ЛОЖНЫЕ ДРУЗЬЯ ПЕРЕВОДЧИКА Было страшно этой ночью, как никогда еще. Дело в том, что Ложные Друзья Переводчика пришли глаголом поджечь мой дом. Один сутулый. лицо, как блин. Родился под Тулой, кличка «Between». Второй: кадык вперед, кривая шпага. Два шага пройдет, упадет, встанет, и снова два шага. Третий, как Аполлон Бельведерский, но очень маленький, и очень мерзкий. И вот он кладет с моими грехами кривой листочек. А я ему: «Ты, идиот, я вообще-то не переводчик»! МОСКВИЧ Вслед за новым законом умеренный стон. Утром в «ЦУМе» кочевник вернул «Вюиттон». Незнакомые люди в уборной. Черный хлеб… Подозрительно черный… Вот бездетная пара на йогу идет. Я боюсь за неё: упадет, пропадет! Ведь москвич – он пугливей мышонка, у него лишь айфон да мошонка. На работе – запара, а дома – загон. Так от смеха трясется тяжелый вагон. На перроне привычная слякоть. Я – москвич, и мне хочется плакать. II ОКСАНА БОРИСОВНА Оксана Борисовна, женщина строгая, на службе стоит и почти не моргает. Ну, верю я в Бога! Ну, верю же в Бога я! Тогда почему же он не помогает?! Я столько постилась, молилась, Ты слышал, себя выворачивала наизнанку. Да только пропала квартира, а Гриша зачем-то влюбился в соседскую Нанку. Зачем эти церкви, кресты с куполами, когда не допросишься даже здоровья! Не только молилась, ведь я и делами… Еще эта Нанка, эх, жопа коровья! Ведь всё это несправедливо и больно! Оксана Борисовна, женщина строгая, отеческой верой была недовольна, икону Матроны за краешек трогая. СЛЕПОК Боже, извини, я совсем не крепок: Твоего лица говорящий слепок. Шаг один вперед, и назад два шага. Чтоб любить Тебя, мне нужна отвага. Боже мой, прости, я совсем не стоек: опираюсь я на систему стоек. На подпорках я из гнилого древа, и, того гляди, завалюсь налево. ЗЛОДЕЙ
Разбирает архив перед смертью злодей: здесь веселые письма убитых людей, на открытках Ильинский хохочет, виды Сочи. У него была форма и был пистолет. Было много злодею отпущено лет. Много сил для командного крика, а поди-ка… Как Поддубный силен, как Баталов красив. Все прошло. Вот старик разбирает архив. Пальцы трогают клей на конверте. Дело к смерти. ТРОИЦА Вера в Христа меньше фигового листа, слабее голоса в дальней комнате. – «Во словесех твоих»… дальше напомните? – Сорри, я не напомню, нет. Вера с обеда. Сейчас обед. Бог его знает, когда откроется. – С праздником. – Праздник? – Сегодня Троица. РОДИНА Родина – пыль на стыках, стояние долгое на перегонах, короткие юбки на чиках, (а чики – в погонах). Холод – плохо, жара – плохо, дохнут люди от скуки. Возлюби ближнего, только не лоха, и ходи, широко расставив руки. Наша Родина – это кастрюля с кипятком и скачущей крышкой. Наша Родина – это пуля с олимпийским веселым мишкой. Правду ищешь с миноискателем, находишь пивные банки. – Мама, мама, я стану писателем, на полигоне описывать танки! Любовь в двух случаях из пяти, и всех постоянно жалко. Счастье возможно, но на пути карцер и коммуналка. Калашников бравый построил чертей, поздравил их с Новым Годом. Больше не будет нелепых смертей, а будут пряники с медом. НАБОЖНЫЙ ЧЕРНОРАБОЧИЙ Набожный чернорабочий, маясь в чужой стране, светлой московской ночью дань отдавал жене. Образ супруги милой крепко зажал в руке. Вспомнил, она ходила голая, но в платке. Не баловство, не похоть, строго: туда-сюда. Только б с тоски не сдохнуть, после эрзац-труда. Утром в пять тридцать вскочит, битва за кипяток, после до поздней ночи будет кидать песок. Стыдно и сладко дяде. родина далека. Как часовой в наряде, ходит его рука. |
