Кот Мартышкин, дернув ухом, приоткрыл в сторону хозяйки один глаз – чего, мол, пришла? Если чего вкусненького, то давай, а нет – не мешай, меня тут чешут, гладят и вообще.

Алена покачала головой:

– Да нет, не в этом дело. Он, когда на тренировке, мобильный дома оставляет или отключает. Чтобы родители, ну, и все остальные не отвлекали. Ладно, пустяки все. Сейчас платье до ума доведем, раз уж тебе кажется, что широко, и пойду я, – улыбнувшись, она чуть прикрыла глаза, подставляя лицо задувающему на лоджию ветерку. От ощутимого цветочного запаха – не то с приподъездных клумб, не то с соседних балконов – почему-то хотелось плакать. А это, само собой, никуда не годится.

За свои семнадцать лет она уже успела запомнить: плачь не плачь – никто тебе помогать не кинется, все твои беды и несчастья с тобой и останутся. Потому что сытый голодного не разумеет. Вон Наташка – и добрая вроде, и неравнодушная. Но разве она может понять? У нее проблема – портнихи лишние два сантиметра в поясе платья оставили. А когда твои собственные родители тебя – под дых? По крохам удалось накопить на материал для выпускного платья, сшила Алена сама, очень красиво вышло, а они… нет, плакать она ни за что не будет… взяли и продали. И мобильник – тоже загнали. Ну как же! Трубы горят, на бутылку не хватает! Нет, плакать нельзя. Что толку плакать? Еще и Борьке что-то врать придется… Борька… Плакать сразу расхотелось. Повезло ей в жизни – она встретила своего Единственного. Самое главное счастье свое. Так чего расстраиваться из-за того, что остальная жизнь не такая… счастливая? Плохо, что ему о своих огорчениях не поплачешься. Он вспыльчивый, резкий, при этом – совсем еще мальчишка. Мальчишка, который изо всех сил старается побыстрее стать взрослым, а значит, по-мужски решать все возникающие проблемы. Если он узнает, что трясущиеся ручонки ее родителей дотянулись до ее выпускного платья и телефона – ох. Разнесет же в пыль всю их насквозь пропитую берлогу, которую домом и язык не поворачивается называть. Нет, ему нельзя говорить. Придется что-то выдумывать, врать, а врать Борьке так тяжело…

Алена вздохнула.

– Давай, надевай свой мешок наизнанку, сейчас заколем, чего там у тебя слишком свободно, застрочу по-быстрому, и все нормуль будет. Хватит сидеть, идти пора.

– Куда? – всполошилась Наташа. – Куда ты намылилась? Куда ты сейчас пойдешь? К своим? Ноль-два позвонить? Соседи и без тебя вызовут. Если уже не вызвали. Хотя толку-то конюшню запирать, когда лошадь свели… Как же ты так лопухнулась-то? Почему платье у меня не оставила? Лежало бы себе… А, ладно, чего теперь. Тебе и так несладко, – она с грохотом открыла швейную машинку. – Чтоб я никаких «я пойду» больше не слышала. Сиди у нас и не пищи. Скоро мать с отцом придут, ужинать сядем. Ночуешь сегодня у нас. Так, что ли? – переодев платье швами наружу, она встала перед подругой.

Алена молча и споро заколола булавками «лишнее», осторожно стянула с Наташи платье, застучала машинкой. Наташа только головой восхищенно мотала, наблюдая, как ловко летают над нежным полотном тонкие Аленины пальчики. Ловкие-то они ловкие, только вот в порядок их в последний раз приводили леший знает когда. Может, две недели назад, а может, и все два месяца.

Нахмурившись, она вышла в соседнюю комнату – чтоб не смущать подругу, – потыкала в кнопки телефона, вызвала на дом маникюршу.

– Срочно, пожалуйста! Да-да, прямо сейчас. Или в крайнем случае завтра с утра. И завтра же с утра голову надо будет сделать. Точнее, две головы – одна моя, втора подруги. Обе безбашенные, – она хохотнула, хотя на душе было мрачновато. Ну ладно, хоть чем-то Алене она поможет.

