Она стала нервно крутить кольца и перстни на пухлых пальцах, не сводя глаз с Караваева.

– Да какие там ценности! – махнул рукой Караваев. – Вещи там мои. Я на отдых сюда прибыл. Видите, в чём остался? Ну, так что, будем искать?

– Что мне с вами делать? – вздохнула женщина и, достав из кармана многогранный хрустальный шар, блеснувший ярко в её руках, несколько мгновений смотрела на него, поворачивая в разные стороны, а затем изрекла:

– Так это же Наталка-хабалка! И не цыганка она вовсе, а косит под неё. Хохлушка приблудная, из-под Чернобыля, аферистка наглючая.

– Здорово! – восхитился Караваев. – И где же найти можно эту Наталку?

– Где, где, здесь на аллее она и шустрит. Здесь её и ищите. И это всё, уважаемый, что вас интересует? – раздражённо сказала женщина. – На вас порча смертельная, а вы о каком-то чемоданчике! Страшной силы порча на вас, страшной силы! Чем дольше я с вами общаюсь, тем страшней мне за вас становится. Я, кажется, на несколько лет постарела от общения с вами, такая чёрная волна от вас исходит! А вы всё о каком-то чемоданчике. Не бережёте вы себя, не бережёте, а ведь это не самая дорогая процедура – снятие порчи. Можно и скидочку организовать, процентов пять-семь.

– Да шут с ней, с порчей. Прорвёмся как-нибудь, – ответил Караваев, потирая руки. – Ну, Натуля, встретимся мы с тобой, поговорим по душам, а вам, уважаемая ясновидящая, огромное спасибо, от всего сердца спасибо.

– Спасибо в карман не положишь, тем более, когда оно огромное, – сказала женщина, почему-то басом.

– Сколько? – покраснел Караваев.

– Ну, за такие мелочи рублей пятьдесят достаточно будет, – ответила ясновидящая, закуривая длинную ароматную сигарету.

– Я тут поистратился. У меня столько уже не наберётся, – признался Караваев, опуская голову.

– Вот так даже? А вы кто по профессии?

– Горняк я.

–Горняк? Ну, это в корне меняет дело. Вам повезло. По тарифным расценкам нашей ассоциации скидка в пятьдесят процентов предоставляется горнякам, водолазам, подводникам, пожарным, космонавтам и ветеранам труда.

Караваев вынул паспорт, взял из него двадцать рублей, из другого кармана достал пятирублёвую монету, сдачу, оставшуюся от покупки сигарет, и протянул деньги ясновидящей. Она небрежно сунула их карман.

– Ох, уж эти горняки, вечно у них кризис ликвидности. А вы о порче подумайте, подумайте всё-таки о порче, ― хохотнула она, выбросила сигарету и неожиданно закрутилась на месте «волчком», убыстряя вращение. Вскоре она скрылась в перевёрнутом конусе пыли, вращающемся с дикой скоростью; что-то засвистело так пронзительно и тошнотворно, что Караваев испуганно отпрянул. Когда пыль осела, он стоял один ― ясновидящая исчезла.

– Ведьма! – пробормотал он, повертев головой. – Что же это такое? Жвачки летают, самолёты падают, дети под землёй ползают, в людей стреляют, рикши вместо такси, гадалки куда-то исчезают? Попал ты, Тимофеевич в сказку, а до постельки гостиничной ещё добраться нужно, так, что держись, коли леших да вурдалаков встретишь. А вот Наталку было бы совсем неплохо встретить, совсем неплохо.

Он двинулся по течению людского потока. Поток этот, как полноводная река, шевелясь, шумливыми человеческими волнами, медленно продвигался по аллее, полого поднимающейся вверх.

Далеко на возвышенности, на самой её вершине, сияла зеркальными стёклами, отбрасывая лучи солнца, громадина отеля, над его крышей ярко горели огромные буквы – Hotel «Rодина». Первые шесть букв были латинскими, а остаток слова Родина на кириллице.

– Наша Виа Делароза, – громко сказал сгорбленный старик с клюкой, ковыляющий рядом с ним, – там, на вершине, наша Голгофа. Нас распнут, но мы не воскреснем. По грехам нашим воздаётся.

– Не понял, я, дедушка, ты о чём? – посмотрел на старика Караваев.

Старик ткнул клюкой в сторону отеля:

– Там собрание нечестивых патрициев и фарисеев-первосвященников, менял, банковских Иуд, кровожадных вампиров, жаждущих нашей смерти, а мы агнцы для заклания.

