— Его звали Ржавый. Попал под грузовик года полтора назад.

Что еще я могу им сказать? Что, работая в Бюро, избегал прочных связей? А если какие-то и возникали, не хотел обзаводиться детьми? Потому что не желал, чтобы им доставалась лишь половинка моей жизни, та, которую я не отдаю работе. Что, уйдя в отставку, не предпринимал серьезных попыток создать семью, поскольку не надеялся найти хорошую женщину, которая согласится на то, чтобы отцом ее детей стал несостоявшийся агент ФБР.

— Где вы сейчас живете? — спрашиваю я, чтобы сменить тему.

— На Спрус-стрит, рядом с библиотекой. Большой дом, мы просто не знаем, что нам с ним делать. Рона считает, что надо бы завести еще пару детей — просто чтобы пустое пространство заполнить.

— Ой, Мэтт, перестань! — восклицает она, шутливо хлопая его по руке.

— Хорошая мысль, — говорю я ему — совершенно искренне. И, основательно глотнув из бутылки, приканчиваю сигарету. — А я живу в обувной коробке, в которую удалось втиснуть кровать. Правда, при моем доме имеется парковка для жильцов, — стало быть, все не так уж и плохо.

— А какая у тебя сейчас машина?

Я медлю с ответом, пытаясь понять, не ввязываемся ли мы снова в игру «кто кого круче». Потом отвечаю:

— «Стингрей-корвет» шестьдесят девятого года.

— Ты всегда любил пижонские машины, Алекс, — прыскает Рона. — Ответ штата Мэн Дону Джонсону.

— Ну, если я войду в историю как обладатель именно этого качества, меня такая участь устроит. — Я усмехаюсь и допиваю пиво. — Повторим?

Я подхожу, чтобы заказать выпивку, к стойке бара. Музыкальный автомат начинает играть «Бродягу» Хэнка Уильямса.

— Мэтт говорит, ты работаешь на управление шерифа, — произносит Рона, когда я возвращаюсь за столик. — Убийство Анджелы, так?

— Так. Дейл Тауншенд попросил меня помочь ему.

Рона отпивает из своего стакана.

— Какой это был, наверное, ужас для бедной Анджелы. Человек, которого вы арестовали, уже рассказал, почему он это сделал?

— Об этом я говорить не могу. Сама понимаешь, расследование еще не закончено. — Я зажигаю новую сигарету. — Много осталось в городе наших однокашников?

— Кое-кто есть, — отвечает мне Мэтт. — Джимбо стал автомехаником. Брук вышла за Тристана Мэйленда, у них двое детей, а Грант теперь владелец пиццерии. Есть и другие, но всех так сразу не вспомнишь.

Рона собирается что-то добавить, но тут меня с силой хлопает по плечу чья-то рука и мужской голос за моей спиной произносит:

— Так это вы и есть Алекс Рурк? Дейл сказал мне, что вы приехали.

Я оборачиваюсь и вижу мучнисто-белое лицо мужчины лет сорока пяти. Старательно зачесанные назад каштановые волосы с проседью мыском спускаются на лоб. Крепкое рукопожатие человека, с удовольствием дающего вам понять, что он мужик крепкий и с ним лучше не шутить. Глаза его постоянно движутся, оценивая обстановку.

— Байрон Сэвилл, мэр, — представляется он. — Вижу, вы уже отыскали старых друзей.

— Да. Вы знакомы с Мэттом и Роной Кохрэйн?

Сэвилл кивает:

— Конечно. Как продвигается расследование?

— Ну, я здесь сегодня первый день, только-только приступил. Но почти уверен, что мы выясним все за несколько дней.

— Это хорошо, Алекс, очень хорошо. Убийство взбаламутило весь город. Чем быстрее оно уйдет в прошлое, тем лучше. И помните, если вам что-то потребуется — только позвоните, я сделаю все, что смогу. — Он протягивает мне визитную карточку. — Ладно, оставляю вас с вашей выпивкой. Приятного вечера.

— Приятного вечера, господин мэр.

Сэвилл уходит — вид у него важный, но он, похоже, побаивается, что его напыщенное самодовольство могут в любую минуту сровнять с землей. Большой человек маленького городка. Мне такие люди хорошо знакомы.

— Быстро тут слухи разносятся, — говорю я двум моим прежним однокашникам.

