Предчувствия по поводу сандалий оказались правильными, в итоге она возненавидела их. Кэтрин пробовала разрезать их ножницами, но в итоге только явилась в школу в испорченной обуви. По выходным она гуляла в тех же сандалиях, и новость о том, что кое-кто, не стесняясь, носит школьную обувь по субботам, быстро облетела весь двор. Дети решили, что девочка ходит в таком виде, потому что она – приемная.
Где твои родители? Они отказались от тебя, потому что ты уродина?
В этом мрачном бетонно-гудронном коробе, где томилось в заточении ее детство, ей постоянно мерещились язвительные крики детворы, один за другим
Нищая! Оборва! Нищая! Оборва!
Какое из прозвищ больше жгло стыдом и унижением, Кэтрин так и не решила, но эхо тех слов ранило до сих пор.
Редкое сочувствие, которое Кэтрин порой встречала у своих сверстников, вряд ли могло помочь ей. Например, однажды девочка на детской площадке по имени Алиса Гэлловэй спросила у Кэтрин: «Каково это, не иметь настоящих мамы и папы? Я бы такого врагу не пожелала». Алиса носила на одной ноге большой коричневый сапог для исправления ее странной развинченной походки. Этот сапог и пустая глазница, прикрытая марлевым тампоном, спасали Алису от физического насилия, но не от оскорблений. Возможно, поэтому девочка увидела в маленькой Кэтрин человека, с которым она может поговорить.
Кэтрин вспомнила, как во время семейного отпуска в Илфракуме, бросая монетки в фонтан и потом задувая свечи на именинном торте-мороженом, она загадала стать такой же инвалидкой, как Алиса. Ее приемная мать даже расплакалась, когда Кэтрин со всей искренностью поведала ей о таком желании на свой день рождения. А бедный отец и вовсе заперся в гараже на весь день. Так что Кэтрин больше никогда не говорила ничего подобного. Самое худшее, с чем Алисе пришлось столкнуться, – собачий кал, упакованный в фольгу и обертку от «Милки-Уэй» и врученный ей под видом шоколадки группой девчонок из соседней школы.
Бог ты мой. Кэтрин опустила голову, глядя на унылую дорогу. Проезжую часть расширили, но Кэтрин казалось, что все острые камни ее детства так и валяются, никем не убранные, вдоль обочин. Кто в те времена считал детскую травлю чем-то серьезным? Возможно, бабуля, которая убедила ее приемных родителей ради Кэтрин уехать из Эллил-Филдс после исчезновения Алисы Гэлловэй. Из-за переезда в Вустер Кэтрин пришлось расстаться с бабулей. Этот шаг разбил сердца обеим.
Эх, бабуля… Возле забитой транспортом дороги глаза Кэтрин защипало от слез. Она шмыгнула носом и огляделась, не смотрит ли на нее кто-нибудь в авторемонтной мастерской. Потом вернулась к своей машине на площадку заправочной станции.
За заправкой «Шелл» начинался новый жилой массив красного кирпича: он занял собой все пространство, которое прежде называлось Лощиной, простой пустырь, поросший кустарником. Там было много мусора и колючей ежевики, взрослые не столько выгуливали там собак, сколько отпускали побегать, из-за чего Лощина всегда была порядком изгажена, но местные дети все равно в охотку гоняли по узким тропкам на своих велосипедах и сиживали на двух виниловых автомобильных креслах, выброшенных кем-то через забор.
Сохранив в памяти этот мост как ориентир, она проехала через местность, где раньше была Лощина и маленькая молочная ферма за ней. Пока Кэтрин не было, на месте фермы тоже выросли новые жилые дома; вскоре она уже ехала по низине, где раньше был бесконечный заливной луг. Только самые отчаянные дети забирались туда – из-за огромных коров и страшилок про детишек, насаженных на бычьи рога. Однажды во время Серебряного юбилея луг даже сделали доступным для местного населения. Она видела фотографии самой себя – младенец в сидячей коляске, украшенной британскими флагами.
