Культурные кикиморы редко доводили себя до такого. Но сейчас, как ни старалась Угоша принять нормальный вид, ее ногти неукоснительно тянулись в длину, а уши заострялись.
К счастью, на автобусной остановке было совсем немного людей, не считая, конечно, ребят и Нины Олеговны. Но, когда какая-то старушка, глянув на Угошины руки, укоризненно сказала: «Божечки мои! Девонька, что же мама тебе ноготки-то не подстрижет?» – Угоша поскорее распустила косички, прикрыв волосами уши, и сжала руки в кулаки, спрятав когти.
Вскоре подошел автобус. Ребята сгрудились у входа, но Нина Олеговна их притормозила:
– Шестой класс! Не торопитесь. Я должна вас пересчитать.
– Так ведь места же займут! – пропищала тоненьким голоском самая низенькая девчонка в классе, черноволосая и черноглазая Марина Фролова.
– Фролова, можно подумать, тебя ноги не держат. Старшим дайте сесть. Так, считаю: раз, два, три… Савельева – семь, Пипеткина – восемь… Круглов – шестнадцать.
Что-то в этом подсчете учительнице не понравилось. Она задумалась – никто из ребят не пропал, разве что Пипеткина без обуви, но с этим уже ничего не поделать. Тогда что же ее беспокоит? Так и не вспомнив, что в лес она привезла пятнадцать школьников, а в город увозила шестнадцать, Нина Олеговна разрешила ребятам зайти в автобус.
Еле живая от ужаса, Угоша забралась внутрь чудовища и забилась в самый уголок на последнее сиденье. Рядом плюхнулась Лариса.
– Слышь, Светик, классно отдохнули, правда?
– Правда, – выдавила кикиморка. Сейчас ее мысли были заняты одним: как это будет, когда автобус поедет.
– Хорошо, что у нас теперь вместо Юлии Николаевны Нина Олеговна.
– Почему?
– Так Юлия ж все время ругалась! Не то что Нина Олеговна.
Угоша кивнула. Ей было не до разговоров: автобус жутко заурчал и начал быстро набирать скорость. На счастье, утомленная Лариса замолчала и даже прикрыла глаза.
Автобус продвигался от остановки к остановке. Угоша провожала глазами встречные машины, вздрагивала, когда лязгали, открываясь и закрываясь, двери, и чувствовала, что если не заставит свое тело подчиниться разуму еще до прибытия в город, то из увлекательной затеи получится самая настоящая беда.
Ехать пришлось долго. Постепенно кикиморка успокоилась, уши уменьшились, округлились, да и руки уже не так пугали. «Молодец», – похвалила она себя и тут же решила, что теперь вполне может порасспрашивать Ларису:
– Эй!
– А?! Чего?! Фу ты! Я даже уснула.
– Ты потом куда идешь?
– Ну, привет, приплыли! Домой, естественно. И ты тоже. Нас мама встретит.
– К тебе домой? – переспросила Угоша. Такого она не ожидала.
– А к кому еще? Ты где живешь? У меня. Забыла, что ли?
«Наверное, так на нее внушение подействовало. Ну и хорошо, значит, дом у меня уже есть!»
– Свет, я тебе свои кроссовки дам поносить. А завтра мама новые купит, – расщедрилась Лариса. И, не дожидаясь ответа, шепнула в самое ухо: – Чего это на тебя Антон уставился? Влюбился, что ли?
Кикиморка исподтишка глянула на Круглова. Он сидел, обхватив руками голову, и пристально смотрел в ее сторону. Что ж, с этим пока придется мириться.
Автобус затормозил и остановился. Пассажиры загалдели, потянулись к выходу, и Угоша догадалась, что путешествие закончилось.
На автостанции детей встречали родители. Правда, Кикиморка не сразу поняла, кто эти люди, сгрудившиеся у дверей. Но, уловив удивление во взгляде одной из женщин, которая оказалась мамой Жени Фоменко, Угоша спохватилась и все же успела заставить окружающих не обращать внимания на новую девочку.
«Плохо! Кто мог подумать, что людей так много? Как я со всеми справлюсь?»
