Наконец дверца другой машины открылась. Женщина. Она подошла к стене и встала там, ожидая, скрестив руки на груди. Устойчивая поза, взгляд направлен на ворота, смотрит решительно, не отводя глаза.

И вдруг он понял.

Даже при том, что она осталась в солнечных очках.

Он понял, кто это. И кого она ждет.

Восемнадцать лет. Столько времени прошло с тех пор, когда ему было все равно. Восемнадцать лет – и ее ноги все так же сильны, и взгляд сильный… так она смотрела на него, когда он открыл дверь ее дома и прошел мимо их общих детей, когда пытался забить ее до смерти.

Бритт-Мари.

Чувства не исчезли. Ненависть тлела под спудом, словно злобный вирус, чтобы при малейшем дуновении взвиться и развиться. Две мысли в голове.

Он тогда стоял на лестничной площадке, палец на черной пластмассовой кнопке звонка, и у него был выбор. Он выбрал не повернуться, не спуститься по ступенькам. Но сегодня он повел бы себя по-другому. И задавался вопросом, повела ли бы себя по-другому она.

Иван потянулся, потер пленку с внутренней стороны, чтобы хоть немного отскрести ее. Мужчину стало видно получше; Ивана словно ударили между легких. Ненависть. Ее надо контролировать. Он уже давно не ощущал такой ненависти – настолько сильной, что все тело приготовилось выбраться из машины, подойти к Бритт-Мари, к мужчине, который по-прежнему сидел, ожидая Иванова сына. Он хотел увидеть лицо этого хмыря, понять, кем стала Бритт-Мари – выбор партнера многое говорит о чело веке.

Снова зеркало заднего вида и растопыренные пальцы в волосах. Поправить воротник пиджака. Черную рубашку заправить в брюки как следует.

Что бы ни случилось тогда, что бы ни случилось в будущем – они связаны.

Они в одной упряжке.

Люди навсегда связаны общими детьми.

Ответственность, внутри. Доверие, внутри. Против мира, внешнего.

Он вылез из машины и зашагал к ним. Если мать стоит у стены, то и отец встанет поближе к калитке, ближе, чем новый мужчина в чистенькой японской машине. Новый мужчина? Зачем она его сюда притащила? Разве этот хлыщ знает, что тюрьма делает с человеком? Сколько раз ему случалось расписываться в квитанции за личное имущество, перед тем как шагнуть в изменившуюся реальность?

Ничего он не знает. Трус, который спрятался в машине.

Иван устремился было к стене с калиткой, но ему тут же пришлось замедлить шаг – чтобы идти более размеренно. То, что поднялось внутри, нельзя выпускать на поверхность, шагать надо не слишком быстро, не слишком агрессивно, ногу ставить спокойно. Соответствовать себе нынешнему.

Ему хотелось немного повернуть голову и заглянуть в машину, но нельзя дать ей понять, насколько ему есть до этого дело. Может, этот длинноволосый засуетится, когда увидит, как бывший муж разговаривает с ней – она наверняка рассказывала, кто он или кем она его считает.

Бритт-Мари.

Стоит так уверенно там, у железных ворот, которые отъедут и выпустят их сына. Иван подошел ближе, но не слишком близко, пока не слишком, и встал напротив, хотел посмотреть, как она среагирует.

Ни единого слова.

Ни единого взгляда.

Она стояла, как восковая кукла, молчала, отвернувшись от него.

– Я… изменился, Бритт-Мари.

Словно его не существует. Словно всех этих лет молчания недостаточно.

– И тебя не было там, Бритт-Мари, тебя не было в доме, когда нас взяли.

Метель. Фургон, беспомощно съехавший в кювет. Дачный домик, окруженный полицейским спецподразделением.

– А я был там. Когда это случилось. Слышишь, Бритт-Мари? Если бы я не… В первый раз в жизни, Бритт-Мари, я оказался в неправильном месте в неправильное время, но поступил правильно.

Я замедлил развитие событий. Замедлил.

– Лео не сдался бы. Ты это знаешь. Наш старший сын бы не выжил. Слышишь, Бритт-Мари?

– Иван?

Она говорила с ним. Он снова существует.