– Иди мерить! – позвала та. – Талию я забрала, надо посмотреть, не тянут ли теперь подмышки…

К приходу Наташиных родителей готовое, уже отглаженное платье гордо висело на полуоткрытой дверце гардероба. Поздоровавшись, Алена опять кинулась было бежать:

– Наташ, ну пойми, позарез! Он же с тренировки ко мне обязательно зайдет. А там… сама знаешь. Ну и начнет разбор полетов…

– Леночка, что же это вы нас покидаете? – Наташина мама Екатерина Борисовна, сбросив туфли, улыбнулась устало, но весело, даже как будто заговорщицки. – А мы-то с Тошей всяких вкусностей принесли. Я даже сказала бы, приволокли. Как верблюды, честное слово! С рынка в универсам, оттуда в кондитерский, потом опять на рынок, потому что еще всякое вспомнили. Еле живые, я ног не чую. Вас порадовать-побаловать хотели. Ваш-то директор, Марат Измайлович наш милейший, когда я ему позвонила, только что «Славься, славься» про вас не пел – доволен, как не знаю кто. Говорит, наша школа в этом году по медалям первой в городе будет, в крайнем случае второй. Ну а ему как директору от гороно и прочего начальства почет и уважение. Спрашивал, какой вам подарок сделать.

– И ты, мамуля, посоветовала подарить нам жидкость для снятия лака? – съязвила Наташа.

– Вот за такие твои грубые шутки я не скажу, что ему посоветовала, – парировала Екатерина Борисовна.

– И на что, кстати, он не только согласился, но еще и благодарил за подсказку, – уточнил Наташин отец. – Ты куда бежать-то собралась, Аленушка? Что-то срочное где-то горит?

Алена только молча кивнула, вздохнув. От приветливости Наташиных родителей вдруг ком к горлу подкатил – так разительно это отличалось от привычных тупых грубостей собственных, как бы их помягче назвать, предков.

– Бориса с тренировки бежит встречать, боится, что потеряется он, ах, бедный мальчик, – ехидно сообщила Наталья. – Он, видите ли, мобильник то ли отключает, то ли дома оставляет, чтоб ничто не отвлекало от движения к высотам спортивных достижений.

– Так-так-так! Ну-ка, разлюбезная моя, прекрати уже вредничать, – осадил дочь Антон Дмитриевич. – Дело-то простое. Алена, он ведь в «Дружбе» тренируется?

Девушка опять кивнула.

– Значит, сейчас мы просто позвоним в секцию и попросим, чтобы его предупредили. Ну, чтобы он не к тебе домой после тренировки пришел, а к нам. По-моему, очень разумно. Тем более что после своих спортивных битв он будет голодный, как волк в конце зимы. Мы-то с Катюшей нынче с закупками что-то перестарались, как на роту запасли. Так что лишний голодный гость будет очень кстати. Катя! – он подмигнул жене. – Там, в этой «Дружбе», одни мужики, а у тебя такой ангельский голос. Тебе и звонить, согласна? Тебе не посмеют отказать.

– Ох, подлиза! – засмеялась Екатерина Борисовна. – И это при детях! – она шутливо шлепнула мужа по спине. – Алена, телефон клуба?

Та растерянно покачала головой:

– Я… не знаю.

– Ну, не беда! – Екатерину Борисовну это затруднение ничуть не обескуражило. – Ната, давай быстренько ныряй в интернет, найди телефон, потом к нам на кухню. Мы пока богатства будем раскладывать. Кстати, девочки, на ваш выпускной мы заказали таки-ие торты! Я плакала от зависти! Аленушка, разувайся быстренько, никуда мы тебя не отпустим. Антон, чего застыл, как египетские пирамиды? Видишь, дети голодные целый день. Я по их тоскливым взорам и вздрагивающим носикам вижу, что они готовы начать пихать в себя еду прямо с пакетами. Да, кстати о пакетах. Натусь, как, платье забрали? Все в порядке?

Алена прикусила губу. Не специально, нет. Просто обычная бытовая реплика про платье как плетью стегнула, напомнив то, что она заталкивала в самый дальний уголок сознания – что толку рыдать над сбежавшим молоком! Одна предательская слезинка, кажется, все-таки выскользнула…

– Та-ак, – понятливый Антон Дмитриевич обвел всех взглядом. – Я пошел разгружать пакеты, дальше вы тут без меня. Жду всех на кухне, будем ужинать.

Екатерина Борисовна строго посмотрела на дочь:

– Кто-то, кажется, должен был найти телефон клуба?

Фыркнув, Наташа удалилась.

– Алена, – Екатерина Борисовна вздохнула. – Я знаю, что ты гордая и из тебя клещами лишнего словечка не вытянешь. Ладно, твое право. Тем более ты теперь взрослая. Почти, – устало опустившись в кресло, она потянула девушку за руку, усаживая ее рядом с собой. – Но ты же понимаешь, я Натку прижму – она все выложит. Или давай опустим подробности, просто скажи, чем мы можем помочь?