Тем временем Лариса высвободилась из объятий толстенькой веселой женщины и призывно помахала рукой. «Это мама, Вера Семеновна», – сообразила Угоша. Все, открывшееся ей в сознании Ларисы еще на поляне, убеждало, что опасаться женщины не стоит: добрая, отзывчивая, она с удовольствием примет в свою семью Ларочкину подругу, стоит лишь намекнуть. Что, собственно, кикиморка и сделала. Мысленно, конечно. Вера Семеновна тут же «вспомнила» Светочку Пипеткину, дочь ее одноклассницы Алевтины Пипеткиной, которая уехала в деревню и попросила свою подружку Веру Савельеву приютить ребенка на время учебы.
– Светик, иди сюда! – позвала она Угошу и, когда та подошла, прижала к себе так, как недавно прижимала Ларису.
Кикиморка замерла. Кроме мамы, ее не обнимал никто. Тем более человек.
– Это еще что? Где твоя обувь? – Вера Семеновна уперлась взглядом в босые, серые от грязи ноги.
– Светка кроссовки в лесу потеряла, – доложила Лариса. – Мы всем классом искали, но так и не нашли.
– Господи, что ж мне твоя мама скажет, если ты застудишься?! Ладно, сегодня Ларочкиной обувью обойдешься, а завтра новую купим.
«И одежду», – мысленно подсказала Угоша.
– И одежду, – послушно повторила Вера Семеновна, – и ранец новый, – добавила она уже от себя.
Дорога домой не преподнесла никаких особых сюрпризов: с автобусами Угоша познакомилась, насмотрелась и на автомобили. Неприятность произошла, когда они вошли в подъезд двенадцатиэтажного дома, белой колонной торчавшего над начинающим сбрасывать разноцветные листья парком.
Анжелка, памятью которой пользовалась Угоша, всю свою жизнь жила в деревне, в одноэтажном уютном домике. Поэтому, когда Лариса нажала на круглую красную кнопку и стена перед ней разъехалась в стороны, кикиморка ничего не поняла. Она преспокойно втиснулась вместе с Ларисой и Верой Семеновной в небольшую комнатку. Но едва комнатка дрогнула и понеслась куда-то вверх, оставляя под полом многометровую пропасть, Угоша совершенно потеряла голову. Забыв про все на свете, она упала на колени, завыла и принялась царапать стену.
– Светочка, что с тобой?! – испугалась Вера Семеновна и вместе с дочерью попыталась поднять Угошу на ноги – безрезультатно!
– Мам, у нее, наверное, клау – как ее? – фобия! А, клаустрофобия! – вспомнила Лариса слово, которое недавно услышала в школе. – Она маленьких помещений боится! Давай лифт остановим.
Лифт остановили, не доехав два этажа до нужного двенадцатого. Едва наметился путь к свободе, Угоша, совершенно позеленевшая, вывалилась на бетонную площадку. Ее руки тряслись, глаза бегали, а когти предательски торчали между сжатыми в кулаки пальцами.
Поняв, что беда миновала, кикиморка убрала руки за спину и попыталась объяснить, что у нее и вправду клау… – ну эта штука, про которую говорила Лариса.
– Ничего-ничего, Светочка, – вздохнула с облегчением Вера Семеновна, – мы и пешком дойдем. Тут всего два этажа осталось. – И поспешно добавила для высунувшихся из своих квартир соседей, которых всполошили непонятные звуки и вопли: – У нас все в порядке, все в порядке…
На двенадцатом этаже Вера Семеновна порылась в сумочке, достала связку ключей, нашла нужный и впустила девочек в квартиру. Лариса, бормоча под нос незнакомую Угоше песенку, тут же полезла в холодильник.
– Мам, мы проголодались!
– А ну, кошка, брысь! Сначала руки мыть. А потом за стол.
Пока Лариса промышляла в холодильнике, Угоша успела осмотреться. Тесный лесной шалаш с земляным полом, с крышей, не очень спасающей от ливней, и близко не напоминал ту комнату, в которой она оказалась. В Ларисином доме земли не было, разве что в нескольких цветочных горшках, выстроенных рядком на подоконнике. Под грязными босыми пятками ощущалось что-то теплое и гладкое. Голубые стены и белый потолок представлялись совершенно сказочными. Вдобавок кикиморкин нос атаковала целая куча незнакомых запахов, приятных и не очень. В конце концов, не в силах противиться своим желаниям, Угоша встала на четвереньки и, втягивая воздух, как это делают звери, отправилась в путешествие по периметру комнаты. Занятая столь интересным и важным делом, шагов у себя за спиной она, естественно, не услышала.
– Ой, Светка, ты это чего? – испуганно воскликнула Лариса, не успевшая забыть о «приключении» в лифте.