– Так… так вот, значит, что ты навоображал?! Чтобы выносить себя самого? Иван, ты не предотвратил ничего! Если бы, когда они росли, ты был другим… Лео никогда не стал бы грабить банки! И не оказался бы в пустом доме, окруженном спецназом – в твоей компании!

Она так и не сняла очков, но он был уверен – Бритт-Мари наблюдает за ним.

– А Феликс и Винсент не попали бы в тюрьму. Не попали бы.

Он подошел ближе, теперь их разделяла только половина ворот. Между стальными столбами решетки угадывался главный пост, вход, выход.

– То, что случилось тогда, Иван, в первые годы, когда мальчики были маленькими – это… обстоятельства, в которых они сформировались. Ты создал клан, вот что ты сделал!

Пока она говорила, он подошел еще ближе, теперь их разделяли несколько метров, не больше.

Она не выказывала страха. Твердость. И только.

– Но ты не отступился! Ты решил продолжать, ты следовал за нами по пятам, вторгся в мою новую жизнь! И тогда, именно тогда, Иван, когда ты попытался забить меня до смерти на глазах у своих собственных сыновей, – тогда обстоятельства превратились в акт творения.

– Акт творения? Вот это да! Так, значит, ты теперь выражаешься?

– Он здесь из-за тебя!

– Да ну? Неужели мы торчали бы возле тюрьмы в ожидании сына, если бы ты не разрушила семью?

Трудно было понять, все ли еще она красива, постарела ли достойно. Шарф закрывал лоб, а солнечные очки – бóльшую часть щек. Губы так и остались узкими, губы, которые она поджимала, когда злилась или бывала жестоко разочарована.

– И ты… взяла сюда своего нового мужа?

Он покосился на чистенькую машинку, придвинулся ближе к ней. Это не слишком помогло. Очертания головы оставались нечеткими, человек за тонированными стеклами виделся бледно-синим. Длинные волосы, подбородок без бороды. Даже возраст невозможно определить из-за бликов на стекле.

– Неужели это правильно по отношению к нему, Бритт-Мари? Лео знает, что его ждет еще кто-то?

Мерзкая улыбочка. Глумливая. Все, что у нее осталось от губ, превратилось в черту. Ей это нравится, она наслаждается тем, что мне не безразличен этот хмырь на водительском сиденье.

Он еще раз попробовал рассмотреть, кто это.

Невозможно.

Но глаза за чисто вымытым лобовым стеклом явно изучают его, следят за ним. И вот – тело согнулось, рука поднялась. Спутник Бритт-Мари осмелел, открыл дверцу и вышел.

– Что-то не так?

Голос молодого мужчины. Вот черт. Не верится.

Ростом с него самого. Темный – такой же, как когда-то он сам. Широкие плечи, примерно как его собственные.

Черт возьми, да она просто выбрала копию поновее! Никакой фантазии.

– Мама, все в порядке?

Сначала Иван не понял.

Мама?

Значит… Тогда это… Неужели – он?

– Мама! Мама, все в порядке?

Тело двигается, как тело самого Ивана – руки раскачиваются, жесты уверенно-широкие. Феликс. Направляется сюда, чтобы встать между ними. Такая большая пустая парковка – а они вот-вот соберутся все вместе на маленьком пятачке, странном месте притяжения.

– Феликс? Ты? Как же…

Теперь он ясно видит. Его второй по старшинству сын не такой высокий – сам он выше. И даже шире.

– …почему бы, ну, не встретиться как-нибудь… нам с тобой, Феликс?

Столько лет. Столько же, сколько и с Бритт-Мари. Если не считать того позднего вечера, когда Феликс и Винсент стучали в дверь Лео, пытаясь уговорить его не совершать последнее ограбление. Когда дверь открылась, за ней оказался грабитель, который собирался заменить соскочивших братьев. Их отец.

– Встретиться?

– Было бы… здорово, ну, узнать, как ты там, все такое. Как ты вообще.

– Как я вообще, тебя не касается.

Он знал еще до того, как задал вопрос: то, что случилось однажды, так и осталось на пути. Он увидел это по лицу Феликса.

– Слушай, это же было так давно.

– Иван, если я и захочу поговорить с тобой, то не здесь.

Сын замолчал, но его сомкнутые губы словно процедили: папа, тебе нечего было лезть в тот банк, это стоило нам с Винсентом нескольких лет тюрьмы.