Разноцветные всполохи потихоньку сходят на нет. Остановившаяся было поперёк дороги машина заводится, с визгом разворачивается и уезжает. Где-то наверху захлопывается окно. Подходит троллейбус. Зазевавшиеся пешеходы ускоряют шаг, возникает короткая сутолока. Когда троллейбус отходит от остановки, на ней никого. Разбитая на клумбы площадка перед проспектом подозрительно быстро пустеет, на ней остаются лишь двое — растерянно оглядывающийся Врач и Воображала.
Голос взрослой Воображалы:
— Нет, ну ты посмотри!.. Паскудство. В каком-нибудь занюханном Ньюхренгтоне здесь бы уже давно были ребята из телецентра и хотя бы половина из тех, кому этот засранец отзвонился — просто так, на всякий случай. А у нас — хоть бы один оповещенный паразит почесался!.. Великая сила — менталитет. Специфика выживания, любопытство отсеялось как неблагоприятная мутация. Разве что серые братья припожалуют… О! Легки на помине!
Из-за угла выруливают машина с мигалкой. Тормозит у бровки. Из неё вытряхиваются двое в форменных красных шапочках и бодренько марширует к нарушителям спокойствия.
— Что-то мне этот пейзаж с натюрмордами нравиться перестаёт… суровая правда жизни — оно, конечно, но скучно мне от этой правды. Ну её нафиг! Если гора не идёт к Магомету — пора Магомету менять менталитет…
Приятный до тошноты механический голосок сообщает доверительно:
— … в случае обнаружении дефекта некачественный менталитет подлежит замене в любой торговой точке объединения в течение пятнадцати секунд с момента приобрете…
*
смена кадра
*
Гаснущие вспышки. Дымок над свежей воронкой в асфальте.
— Ну вот… — говорит Воображала неуверенно, — что-нибудь в этом роде… Как ты думаешь — подойдёт?..
Врач не успевает ответить — тишина взрывается криками, шумом, топотом. Словно из-под земли вырастает целая толпа увешанных разнообразной съёмочной аппаратурой молодых людей, мелькают вспышки блицев. Дверцы одинаковых автомобилей на противоположной стороне улицы хлопают почти синхронно, и точно так же, почти синхронно, уверенно раздвигают образовавшуюся толпу квадратными плечами две шкафообразные личности.
— … Вы пользуетесь световыми эффектами?.. Это рекламная кампания?.. Вы применяете воздействие на психику? Если да, то какого рода?.. Товары какой фирмы…
Крашеная длинноносая девица суёт микрофон Воображале прямо в лицо, та отшатывается, из-за её спины выныривает Врач, сияя дежурной улыбкой. Чей-то визгливый крик из задних рядов:
— Против чего вы протестуете?!
Врач вскидывает руки над головой, устанавливая относительную тишину:
— Никаких политических мотивов, никаких протестов. Моя юная коллега позволила себе небольшую разминку в целях привлечения вашего внимания.
— Вы используете лазер? Или химию? Как насчёт утшерба здоровию налогоплательтшиков? — голоса отдаляются, они говорят со всё более и более заметным акцентом, потом и совсем переходят на английский.
За кадром — голос взрослой Воображалы:
— Мда, похоже — переборщила. Занесло на повороте… давай-ка слегонца открутим назад.
Акцент исчезает. Врач сияет улыбкой в камеру:
— Никаких фокусов или психотропных воздействий. Никакого вреда для здоровья, уверяю вас как медик. Пробная демонстрация. Способности моей юной коллеги, сами видите, потрясающие, но изучены пока слабо.
— Как вы это делали?
— Как она это делает — хотели вы спросить? Отвечу честно — не знаю! И никто не знает! Можете считать это экстрасенсорикой, утраченным в процессе эволюции атавизмом или просто чудом — сути это не изменит. Делает — и всё!
— Вы хотите нас убедить, что виновником наблюдаемых нами э… аномальных атмосферных явлений был этот… хм-м… ребенок?.. — в голосе умеренная вежливость, откровенный скепсис и неистребимая профессиональная привычка работать на публику, на костистом породистом лице — профессиональная скука. Да и нацеленная на породистое лицо многообъективная аппаратура даёт понять, что перед нами не простой журналист, а звезда местного телеканала, комментатор или даже ведущий. — Простите, но не кажется это вам и самому несколько… хм-м… маловероятным?
