Автослесарь высокого разряда, рождённый среди карданных валов, карбюраторов, дисков сцепления и всего прочего, среди чего рождаются потомственные автомобилисты, как цирковые – в опилках, теперь был на вершине блаженства и счастья. Живых лошадей он сменил на лошадей, пока ещё разобранных по болтикам и винтикам. Сменил без всякого сожаления. И вот настал тот час, когда цирковой двор оглушил рык ожившего мощного мотора и из бокса медленно выехал ослепший от темноты заточения грузовик… Директор скакал на одной ножке вокруг ЗиЛ-130 и не верил своим глазам:

– Спаситель! Чудотворец! Дай я тебя расцелую!

Света тоже поцеловала запачканную щёку:

– Венька! Я тебя люблю!..

Тот, исхудавший, вытирая ветошью жилистые, много что умеющие руки, засмущался, опустил взгляд. Потом лихо вскочил на подножку кабины, и через мгновение грузовик выписывал фигуры высшего автомобильного пилотажа, пробуя тормоза и коробку передач на переключения. Всё работало как часики!..

– Захарыч! А чего ты как-то не по-русски называешь эту штуку, «шамберьер»? Ты ж всё время, как и другие, говорил «шамбарьер». Хм, «шамберьер»! – Венька с ехидцей в голосе спародировал Захарыча, добавив немного французского прононса.

– А-а, заметил!.. Настроение у меня сегодня такое – лекцию тебе, недорослю, прочитать. А то ты уже столько лет в цирке, а всё выражаешься, как помощник автослесаря на подхвате: «штука», «кажашка», «хреновина», «агрегат». Постеснялся бы старика! – Стрельцов, невзирая на все Венькины заслуги, тоже не без удовольствия вставил тому фитиль за его косноязычие в использовании циркового лексикона, который тот всё никак не мог усвоить.

– Некоторые говорят «шамберьер». Не страшно. Ты ещё и не такое услышишь. Знатоков типа тебя тут много… В цирке, Веня, вся терминология – сплошь иностранщина. Можно, конечно, назвать арапник кнутом, форпайч – хлыстом, шамбарьер – бичом, и всё остальное обозвать по-русски. Но иностранное здесь в основе испокон веку, правда, всё равно на наш манер. Эту «штуку», – Захарыч не преминул уколоть Веньку за фамильярное отношение к названиям циркового реквизита, – правильно вообще называть шамбриер. Слово-то французское. Да кто ж так ломать язык станет! Вот и говорит каждый, как хочет, со сноской на «русский ветер». Лишь бы было понятно, о чём речь. Ладно, хватит лекций! Давай, шагай «нах шталл», хомут тебе в дышло!

Венька поднял на Захарыча недоумённый взгляд. Куда-то послали… «Нах» он услышал конкретно. Уже было собрался обидеться, но Стрельцов опередил переводом:

– На конюшню, говорю! Пора «арбайтен», цирковед…

Пашка лошадей любил. Понимал их. Они его. Он связан был с ними с тех пор, как попал в цирк. Когда номер «Свобода», как манна небесная, свалился на головы Захарыча и Пашки, он растерялся. Захарыч его убеждал, что конный номер в цирке – это статус! Это надолго, не то, что жонглёрский век. Но, хорошо подумав, возглавить номер Пашка отказался. Свою жонглёрскую свободу на «свободу» конную он менять не стал. По-прежнему её зачем-то упорно хранил, как некоторые дамы – девственность. Но от судьбы не уйдёшь. Появилась Света Иванова, которая через какое-то время стала его женой и руководителем этого конного номера. Он помогал ей, как мог. Помимо жонглёра, стал работать простым служащим по уходу за животными. Подтянул в этот номер своего друга Веньку. После жонглёрских репетиций часами репетировал с животными. Но избегал создания совместного номера со Светой, как его ни уговаривали. Причину он и сам не мог объяснить. Душа сопротивлялась – и всё тут!..

Лишь однажды он согласился на репетицию «Высшей школы верховой езды». Специально для Пашки Захарыч полгода готовил Сатурна, чтобы в дальнейшем сделать семейную парную выездку. Пашка держался в седле уверенно, красиво, статно. Но это была не привычная джигитовка, как когда-то в номере «Казбек», с которого началась его цирковая биография. Тут всё было по-другому. Совсем по-другому…

– Паша! Давай без стремян. – Захарыч стоял рядом в центре манежа, придерживая Сатурна, успокаивал того, похлопывая по влажной шее. Заметно волновались и седок, и конь. – Просто почувствуйте друг друга. Пока пошагаем. Потом попробуем трензелями. Дальше можно будет вообще управлять только корпусом. Незаметно для зрителя чуть наклонишь корпус, конь поймёт, что от него требуется. Пока вы оба новички в этом деле. Тут, Паша, придётся терпеть и ждать результатов.

