– Они, может, и разорвали бы, да человек с ружьем мешает…
– О чем ты говоришь?! Какой человек с ружьем… Всех сомнут.
– Ты что-то хотел сказать или мне показалось? – спросил Турецкий и, уловив вопросительный взгляд собеседника, добавил: – Насчет полученных приказов?
– Слыхал я о приказах министра ФСБ и министра УВД, – неохотно ответил Супрун. – Пропускали по рюмке-другой и с начальником УВД, и с начальником ФСБ, и с самим Колесниченко. Ну и прокурор не отставал… Смотрю, хочешь ты из меня что-то выдавить, а я и не знаю что. Задавай лучше конкретные вопросы – отвечу. Я, между прочим, документы по убийству Васильева проглядывал.
– Документы по всем четырем убийствам я изучу в Ставрополе. Меня больше интересуют личные качества потерпевших. Ты был с ними знаком, Степаныч?
– Всех четверых знал. С Погаляевым общался лишь по делам служебным. Губернатор… Ближе всех знал Васильева Григория Ефремовича. Он был, пожалуй, самым сильным конкурентом Колесниченко. Доктор технических наук. Вел кафедру в институте. Да и по количеству народа на похоронах можно было судить. Много людей пришло на кладбище…
– Сколько ему лет было?
– Пятьдесят четвертый повалил.
– Дети остались, значит…
– Трое. Два сына и дочь. Сыновья взрослые, Григорий и Артем. Работают, кстати, в Федеральной службе безопасности.
– Офицеры?
– Григорий подполковника недавно получил, Артем – капитан.
– А дочь?
– Школьница. Восьмой класс. Дашенькой зовут. С моей старшей дружит, Ольгой.
– А что сыновья? Как и народ, молчат?
– Беседовал я с ними. Благо, искать не надо, в одном доме живем. На вид они спокойны, но я чую в них нечто такое, что словами не выразишь. Понял я, Саша, сыновья не простят.
– В раскрытии убийства отца они участвовали? – помолчав, спросил Турецкий.
– Олег Владимирович не разрешил.
– Макеев? Начальник ФСБ?
– Он самый. Одного включил в группу по убийству Скачко, второго по убийству Приходько.
– Формально он прав. Уголовно-процессуальный закон не разрешает. Не положено. А по-человечески… Тут уж Бог ему судья, – сказал Александр. – Что за люди были Скачко и Приходько?
– О Приходько я говорил Меркулову…
– Охранник застрелил. На даче, в собственном бассейне. Рассказывал.
– Какой еще охранник? – вопросительно уставился на Турецкого Супрун. – Впервые слышу.
Поняв, что сболтнул лишнее, Александр постарался вывернуться.
– А разве такого слушка не было в городе?
Супрун внимательно поглядел на следователя, закурил, выпустив облачко дыма.
Сведения о причастности к убийству охранника передал Турецкому Крот, но откуда он их добыл, не сообщил.
– Впрочем, это одна из рабочих версий, – пояснил Александр. – В самом деле, кто же мог пристрелить хозяина в собственном доме? Вывод напрашивается сам собой. Человек приближенный, которому хозяин доверял…
– Не Петром ли звали охранника? – перебил его Федор Степанович.
– Петром, – помедлив, ответил Турецкий.
– Фамилия Ворончук?
– Тоже верно.
– Этот Петро Ворончук погиб. В Чечне.
– Этого я не знал, – сказал Турецкий. – А как он погиб?
– А вот по этому поводу слушок шел.
– Не доехал до Чечни?
– Доехал. И даже повоевать успел. Но погиб-то не в бою! Бесславно погиб. В пьяной драке. Это все, что я знаю. Об остальном Гришу спросишь, старшего сына Григория Ефремовича. Царство ему небесное…
– Обязательно спрошу, – пообещал Турецкий. – Скачко был, кажется, бизнесменом?
– Да. Но не из гнилой братии! Если чего-то и добился, то своей головой. А голова у него была умная. Железноводск, где он дела вел, в руках держал. Там, в его родном городе, на окраине и нашли его. Живот прострелен, и в голове пуля, как у вас говорят, контрольная.
– Крупный был бизнесмен?
– По нашим меркам, крупный.
– Значит, ездил не без охраны?
– Я тоже с охранниками езжу, а вот, поди ж ты, влип!
– Ты, Степаныч, маху дал.
– В чем?
– У нас в Москве до самой квартиры провожают.
– Дом-то мой – не проходной двор, а, так сказать, для начальства. В холле дежурный сидит.
– И вероятно, муниципал?
– Одет по форме. И пистолет при нем. Вот я и думал, каким таким образом минуют эти шакалы парня с пистолетом? Ну и придумали мы светом сигналить. Я, Саша, года полтора с охраной езжу, а никак не привыкну. Иной раз и просигналить забуду, так ребятки мои через считанные минуты тут как тут у дверей!