— Смерть Анджелы наделала много шума, — говорит Мэтт. — Никто не мог поверить, что нечто подобное может случиться с женщиной вроде нее. Она всегда была такая тихая. Не то что другие старшеклассницы. Ты слышал историю о том, как Скотт Робсон уговорил Анджелу и пару ее подруг поехать с ним ночью в Мэйсон-Вудс? Он до того напугал их рассказами о тамошних привидениях, что ему пришлось быстренько развезти всю компанию по домам.

— Нет, не припоминаю. Хотя Скотта я помню.

Этакий придурок, если память мне не изменяет, хотя на моем мнении о нем могла сказаться и естественная неприязнь, и страх, ведь младшие школьники всегда побаиваются старших.

Я помню Мэйсон-Вудс — лес к востоку от города. Каждый выросший в Уинтерс-Энде мальчишка знал немало историй о призраках, блуждавших под его спутанными ветвями. В восемнадцатом столетии французские колониальные войска вырезали в этом лесу местное индейское племя. Потом там линчевали траппера, а его безутешная жена, найдя тело мужа, покончила с собой. Имелся также призрак священника, свалившегося в овраг и сломавшего шею.

Когда мы учились в пятом классе, я и младший брат Дейла, Крис, решили провести в Мэйсон-Вудсе ночь. Я сказал родителям, что заночую у Криса, а он сказал своим, что заночует у меня.

За неделю до этого Дейл вывалил Крису кучу историй о Синем Лесорубе и заявил, что Крис трусишка и у него не хватит духу провести целую ночь в лесу. Это был вызов, и мальчишкам вроде меня и Криса оставалось лишь одно: достойно его принять.

Поговаривали, что Синий Лесоруб — дух местного поселенца, которого еще в колониальные времена один французский лейтенант насильно заставил служить у него следопытом. Вскоре Лесоруб дезертировал и попытался вернуться к семье. Лейтенант взял несколько солдат и направился к дому поселенца. Чтобы наказать Лесоруба, лейтенант велел повесить его жену и дочь, а когда Лесоруб снимал их тела с ветки дерева, на него набросились сидевшие в засаде солдаты. По словам Дейла, призрак Лесоруба бродит с тех пор по лесу, отыскивая французского лейтенанта, чтобы отомстить ему за гибель своей семьи. Призрак появлялся в те ночи, когда лунный свет окрашивал небо в синие тона (отсюда и имя), и убивал всех, кто попадался ему по пути.

Историй таких было немало, и в большинстве своем кровавых, но я их с течением лет позабыл. Короче говоря, Дейл уверил нас, что Дерево Повешенных, от которого Лесоруб начинает свои ночные блуждания, — это вековая ель, что стоит на поляне рядом с Тачельской норой — пещерой в нижнем отроге хребта Голсона. Вот на этой поляне, где витал сильный запах сосновой смолы, мы и решили провести ночь.

Мы пришли туда за час с чем-то до наступления темноты, расстелили спальные мешки, развели костерок. И сидели у огня, жуя шоколад, попивая газировку и разговаривая о наших детских делах. Стемнело. Мы попытались заснуть, однако ночной холод, таинственные звуки леса и рассказы о Лесорубе не давали нам сомкнуть глаз.

А около полуночи из пещеры позади нас донесся какой-то шум. Нечто среднее между храпом и рычанием. И что-то там зашебуршало в темноте.

Мы припустились бежать и, мне кажется, остановились, только когда оказались дома.

Внутренне улыбаясь этим воспоминаниям, я возвращаюсь к дню сегодняшнему, в «Лесопилку», и обнаруживаю, что разговор наш — впрочем, удивляться тут нечему — прервался. Мэтт и Рона сидят, явно испытывая неудобство, потягивают свои напитки, читают надписи на пивных кружочках, делая вид, что молчат они по собственному почину, а не по необходимости.

В конце концов Рона находит выход из тупика:

— Как по-твоему, ты еще долго здесь пробудешь?

— Еще день как минимум, может, и больше, — отвечаю я. — Дейл пригласил меня в гости завтра вечером.

— Ты знаешь, что Крис служит в Береговой охране?

Я киваю:

— Да. Дейл рассказал мне об этом, когда я работал с ним в последний раз — год или два назад.

— Я не знала, что ты приезжал тогда в город.

— Да я и не приезжал, мы все решили по телефону.

Снова молчание. Потом Мэтт подчеркнуто смотрит на часы.

— Время позднее, — говорит он. — Пожалуй, нам пора. Приятно было снова увидеться с тобой, Алекс. Будем перезваниваться.