Новый жилой массив на месте Лощины и прилегающего к ней луга состоял из одинаковых четырехкомнатных домиков с тремя спальнями, расположенных «кармашками». Теперь возле них не играли дети. Слишком много окон в каждом доме смотрели на соседний дом. Когда Кэтрин съехала с дороги и остановилась на пустом тротуаре, окна по обеим сторонам дороги заставили ее почувствовать себя уязвимой и маленькой. Как ни странно, дорожное покрытие выглядело совершенно новым.
На западном краю жилой застройки она остановилась на парковочной площадке автомагистрали. Исчезли ряды бетонных зданий в потеках ржавчины вокруг сливных труб и пятнах сажи возле водостоков – те, где жила бабуля, стоявшие в зарослях травы, вечно продуваемой всеми ветрами. Теперь там высился супермаркет и еще одна заправочная станция, центр самообслуживания, большая парковочная площадка и три новые дороги, ведущие в иные, более привлекательные места.
Бабулина гостиная в коричневых тонах, с картиной, изображающей зеленоликую юную испанку, над газовым камином, похожим на передок старого автомобиля, ее пепельница на металлической подставке, темный велюровый диван, дверь с рифлеными стеклами, запах сигарет «Силк Кэт» и сосисок в тесте – всего этого больше нет.
Горло Кэтрин сжал болезненный спазм, и она решила не заправляться на этой станции. Ей нужен был бензин, чтобы добраться до Вустера, но она заправится где-нибудь еще, по пути.
Она припарковалась на северном краю жилого массива. Старая река теперь текла по бетонному акведуку вдоль обочины. Там, где был когда-то берег, торчали однотипные деревянные заборы, ограждающие частные садики. Что осталось здесь со времен детства Кэтрин? Только горбатый мост у заправки «Шелл».
Ее старая «берлога» находилась, кажется, по ту сторону садовых заборов. До шести лет «берлога» на самом дальнем краю поля при молочной ферме, которую она делила с Алисой Гэлловэй, была одним из немногих волшебных мест в ее жизни. Пока Алиса не пропала, а семья Кэтрин не переехала, «берлога» была единственным убежищем для нее и Алисы в Эллил-Филдс. И теперь оно так близко… Слезы сами собой наворачивались на глаза.
Они с Алисой узнали, как обойти луг с коровами и выйти к мелкой речке, что струилась между тенистых берегов, укрытых палой листвой и ветвями, нависавшими над водой. Такое вот убежище – вполне себе приемлемое для тех времен, когда дети носились где угодно и большую часть времени проводили на свежем воздухе.
Никто так и не узнал, куда летом восемьдесят первого пропала бедная Алиса, но Кэтрин одно время думала, что ее подруга нашла новое убежище в каком-то другом месте. Такую возможность, кстати, подсказала сама Алиса, но только спустя три месяца после своего исчезновения.
О, как они все взбесились от одной мысли о том, что она снова ее видела. Вспоминая истерику матери Алисы на родительской кухне, как та рвала на себе волосы, отчего сделалась похожей на Кэтвизла[6], только краснолицего, Кэтрин до сих пор временами испытывала стыд. И эту сцену так и не забыла и до сих пор не простила себе.
К тому же она давно уже сама не верила, что действительно видела Алису после ее исчезновения. А в детстве верила – как и в то, что подруга в тот день пришла за ней. И почти все оставшееся детство Кэтрин даже жалела, что не воспользовалась возможностью уйти с ней, отправиться куда-то, где всяко лучше.
На берегу, противоположном от их «берлоги», раньше стоял забор с колючей проволокой, огораживающий территорию спецшколы. Школа специального образования Магнис-Берроу пустовала, когда Кэтрин жила в Эллил-Филдс тридцать лет назад, поэтому для нее не стало неожиданностью то, что здание вместе с пристройками снесли подчистую.
Прежде холмики, поросшие травой и усыпанные лютиками и одуванчиками, образовывали пологий склон, на котором стоял ряд домов из красного кирпича с окнами, забитыми фанерными досками. А теперь даже эти крошечные холмики сровняли с землей, чтобы проложить дорогу для акведука и еще одного шоссе. Всякий раз, когда маленькая Кэтрин спрашивала о пустой школе рядом с полем фермера, родители и бабуля отвечали ей по-разному, причем бабуля явно испытывала неловкость от этих ответов.