– Пройти мимо муниципала большого ума не надо. Тем более что брал-то тебя милиционер, старший лейтенант. А для парня с пистолетом он начальник.
– Не один брал-то. Еще два лба было и девушка. Симпатичная, между прочим. Машей зовут, как и мою жену. Старлей ладно, а остальные-то как прошли?
– Подумаешь, – отмахнулся Турецкий. – Не один ты живешь в начальственном доме. В гости пришли, скажем, к дочке того же начальника УВД или ФСБ!
– Гостей у нас принято приглашать через дежурного. С документами.
– Значит, прошли по документам, конечно, по приглашению. Вероятно, проверяли?
– У младшего сына Артема спросишь.
– Я поинтересовался делами об убийствах у зонального прокурора, курирующего ваш край. Следственное управление краевой прокуратуры пришло к выводу, что убийство совершено в результате разборки. Оказывается, Скачко был поставлен на счетчик…
– Какой, к лешему, счетчик?! Скачко никому ничего не был должен! Это я точно знаю, – перебил Супрун. – Конечно, проще всего свалить все на покойника. Мертвые сраму не имут… Покуда Скачко не был кандидатом, все было тихо и спокойно. Ни разборок, ни счетчиков!
– Ты-то сам, Степаныч, что об этом думаешь? – помедлив, спросил Турецкий.
– То же спрашивал Костя. И я ему ответил: мол, сам смекай, кому это выгодно. Если убивают кандидатов в губернаторы, то выгодно это одному человеку – действующему губернатору. Так я ему и заявил.
– И что на это ответил Константин Дмитриевич?
– Погоди, – подумав, ответил Супрун. – Это Костя мне сказал, что прямая выгода от убийства приходится на губернатора, хотя, разумеется, не он лично убивает. А я в ответ, что это, мол, его люди.
– Это уже обвинение, Федор Степанович. И весьма серьезное. Я бы на вашем месте с выводами не спешил, пока железных улик не собрали, – сказал Турецкий.
– Может быть, сам Колесниченко и не посылает киллеров на мокрые дела, но то, что он в лапах, и очень цепких, это точно.
– Уже теплее, – оживился Александр. – Я, признаться, успел лишь ознакомиться с биографией Колесниченко, и то в общих чертах, но о его друзьях-товарищах совершенно ничего не знаю. Может, просветишь?
– По-моему, у людей типа Колесниченко друзей быть не может.
– И какого же типа Колесниченко?
– Ты посмотри, Саша, какую карьеру он сделал! И всего-то за пять лет! Из директоров стройучастка прыгнул в мэры Пятигорска… Ты бывал в Пятигорске?
– Приходилось.
– Золотое дно для умелых людей! А умельцем Николай Михайлович оказался толковым. Годик поцарствовал, а наворочал столько, сколько другому и за десять лет не осилить. Пойди теперь сунься в санаторий! Хрен с два! Нет их, санаториев-то! Кабаки, казино, конторы, банки. И все это добро принадлежит не трудовому народу, не-ет, частнику. Из мэров он прямиком в Москву, в Государственную Думу! А там, видать, обзавелся связями – и снова в родные края. Считай, отгубернаторствовал. Приедешь – увидишь.
– Представляю. Кабаки, казино, конторы, банки… Чему ты удивляешься, Степаныч? Не только в Ставрополе такая картина. Во всех крупных городах.
– И что в этом хорошего? Предложили бы тебе сейчас, Федор Степаныч, очутиться в том, советском времени. Согласился бы? – помолчав, спросил Турецкий.
– Нет.
– Почему?
– Так сразу и не ответишь…
– И я бы не согласился.
– В те последние годы в больших кабинетах стало дурно пахнуть, – произнес Супрун.
– Чем?
– Могилой. Чего смеешься? Правду говорю. Заходишь, предположим, к первому. Сидит. Как правило, в конце дли-инного стола. И кажется ма-аленьким, хрупеньким, хотя на самом деле человек как человек. А это потому, что стол километровый, опоясанный одинаковыми стульями. И не поднимется даже, гад! Махнет ручкой, подойди, мол. И запах в кабинете, повторяю, трупный. И сидит этот человечек и год, и два, и десяток лет, а то и не один. Поневоле протухнешь. Озолоти, не вернусь в прежние времена! Он сидит, а по полям свиньи гуляют! Да не по пустым полям. Выпускали мы, Саша, свиней на помидорные поля. Транспорта нет, о холодильниках уж молчу, их и в помине не было, а жара несусветная, текут томаты. Вот и выпускали. Все какая-то польза. А сливы взять, абрикосы! Бульдозерами в рвы сталкивали! А ему, тому, кто за столом сидит, Героя на грудь! Урожай-то и впрямь небывалый!