На душе было мерзко. Ясно, что кто-то из Готей-13, имеющий доступ к медицинским данным сотрудников, поставляет материалы в какую-то нелегальную лабораторию, где штампуют… как же их назвать?.. искусственные тела погибших полицейских. И не только. От воспоминаний о существе, как две капли воды похожем на Хисану, болезненно сжималось сердце и сдавливало горло.
Еще было понятно, что Готей не так уж и не в курсе. В конце концов, визитку Бьякуе дал Кёраку. То ли он был так счастлив, найдя способ проводить время с копией своего безвременно ушедшего партнера, что на все остальное наплевал, то ли моральный облик капитана Восьмого отряда знатно поблек и истрепался. Бьякуе было, в общем-то, без разницы, что там чувствовал Шунсуй, сам он испытывал горькое отвращение и легкую оторопь. Как?! Как можно было докатиться до такой гадости? И кто?
— Отдыхаете, Кучики-сан? — сладко пропели у него над головой.
Бьякуя вскинул глаза и увидел торжествующую и ехидную Сой Фон. Интересно, что она тут забыла?
— А нам вот сообщили, что вы безобразничаете. Нехорошо, господин бывший следователь. Что ж вы бросаете тень на репутацию своей конторы?
— Бывшей конторы, — уронил Бьякуя, отворачиваясь. Если Сой Фон не сочла нужным здороваться и маскировать свое отношение к нему, то и он не видел для этого причин. Не одна Сой здесь испытывала антипатию к собеседнику.
— Ай, как грубо, — ласково и с удовольствием проговорила капитан Второго отдела. — Ладно, выбирайтесь. Надо поговорить.
Дежурный шустро отомкнул замок, покосился на помятых и стонущих сокамерников Бьякуи и резко кивнул в сторону выхода. Кучики молча вышел, остановился возле бывшей коллеги, выжидающе глядя на правоохранителей. Дежурный сунулся было к нему с наручниками, и долгие несколько мгновений Сой Фон любовалась, как твердеют скулы и сжимаются губы Бьякуи, но в последний момент отрицательно мотнула головой.
Их проводили в убогонькую допросную комнату, дежурный приволок дымящийся чайник и одну чашку, подобострастно улыбаясь высокой начальнице, и оставил их одних. Бьякуя спокойно расположился на стуле для задержанных, вопросительно выгнул бровь. Сой Фон пакостно улыбалась ему, в открытую наслаждаясь их нынешним положением.
— Итак, — почти промурлыкала капитан, — Кучики Бьякуя, год рождения — сто семнадцатый эпохи Цветущей Вишни, безработный, аристократ. А теперь еще и буйный хулиган, нарушитель общественного порядка, нанесший повреждения госимуществу. Восхитительный карьерный рост! Я в восторге.
— Госимуществу? — Бьякуя нахмурился.
— Разве вам не известно, что рейгаи не приравниваются к живым существам, следовательно, считаются имуществом? А я-то думала, вы получи-или высшее образование, — Сой Фон сочувственно покивала головой.
— Государственному имуществу? — повторил Бьякуя, выделяя первое слово. То есть применение человеческого биоматериала, да еще и служащих полиции — это не преступное превышение полномочий какого-то лаборанта, а осознанное и легальное предприятие? — Хотите сказать, вы знали, что в этом борделе…
— Вопросы здесь задаю я! — радостно перебила его Сой Фон.
Злость вскипела и замутила разум. Впрочем, недостаточно, чтобы наорать на капитана Второго отдела или, еще хуже, кинуться на нее с кулаками. Это было бы уже не просто потерей лица, а крахом всему. Но сидеть на месте Бьякуя не мог — он резко встал, метнулся из одного конца комнаты в другой, нервно потирая подбородок. Один шокирующий момент у него сегодня уже был, но, кажется, мироздание решило, что для Кучики этого маловато.
— Сядьте, — жестко и серьезно произнесла Сой Фон, понаблюдав за психующим мужчиной некоторое время. Бьякуя метнул на нее злобный взгляд и отвернулся. — Сядьте же! — повторила капитан. — Что вы мне тут истерику закатываете?
Бьякуя снова занял стул, сверля бывшую коллегу тяжелым взглядом. Та больше не лучилась торжеством и злорадством, смотрела неприязненно, но спокойно.
— Вы же знаете, — кривясь, начала она, — что Готей-13 — организация самоокупаемая? Бюджетные деньги выделяются только на жалованье. Все остальное мы добываем сами.
— И что, это оправдывает такую мерзость? — Кучики мотнул головой в сторону двери.
