каморки и уселся на каменный пол посреди зала, чтобы видеть, как можно большее пространство вокруг себя. Чтобы хоть чем-то себя занять, я начал просматривать личные вещи моих бывших «компаньонов». У Чистякова я нашёл подробную карту города, планы осмотренных нами квартир, записную книжку со столбиками цифр, солидную пачку советских денег, на которые можно было прилично жить ещё несколько лет, даже если питаться с чёрного рынка, стопку продовольственных карточек, наверное, поддельных, но по внешнему виду они ничем не отличались от настоящих. Несколько пузырьков непонятной жидкости белого цвета, а также наручные часы и компас. К моему сожалению, моих старых документов не оказалось. А у близнецов я нашёл припрятанный ими мешочек с бриллиантами, финский нож, маленький пистолет размером с ладонь, фотоаппарат и бритвенные принадлежности. Отдельно лежал небольшой медальон с фотографией мужчины и женщины на развороте. Возможно, это были родители Белого и Альбиноса или как их там, Гюнтера и Франка? Потом я вспомнил о найденном у Чистякова предписании наркома НКВД и попытался понять, как такой документ мог попасть в руки этого человека. Или это очередная подделка фрицев? А может быть, весь этот клубок запутан ещё сложнее, чем я думаю, и Чистяков на самом деле не немецкий шпион, а контрразведчик, который перед смертью рассказывал мне всего лишь свою легенду?