- Дяденьки милиция, там кто-то есть в доме, я как выскочил на крыльцо, когда стрельнули, глядь, а там в дом дядьки уходят с автоматами.

- Да замолчи ты, чертенок! - озлился на него отец, отвесив мальцу подзатыльник. - Откуда у нашего соседа автомат? Да и живут они с женой вдвоем, никаких там мужиков быть не может.

- А где же хозяева? - усомнился один из милиционеров.

- Да кто ж их знает, - развел руками мужик. - Может, в гостях где.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не подъехали ещё две милицейские машины. Они остановились возле дома, которой мы снимали. Из машин высыпали вооруженные автоматами милиционеры в бронежилетах и несколько человек в офицерской форме.

Среди них выделялась женщина. Я с ужасом узнал капитана Павлову. Значит, вышли на наш след. Мы слышали, как подъехавшие быстро выяснили, что здесь произошло. Павлова спросила, не этот ли дом снимали москвичи, которые скупали шкурки? Ей ответили утвердительно. Ей также доложили, что нечто странное происходит в доме по соседству: там вроде бы видели людей с автоматами. На крыше подъехавшего микроавтобуса включили мощный прожектор, обшарили лучом двор, который мы снимали. Затем несколько милиционеров перемахнули через забор, а остальные засели за машинами и воротами соседних домов, ощетинясь оружием. Милиционеры быстро обшарили дом, сарай и времянку, нашли оставленные нами обрезы и пистолеты, чем вызвали большое оживление. В это время к дому нашего пленника подъехал рыжий "жигуленок". Из машины вышли две тетки и мужичок, который был изрядно навеселе и резко поскучнел при виде такого изобилия милиции.

- Это же Натуся, женка моя! - обрадованно едва не полез в окно Василий.

Димка сдавил ему сзади шею и отвел на кровать.

- Сиди и не рыпайся! - пригрозил он ему. - Зашумишь - нас всех тут перестреляют.

А разговор на улице шел горячий. Натуся махала могучими руками, отпихивая щупленьких ментов, которые старались оттащить её от ворот дома.

- Ты чо меня хватаешь?! - орала она на молоденького милиционера, не знающего куда деться от стыда. - Ты чо меня хватаешь?! Я те чо, девка дворовая?! Справились, понимаешь, со слабой женщиной!

Тут она повела могучими плечами, и оба милиционера отскочили от нее, как горох от стенки.

- У меня там муж, промежду прочим, дома оставленный для сохранения! И дом мой! Почему не пускаете?! Васька-а-а! А ну, открывай, бисова детина! Ты чего не выходишь?!

И она так ахнула кулаком по воротам, что даже забор заметно покосился. Мы встревожено переглянулись. Чего-чего, а этого мы никак не ожидали.

- Железная баба! - покачал головой Манхэттен. - Эта слона на скаку остановит. Что делать будем?

Я пожал плечами, сам не зная, что предпринять, на что решиться. Манхэттен приплясывал рядом и тихо ругался в отчаянии, что мы так нелепо погорели.

- Зачем, зачем мы остались?! - кусал он костяшки пальцев.

- Не чавкай, лапу себе отгрызешь, - проворчал Димка. - Чего думать о том, что уже сделали? Надо думать, что дальше делать. Как выкручиваться.

Манхэттен хотел ему что-то сказать, но тут на улице раздался истошный крик:

- Стоять! Стоять! Куда?! Там могут быть бандиты!

Я выглянул в окно: Натуся, рванув своей могучей дланью створку ворот, сорвала засов, и бросилась во двор. За нею, пытаясь её удержать, кинулся милиционер, за ним уже бежали другие, щелкая затворами автоматов.

Раздумывать было некогда. Я выскочил на крыльцо и веером дал длинную очередь над головами, отчего все, включая Натусю и милиционеров, от неожиданности инстинктивно присели. Натуся даже голову прикрыла подолом, обнажив свои могучие белые ноги в коротких чулках.

- Все назад! - заорал я. - В доме заложник! Один выстрел - и он будет убит! Всем отойти!

Я пошарил глазами, увидел над улицей большой орех, могучий и высокий, с развесистой кроной, и ударил в самую гущу из автомата. На плечи и головы милиции посыпались труха, листья, ветки. Это заставило их отступить, пригибаясь.

