Она тоже мечется взглядом по лицам, пытается объяснить:
— Вы не понимаете! Это же не фокус, р-раз — и всё! Я же не могу вообразить то, чего не знаю! А что я знаю о костном туберкулёзе? Или о церебральном параличе?! О раке печени… Я же не медик!.. Чтобы этим заняться, — она машет головой куда-то за край кадра, — я должна понимать, что именно там не в порядке, понимать, понимаете? И точно знать, каков именно должен быть этот самый порядок… Представляете, сколько мне для этого прочесть надо? Тонны!..
Крупным планом её лицо, выражение почти испуганное, улыбка виноватая. Чей-то насмешливый голос:
— Ну, что я вам говорил? Убедились?..
Лицо Врача, он сосреоточен, смотрит на часы.
— Жаль… — в голосе нет огорчения, — Да, было бы неплохо сразу предъявить практические результаты, но раз нет — так нет, обойдёмся…
Отыскивает скептически настроенного коллегу взглядом, произносит с лёгким презрением:
— Надеюсь, того, что было в лаборатории, вы отрицать не станете?.. — делает короткую паузу, но так как никто возражать не собирается, продолжает, — Пошли, уже без пяти…
Они идут к белой двери мимо медицинских боксов, установленных по периметру комнаты. Воображала — последней, вид у неё виноватый. Чей-то успокаивающий голос:
— Серёга, ты не прав… Привести ребёнка в хоспис и требовать от него чуда!
Воображала спотыкается, путаясь ногами в длинном халате, хватается рукой за спинку бокса. Крупным планом — рука и табличка рядом с ней. Теперь надписи видны отчётливо, что-то типа упрощенного медграфика. Сверху мелким шрифтом фамилия и имя, ниже — непонятные значки в несколько рядов. А в самом низу — крупные красные цифры. 13–26…
Воображала выпрямляется, глядя на эту табличку. По инерции делает несколько шагов, поворачивая голову. Взгляд ее по-прежнему прикован к табличке. Останавливается.
*
Смена кадра (флешбэк)
*
Крупным планом табличка. Но теперь она жёлтая, а не белая, и цифры синие. Голоса выходящих из палаты людей отдаляются, доносятся словно сквозь вату. Крупным планом — лицо Воображалы. Она хмурится, сощурив один глаз и закусив нижнюю губу. В ватной тишине очень ясно и ненатурально за кадром звучит её совсем ещё детский голос Воображалы:
— Что такое 13–26?
Ей отвечает незнакомый усталый мужчина:
— Тройное проклятие. Легко запомнить, правда? Три раза по тринадцать. Поражение костного мозга… Другими словами — рак крови. Запущенная стадия…
— Она что — умирает? — В голосе закадровой Воображалы удивление, даже недоверие.
— Боюсь, что да….
Воображала фыркает, говорит скорее раздосадованно, чем обеспокоенно:
— Но я — не хочу!..
…Топот детских ног, разворот камеры на дверь. Воображала лет десяти (голубые гольфы, белые шорты, оранжевая майка, бант сбился, болтается над ухом) быстро идёт по длинному коридору, накинутый на плечи бледно-голубой халат развевается за её спиной на манер средневекового плаща. У одной из палат ей приходится задержаться — санитары вывозят из неё высокие носилки, накрытые простыней, под которой угадываются очертания тела. Последний из них, выходя, прикрывает дверь и переворачивает висящую на ней табличку с фамилией и номером тыльной стороной вверх. С обратной стороны эти таблички пустые, с маленьким красным кружком посредине.
Улыбка Воображалы становится злой, глаза сощуриваются. Упрямо вздернув подбородок, она ускоряет шаг.
*
смена кадра
*
Распахнув тяжёлую дверь, десятилетняя Воображала врывается в кабинет:
— Папа! Тот человек сказал, что фрау Марта… — в её голосе обида, непонимание и неверие. Конти встаёт из-за стола, оборачивается. Он не говорит ничего, но Воображала замолкает на полуслове, моргает растерянно. Конти отводит глаза, молча подходит к ней и так же молча гладит по голове, ероша яркие волосы.