– Всю жизнь жду!.. – процедил Пашка сквозь зубы.

– Всё как у вас, у жонглёров – не единожды раздолбаешь пальцы в мясо, прежде чем трюк пойдёт! Помнишь, как мы тебе распаривали руки на ночь и синтомицинку привязывали до утра? Готовься, сынок, здесь будет то же самое…

Пашка со вздохом кивнул.

– А сейчас давай всё с самого начала. Словно ты никогда не знал, что такое конь. Нога прижата, пятка вниз, спина ровная, руки на холке. Дальше, чтоб начать движение, тебе достаточно пяткой подтолкнуть лошадь вперёд – ну, это ты знаешь. Постарайся в дальнейшем делать это как можно незаметнее. А пока, как получится, лишь бы Сатурн понял тебя и пошёл.

Пашка был мокрым до нитки. Сейчас бы шенкелем по крупу, гортанным криком «Хей-я-а!» и в галоп! Да куда там, конь под это не заточен. Это тебе не лихая джигитовка, тут дело деликатней. «М-да-а! Пока выгляжу, как извивающийся червяк на крючке рыбака. Лучше ещё часов пять-шесть пожонглировать, чем полчаса просидеть на этом едва двигающемся ”скакуне”».

Пашка сопел, но отступать пока не хотел. Решение он уже принял: «Больше ни в жизни!» Но сегодня этот крест он собирался донести до самой Голгофы, то есть до финальной команды Захарыча: «Всё на сегодня. Домой!..»

– Захарыч! А чего Пашка шпорами не пользуется? Зря надевал, что ли? Для чего они тогда вообще нужны? – Венька вступил в беседу.

– Шпоры применяют, чтобы усилить действие шенкеля, и не более того. Пользоваться ими нужно, только чтобы дать почувствовать животному твою команду. Чуть-чуть, играючи. По правилам Международной ассоциации конного спорта вообще нельзя использовать чрезмерно острые шпоры, бить животное слишком сильно по крупу. Это считается откровенным варварством. Можно обойтись и без всего этого. Ну, или почти обойтись. У нас в цирке настоящие мастера на шпоры никогда не надеялись. Только на ум лошади. И на свой, у кого он был… – Захарыч скривился, видимо вспомнив тех, у кого ум, как таковой, отсутствовал.

Отношение к животным в цирке у Захарыча было определённое. Он не подбирал слов для дрессировщиков, которые доминировали над подопечными, демонстрируя своё превосходство. Не дай бог, если Стрельцов встречался со случаями насилия над животными! Тут для него авторитетов не было – народный, заслуженный или ещё там какой – всё едино! Мог и в морду за это дать. В цирке об этом знали и помнили.

– Ну, а эта штуковина, как её… форпайч! Им-то ведь можно? – неунимался в своём любопытстве Венька, вспомнив и к месту употребив плохо запоминающийся термин, за что получил одобрительный взгляд Захарыча и хмыкнул: знай наших! – Чего он у Пашки под мышкой ночует?

– Это тоже не средство управления, скорее предмет для лёгкого наказания, если так уж припёрло. В работе с лошадью применяются три основных вида команд. Для тебя говорю, Веня! – Захарыч тут схитрил. Он скорее напоминал основы управления лошадью Пашке и Свете. Последняя сидела в зрительном зале и внимательно следила за репетицией.

Рисунок Арины Герасимовой

– Первое – тело. По тому, в какую сторону всадник наклоняется в седле, тренированный конь легко поймёт, что от него требуется. Второе – шенкель. Другими словами – внутренняя сторона ноги всадника от бедра и до ступни, прижатая к боку животного. Третье – поводья. Они, Веня, не рвут губы лошади, естественно, если не зверствовать, только направляют животное в нужную сторону. Дополнительным средством является хлыст, он же форпайч, имя которого ты, наконец, запомнил! – Захарыч послал Веньке взгляд, полный мёда. Тот, как пчела на патоке, довольный, разулыбался.