Старик больше ничего не сказал, он брёл с горестным выражением, губы его, что-то беззвучно шептали.

Караваев шёл сквозь сборище оборванцев обоего пола, сидящих или лежащих вдоль забора, закусывающих, пьющих, дерущихся, спящих. Рядами стояли попрошайки в рванье с разбитыми, испитыми лицами. Они тянули трясущиеся руки, но быстро теряли к нему интерес, сообразив, что здесь поживиться нечем.

Наглее вели себя проститутки, опустившиеся женщины не первой молодости и развязные пьянчуги. Эти привязывались, нахально хватали за майку, руки, шли за ним, настырно клянча деньги, и мерзко ругались, не получив подачки.

Одна женщина, ― ей было далеко за сорок, ― в потёртой кожаной мини-юбке, из-под которой торчали худющие ноги в лиловых, вздувшихся венозных узлах, красной шёлковой кофте с глубоким вырезом на плоской груди и с искусственной алой розой в седых закублённых волосах, дольше других шла за ним.

Она, хриплым прокуренным голосом, кривя нелепо накрашенные губы, настырно предлагала ему свои сомнительные услуги, вгоняя в краску тем, что запросто называла всё, что предлагала своими именами. С её лица не сходило злобное выражение, когда говорила, было видно, что у неё не хватает нескольких верхних зубов.

Вздрагивая от её «простоты», Караваев тщетно пытался оторваться от неё, но она шла за ним, как привязанная. Плотность толпы возрастала, по мере продвижения женщина всё снижала и снижала тарифы на свои услуги и отвязалась от него лишь тогда, когда они упёрлись в молчаливый и плотный круг людей, созерцающих что-то в центре живого кольца.

Задние ряды приподнимались на носки, пытаясь заглянуть вперёд, люди пошустрей и нахальней, протискивались в центр круга, работая руками и локтями, а круг всё увеличивался за счёт всё новых и новых любопытствующих, в результате чего Караваев был зажат плотными рядами людей.

Женщина оставила его. Она ловко вклинилась в толпу и «поливая» матом направо и налево, пробилась к центру. Но неожиданно толпа стала раскалываться. Послышался близкий вой автомобильных сирен: сюда медленно пробивались милицейский Уазик, а за ним медленно ползла неотложка.

Толпа расступалась, уступая дорогу машинам, и вскоре оголился «пятачок» вытоптанной земли, на котором неподвижно лежал на спине длинноволосый бородатый мужчина. Глаза его были открыты и смотрели в небо, мощные руки лежали вдоль тела. Одет он был в драные джинсы и майку с изображением группы «The Beatles», переходящей через улицу по пешеходному переходу. На грудь мужчины поверх майки выпростался алюминиевый крестик на шнурке, ноги с разбитыми пальцами были босы.

Сам не зная отчего, Караваев подошел ближе. Застывшие глаза мужчины смотрели в небо заинтересованно, будто нечто интересное приковало его остановившийся взгляд к невидимому для других объекту. На лице его было покойное и умиротворённое выражение.

Из подъехавшего Уазика тяжело вылезли два милиционера: молодой с румяным лицом и явно наметившимся брюшком, второй ― постарше, низкорослый, крепко сбитый, с угрюмым выражением лица, обильно потеющий.

Проходя рядом с Караваевым, молодой милиционер явно намеренно больно саданул его локтем в бок. Милиционеры подошли к покойнику и остановились. Молодой ткнул труп ботинком в бок и, сдвинув фуражку на затылок, изрёк:

– Издох, тварюга.

Из машины высунулся водитель.

– Ну, чё опять трупак?

Милиционеры кивнули головами, задумчиво разглядывая умершего.

– Скорее бы все уже передохли бомжары вонючие, – сказал водитель и громко включил радио. Из кабины понеслось разухабистое: «Ты скажи мне скажи, чё те надо, чё те надо…»

Из неотложки вышла хорошенькая девушка в белоснежном халате, подошла и стала рядом с милиционерами. Глянула на покойника, скривилась:

– Опять? Жрут, что придётся.

– Ну, чё, Светка, забирайте клиента. Дело ясное, морг и крематорий ему родные дома, – поворачиваясь к девушке, сказал молодой милиционер.

– Подождать придётся немного, Коля. Санитар мой, Сашка, выскочил из машины джинсы сыну купить, раз такая оказия подвернулась. Сейчас подойдёт, – ответила девушка, закуривая.