Некоторое время спустя девочка, возвратившись к своему дому, глядевшему на мир стеклами в окнах, прохаживалась по двору. Весь мир сделался для нее как прежде. Чтобы поковырять землю в одном приглянувшемся ей месте и поиграть после намечавшегося дождя, Валя, стоящая на измятой траве, выбирала самый красивый из бутылочных осколков, беспорядочно валявшихся под ее ногами.

Вдруг в ней проснулось ни с того ни с сего воспоминание, вчерашний свежий пережитый страх. Девочка подглядывала, как мать резала петуха, она снесла ему голову, а он все продолжал трепыхаться без головы. Дело было обычным, но Валя впервые так близко все увидела и внимательно рассмотрела. Страх уже немного прошел, больше ей было жаль петуха, теперь не побегаешь за ним по двору.

Валя нашла три пригодных осколка, как вдруг ее привлек неожиданный звук, доносившийся с другой, глухой стороны дома, где не было окон.

Кроме брата, который в последнее время будто вообще забыл о ней, друзей ее возраста у девочки не имелось, детей в деревне вообще больше не было. Но был ближайший друг – смышленая, милая и любознательная кошечка, которую Валя очень сильно любила особенной наивной любовью, доступной многим людям только в детском возрасте.

Ее молодая кошечка явно от произошедшей с ней неприятности дико орала дурным голосом. Валя побежала спасать любимицу из беды. Торопясь, девочка обогнула дом и добежала до Мурки. Кошечка лежала на земле, а на ней всей тяжестью лежал соседский толстый кот с черным окрасом, он схватил ее зубами за загривок. Валя тут же вмешалась в сцепившийся клубок, схватила наглого кота за загривок и изо всей своей детской силы швырнула в сторону.

– Я тебе дам Мурку обижать! – прикрикнула Валя на кота-разбойника.

Тот приземлился на четыре лапы и побежал вразвалку прочь. Девочка с кошкой остались наедине. Мурка бесстыдно присела к земле. Это насмешило Валю. Девочка дала кошке ладошкой легкий поджопник.

– Ну-ка перестань! Сошлась тут с женихом, – сказала девочка, притянув Мурку к себе и крепко обхватив руками. – Кисуленька моя, не дам никому тебя в обиду.

Тени наступающего вечера все сгущались. Нетерпеливая кошка вырвалась из рук, отошла на пару шагов от девочки и начала кататься по черной земле, заворачиваясь с боку на бок. Валя положила ладонь на теплый живот кошки, погладила и зарылась лицом в ее шерсть.

Вокруг стало совсем темно, над деревней туча со скрипом передвигала свое темное тело. Послышался шум листвы, резкий порыв усилившегося ветра встряхнул деревья, пошевелил траву и заклубил пыль на дороге.

«Будет дождь, никак не погуляешь», – подумала Валя.

По спине девочки пробежал холодок, он заставил ее подняться с земли и потянул в дом. Не только девочка чувствовала приближение буйства природы, вся земля замерла в предвкушении большой воды от щедрого неба.

В доме стояла мертвая тишина. Мать с серьезным лицом, как прикованная, одиноко поджидала мужа у двери. Внутреннее чувство времени ей подсказывало, что он вернется совсем скоро.

Как это всегда бывает, предшествующая дождю туча загнала Валю домой. Избежав участи быть намоченной, девочка, держась обеими руками за раму, смотрела в окно в ожидании дождя. За стеклом была видна округа: часть деревенских домов. В окне избы напротив уже горел зажженный маленький огонек. На горизонте за поселением чернел высокий темный лес, от резких порывов ветра деревья шевелились.

Валя увидела, как во дворе появилась фигура отца. Быстрыми шагами он приближался к дому.

«Успел, не вымок», – подумалось Вале.

Девочка притаилась, по настроению матери она чувствовала, что пока затишье перед бурей, отец войдет, и что-то будет.

«Сейчас начнется», – предугадала Валя и перевела взгляд на дверь.

Послышались шаги Ивана снаружи, все в доме их услышали.

«Идет, идет!» – подумала Антонина, смотря туда, откуда ее муж должен был вот-вот появиться.

Возрастом чуть больше сорока лет Иван был голубоглазым мужиком с крепким телосложением, среднего роста, с жесткими, выжженными солнцем волосами, толстыми бровями и красной шеей.