Врач вытягивает шею, стараясь получше рассмотреть говорившего, и становится очень похож на сделавшего стойку фокстерьера.
— Вы настаиваете на проведении повторной демонстрации?
— Не хотелось бы быть назойливым, но… думаю, что и нашим зрителям это было бы интересно. Если, конечно, ваша юная… м-мм… подруга… не растратила все свои чудесные способности на продемонстрированный фейерверк… — сарказм в его голосе уже ничем не прикрыт.
Врач смотрит на Воображалу, та кивает, улыбаясь. Сводит растопыренные пальцы перед грудью, разводит медленно — кто-то негромко выругался, вспышки щелкают как сумасшедшие. Воображала скатывает из светящихся нитей небольшую шаровую молнию и протягивает её на ладошке требовавшему контрольной демонстрации телекомментатору.
— Вы хотели потрогать? Не бойтесь, напряжение здесь не очень высокое, не больше двухсот…
Криво улыбаясь, комментатор (вокруг него и Воображалы сразу возникает пустое пространство) протягивает руку, но дотронуться до светящегося шарика не успевает — между ним и его рукой проскакивает вполне натуральная молния. Комментатор с воплем отдёргивает руку, с его вставших дыбом волос срываются быстрые искры, металлические заклёпки на куртке светятся голубоватым неверным огнем, по чёрной коже пробегают всполохи.
— Извините! — Воображала выглядит искренне смущенной. — Эти шарики
всегда такие нестабильные! Ничего, я сейчас ещё один сделаю!
— Нет-нет! Меня вполне удовлетворил предыдущий! — Комментатор поспешно машет руками, пытаясь спиной втереться в толпу. Щёлкают блицы.
Поверх головы Воображалы Врач кому-то кивает, и рядом с ними тут же материализуются шкафообразные личности в длинных пальто.
— Они отвезут тебя в госпиталь, я сам немного задержусь и всё улажу. Ты меня там подождёшь, хорошо? — говорит Врач быстро и тихо в ответ на вопросительный взгляд Воображалы, и, уже громко, в толпу:
— Больше никаких демонстраций и никаких комментариев! До пресс-конференции! Сегодня в три часа дня в конференц-зале Военно-Медицинской Академии мы постараемся ответить на все ваши вопросы.
Камера следит за Воображалой — ее уверенно то ли сопровождают, то ли конвоируют сквозь толпу молчаливые охранники. В машине один занимает место рядом с Воображалой, другой садится за руль. Захлопывается дверца, отсекая последние слова Врача. Шустрый репортёр пытается сфотографировать Воображалу сквозь тонированные стекла, машина уезжает.
Запоздалые блики щёлкают вслед уехавшему автомобилю. Губы Врача еле заметно кривятся, он стоит на ступеньке перед кафе и поэтому кажется на голову выше остальных. Ловит взглядом недоверчивого комментатора и еле заметно ему улыбается. Это о многом говорящая улыбка, которой могут обмениваться люди, только что совместно провернувшие трудную, но очень выгодную обоим работёнку. И комментатор отвечает ему такой же понимающей улыбочкой.
За спиной Врача в кафе им беззвучно аплодирует похожая на Воображалу женщина в чёрных очках и бежевом пиджаке. Её черноволосая спутница смотрит в сторону.
*
смена кадра
*
Больничная палата. Белая стена крупным планом, камера медленно движется вдоль, задевает бок длинного медицинского агрегата, похожего на саркофаг. На нём прикреплена табличка, но надписи не разобрать, слишком мелко.
Голос Воображалы за кадром — растерянный, почти отчаянный:
— Но я не могу!
Камера перемещается, захватывает группу людей в одинаковых белых халатах. Люди разные — и по возрасту, и по выражению лиц. Некоторое время камера прыгает по лицам — заинтересованным, недоверчивым, скучающим, ехидным, недовольным — и, наконец, фиксируется на Воображале. Она в центре. (Тоже в белом халате, он ей велик, рукава закатаны, волосы слегка приглажены — ярко-рыжее пятно на стерильно-белом фоне).