Лицо Воображалы передёргивается яростной гримаской. Она выворачивается из-под отцовской руки, яростно встряхивает головой, поднимая волосы дыбом (они встают почти панковским хохолком). Маленький кулак с такой силой обрушивается на столешницу, что с грохотом падает стоявшая на столе синяя ваза, опрокидывается подставка для карандашей, рассыпается конторская мелочь, на пол летят блокноты, бумаги, папки. Голос Воображалы тих и вкрадчив, но от этого лишь отчётливее звучащее в нём обвинение:
— И ты. Вот тут. Вот так. Просто. Сидишь. И — всё?!
Конти вздрагивает, как от удара, выпрямляется, расправляя плечи (лицо у него измученное), говорит очень тихо, но твердо:
— Я ничего не могу сделать, Тори. Ни-че-го…
— Да ты и не пытался!..
Воображала хочет сказать что-то ещё, но от ярости не находит слов, снова бьёт кулачком по столешнице. Это ей кажется недостаточным, и она, схватив одной рукой крышку стола за угол, резко переворачивает и швыряет в противоположный угол комнаты тяжёлую дубовую тумбу, словно та пенопластовая. Ворвавшийся в окно ветер вздымает парусами тюлевые занавески, подхватывает разлетевшиеся бумажки, кружит их, словно осенние листья, засыпает пол кабинета, наметая на упавшем столе маленький бумажный сугроб. Шум прибоя. Спокойный голос Воображалы:
— Что такое рак крови?
Листки сыплются с потолка большими квадратными снежинками. Конти качает головой.
— Тори, не всё выходит так, как мы хотим…
— Можешь не отвечать, — голоса Воображала не повышает, только глаза суживает и упрямо выдвигает подбородок. Я погуглю.
— Ты лишена интернета на месяц. Забыла?
— Ничего, — глаза Воображалы превращаются в щелочки, губы сжаты. — Я могу посмотреть и в словаре.
— Ты ничего не поймёшь!
— Посмотрим.
— Я заблокировал интернет. Ты под домашним арестом.
— Ха.
— С этим не справляются специалисты, а ты хочешь вот так, наскоком?! Не сходи с ума! — Конти идёт, пригибаясь, сквозь бумажный буран вдоль книжных полок, занимающих всю стену от пола до потолка, — Ты не представляешь, сколько для этого нужно хотя бы прочесть. Тонны! Да к тому же и не просто прочесть — осознать, запомнить, научиться управлять и исправлять… Ты не успеешь.
— Посмотрим, — повторяет Воображала, быстро листая маленький толстый словарь. Находит нужную страницу, в победной полуулыбке вздёргивает верхнюю губу, смеётся беззвучно. С громким щелчком захлопывает словарь и прицельно щурится, осматривая книжные полки. Взгляд у неё нехороший, улыбка злая. Щёлкает пальцами, стремительно ускользая из кадра. Конти поднимает брошенный словарь, выпрямляется — лицо обречённое. Говорит в пространство:
— Люди годами учатся…
— Ха! — говорит Воображала сверху. Оттуда доносится шорох, скрип, постукивание. Едва не задев Конти, падает большая книга в тёмном переплете. Камера вздёргивается, захватывая балансирующую на верхней ступеньке стремянки Воображалу. Между левым плечом и подбородком у неё зажаты штук восемь пыльных разноформатных фолиантов, под мышку засунут ещё один, а правой свободной рукой она пытается дотянуться до толстой книги, выделяющейся своим размером даже среди энциклопедических изданий. Пальцы скребут по тиснёному корешку, цепляют обложку, сдвигают книгу на несколько сантиметров, срываются, дёргают снова. Наполовину выдвинутая книга вырывается из руки и тяжело падает на пол, раскрываясь при этом.
Глава 8
Камера прослеживает её падение и продолжает показывать крупным планом перелистывающиеся по инерции страницы. Через некоторое время становится ясно, что инерция здесь ни при чём — в кадре появляется маленькая ладошка, придавив страницу на несколько секунд для детального изучения. Потом пальцы скользят вдоль текста вниз, страница перелистывается. Другая. Третья. Четвёртая. Страницы меняются, меняется формат и качество бумаги. Слышен шелест целлофана и хруст. На секунду страницу прижимают пластиковым стаканчиком с колой и толстой полосатой соломинкой. Когда через несколько секунд и перевёрнутых страниц его ставят опять, он уже пустой, и поэтому падает, его нетерпеливо отбрасывают.