Послышался хриплый звук открывающейся двери, мужчина вошел в дом, где прожил большую часть своей жизни.

Когда он только появился в дверном проеме, Антонина сразу распознала в его лице такое, какое бывало и раньше, этакую легкую тень довольства, неумело скрываемую им.

– Опять, тварюга, вернулся, развратник? И как? Погулял себе? Все по деревне уж обсудили. Женатый, двое своих! Сволочуга, всю жизнь мне изменял, кобелина, унижал перед всеми! Стыдоба из дому выходить, стыдоба-то какая перед людьми-то! – сонм оскорбительных слов пулями вылетал из женщины и доходил до адресата.

Обвинения жены тут же вывели мужчину из себя, но он решил смолчать и только смотрел на нее сверху вниз. Тело Антонины дрожало.

– Будь ты проклят, скотина! – сказала напоследок женщина и ударила мужа грязной половой тряпкой по лицу.

От раздавшегося проклятья и резкого удара лицо мужчины передернулось и вспыхнуло. Гнев его вскипел, кулаки сами собой сжались. Иван посмотрел на жену звериным, яростным взглядом и, рассвирепев, резким движением въехал ей кулаком в лицо. Удар пришелся в нос, тотчас же не замедлил последовать поразивший слух истошный крик Антонины, из ее носа полилась кровь. Ошеломленная, с изуродованным кровью лицом Антонина, отпрянув и опершись на стул рукой, медленно приподняла голову и поглядела на широкую фигуру мужа исподлобья расширенными глазами. Струя крови багрового цвета, текшая из ее ноздри, дошла до верхней губы и попала в открытый рот женщины. Красные капли забрызгали одежду и пол перед ней. Иван же, расставив ноги, стоял и, не отрываясь, смотрел на нее. Антонина хотела вытереть кровь с лица рукавом, но получилось ее только размазать.

– Дура! – грубым голосом произнес Иван, прошел в дом и больше не взглянул Антонину.

Мужчина с преувеличенным удовольствием накинулся на приготовленный женой ужин.

Валя, безгласный свидетель случившегося, вжавшись в стул, на котором сидела, с испуганным лицом наблюдала каждую секунду происходящего. Неведомая сила не давала ей пошевелиться, она все только сидела в неудобной позе и тихо-тихо, как мышь, со страхом смотрела то на одного, то на другого родителя, боясь, что что-то вдруг может перепасть и ей. Зрелище, произошедшее на глазах у окаменевшей от испуга Вали, хоть и не было новым, но все же опять покоробило ее всю изнутри.

«Лицо вспухнет опосля», – подумала она, глядя на бесповоротную отцову «работу» на мамином лице.

Антонина не ответила мужу ни слова. Женщина умолкла, хотя рот ее был немного приоткрыт, губы заметно дрожали. Багровое лицо выражало несколько эмоций, сменявших друг друга. Антонина понимала, что ей некуда деться в сложившейся ситуации. Дрожа мелкой дрожью, поправив налезавшие на глаза волосы и опустив презрительный взгляд на недомытый пол, она продолжила домашнюю работу. Не обращая ни на кого внимания, женщина, не разжимая руку с тряпкой, упорно продолжила мытье полов и больше не взглянула на мужа.

Все в доме молчали, вскоре запахло свежевымытыми полами.

Сгустившаяся темная туча все ползла своим ходом по бескрайнему небу, вода в ней настаивалась, ветер усилился, деревья шумели, время дождя приближалось.

В доме они были не одни, здесь, кроме них троих, еще находился старый отец Антонины, самый древний из всех жителей деревни. На днях случился конец его старой судьбы, он прервал повседневный уклад жизни семьи. Его долгая отмеренная жизнь горестно замедляла ход, последнее горе посетило его. Солнце жизни зашло для него недавно, он занемог, слег и помирал, жизненный путь его должен был скоро окончиться, дни его были сочтены. Испитой, страждущий отец женщины, по нездоровью придавленный собственным телом, плешивый и белесый, в одной короткой стертой рубахе беспомощно лежал под одеялом развалиной в узкой постели у стены и, кажется, спал. Руки его лежали прямо вдоль тела, он не мог двинуть и пальцем.