— Куроцучи просил передать, что в изготовлении рейгаев не используется живой биоматериал. Он точно так же, как и все, синтезирует искусственные клетки, беря за основу образцы погибших офицеров и рядовых. Копирует их и уже из синтетиков выращивает квазиорганизмы.
— Сой Фон! — перебил Бьякуя. — Это же… кошмар какой-то! — он откинулся на спинку стула, запрокинул голову, уставившись в серый потолок. Сой Фон молчала.
— При чем здесь моя жена? Она не служила в полиции, — безнадежно спросил Кучики у потолка. Но ответила капитан:
— Она подписала все необходимые документы. Ее биоматериалы являются собственностью Готей-13. Так же, как и ваши. Готей не имеет права их использовать, пока вы живы, но после того, как вас не станет, ваши клетки поступают в распоряжение лабораторий и научного отдела. Смиритесь.
Бьякуя усмехнулся, выпрямился на стуле. Прищурился на сидящую напротив женщину. Она была совершенно равнодушна к тому, что говорила, и это не укладывалось в голове.
— Сой Фон, а ты сама готова к тому, что твоя копия будет обслуживать клиентов, когда ты умрешь? Или… я не знаю… полы мыть в каком-нибудь трактире? Чем у нас там еще рейгаи занимаются?
— Когда я умру, и что-то, созданное по моему образу и подобию, будет выполнять непрестижную работу, — с неприятной усмешкой ответила Сой Фон, — мне будет все равно. Я об этом уже не узна́ю.
В помещении повисла тишина. Бьякуя переваривал события этого дня, чувствуя, как во рту скапливается горечь. Сой Фон разложила на столе какие-то бумажки, потыкала стилусом в рабочий планшет.
— Значит так, — деловито заявила она, — на первый раз вам ничего не грозит, кроме небольшого штрафа. Еще одно такое выступление — и будет запись в личном деле.
— Какая, к демонам, запись в личном деле? Я в отставке.
— И что? — искренне изумилась капитан. — Мы не бываем бывшими, Кучики. Мы принадлежим Готею до самой своей смерти, и даже после нее. Ты сам сегодня видел.
Бьякуя дернул одной стороной рта и ничего не сказал. Собственно, сказать ему было особо и нечего, кроме того, что он как никогда раньше понимал Сопротивление. Но об этом следовало молчать и даже думать не слишком громко.
— У меня все, — Сой Фон поднялась, собрала свои причиндалы, ткнула пальцем, где подписаться, и направилась к выходу. У двери она обернулась к все еще сидящему Бьякуе и каким-то странным тоном произнесла: — Кучики. Ты смотри… не делай глупостей. А то ведь у нас основная статья доходов — это конфискованное имущество всяких… ну, ты знаешь. Не становись «всяким». Вот как друг тебе говорю: уймись. Ты и так дело на середине бросил, это подозрительно…
Бьякуя проводил ее нечитаемым взглядом и медленно вдохнул и выдохнул. С такими друзьями никаких врагов не надо.
Его глайдер остался около достопамятного борделя, поэтому из участка Бьякуя добирался до дома пешком, в полной мере оценив рассветные виды затянутых миазмами подворотен, расползающихся по норам гуляк разной степени обдолбанности и прочие радости современного города. Ему даже встретилась бродячая собака — этакий символ падения нравов и финальный штрих к мрачной картине безысходности. Крупное животное со свалявшейся шерстью невнятного цвета, заплывшими гноем несчастными глазами и подбитой лапой уныло проводило Кучики взглядом и поплелось куда-то в проулок, из которого отчетливо несло тухлятиной.
Бьякуя стоял на перекрестке до того момента, пока повисший, в репьях хвост не скрылся за углом здания, и только потом продолжил свой путь. Собака эта оказалась последней каплей в чаше его ошеломления. Он много раз бывал в неблагополучных районах Сейретея, не единожды видел примеры глубочайшего морального разложения и человеческой подлости, глупости и саморазрушения, однако никогда не соотносил это с собой. Он был отдельно — он и его товарищи, его сослуживцы, его знакомые из литературного клуба, ценители старинных произведений и полотен, — а пьянь, рвань и торчки из притонов были отдельно. Оказалось, что их разделяет не уровень социальной ответственности, не способность обеспечить свою жизнь, дающая статус, а нечто гораздо более глубинное и древнее. Название этому Бьякуя пока не находил, но собака как будто мазнула грязным хвостом по прежней его жизни, разделила ее своей хромотой и больными глазами на «до» и «после».