- Не стрелять! В доме заложник! Всем отойти! - командовала в мегафон капитан Павлова своими растерявшимися сотрудниками.

Милиционеры отошли, отбежали, присели за машинами, укрылись за заборами соседних домов.

А Натуся, как только стрельба прекратилась, поднялась и пошла вперед, оправляя длинную юбку и выставив перед собой весьма увесистые кулаки, что-то грозно бормоча и нехорошо сверкая глазами.

Я попятился перед этой надвигающейся грозой и юркнул в дом, она рванула за мной следом. Я ворвался вихрем в комнату и, схватив с дивана её мужа Васю, метнул его ей навстречу, прямо в могучие объятия этой женщины-воительницы.

Она прижала его к своей необъятной груди, погладила по реденьким волосикам, потом отстранила на расстояние вытянутой руки, посмотрела на него пристально и спросила:

- Василий, а што это тут за мушшины?

- Натуся, это гости. Соседи. Москвичи. Ты же их видала...

- Да всех я вас, мужиков, пьяниц и коблов, видала. Куда баб позапрятали?

И она слегка тряхнула его за руку, отчего мне показалось, что сейчас из него вывалится весь скелет. Но Василий оказался мужиком жилистым и выдержал. Она шагнула ко мне, и я невольно попятился. Я не был настолько уверен в себе, чтобы разрешить ей дергать меня за руки.

- Натуся, - стараясь говорить грозно, произнес я. - Мы взяли твоего мужа в заложники.

- И тебя мы тоже объявляем заложницей, - выступил вперед Манхэттен.

Это он зря, это он явно погорячился. Натуся оставила в покое своего мужа и сграбастала в охапку не успевшего отскочить Манхэттена.

- Заложницей, говоришь? - спросила она, положив Манхэттену на плечи свои большие, как две сковороды, руки. - Ты чего сутулишься? Ты смотри мне в глазы. И чего ты гримасы корчишь? Вот и все вы, московские, какие-то придуркнутые.

- Пошшш, пушшш, - пытался что-то сказать, сдавленный её железными пальцами Манхэттен.

- Вот-вот, кроме пшиканья ничего и сказать не умеете. Один пшик в вас, московских. Потому у вас и бабы такие ледащие. Заложницей он меня берет! Тоже мне, султан какой. Ты поперва свою бабу обслужи как надо, а то ему ещё и заложницу давай.

- Это наложницу обслуживают, а не заложницу, - попытался пояснить разницу Манхэттен.

- Тю на тебя! Наложницу. Я тебе так наложу, что ты полные штаны у меня наложишь.

Манхэттен в её руках как-то весь посинел и стал похож на охлажденного цыпленка, передержанного в витрине сельпо. Ручки и ножки его мотались, словно весь он был на шарнирах.

- Слышь, Натуся, - робко вступился Вася, отойдя на некоторое расстояние. - Оне это, оне нам заплотют.

- Это как? - живо заинтересовалась Натуся, тут же выпустив Манхэттена, который поспешил отойти от неё подальше.

- Ну известно как, - пояснил муж, - деньгами.

- Брешет? - спросила она меня, прищурясь.

- Да нет, почему? - спросил я.

- Я знаю, почему он брешет? - развела Натуся руками. - Он всегда брешет.

- Я хотел сказать, что он правду говорит, - остановил я её начавшееся наступление на мужа. - Мы действительно заплатим за все неудобства. За то, что мы вашего мужа в заложники забрали.

- Да не, чего там, - вдруг подобрела она. - Какие там неудобства? Ежели за деньги, берите. А сколь платят-то?

Это она уже спросила у мужа.

- Не сказали ишшо, - ответил он, ежась.

- Брешет? - опять повернулась она ко мне.

- Да почему брешет? - устало возмутился я. - Мы просто ещё не говорили о сумме.

- Так чего ж вы? Говорите да забирайте его. Только по голове не бейте. Он головой слаб у меня. Я ему, бывает, забудусь, дам по черепушке, а он сразу носом в тарелку и кровя из носа. Шейка у него какая-то недержачая.

- А зачем вы его бьете? - опасливо поинтересовался Манхэттен.

- Да я не бью, - махнула на него ладонью Натуся. - Это ж рази я бью? Ежли я вдарю, у него голова в супу будет. Это тольки подзатыльник дам для воспитания. Это ж не бью.