– Боже милостивый! Они заставили Мака бежать по кругу!

Люди Джеймиссона не позволили ей приблизиться к нему, но она успела выкрикнуть:

– Тебя разыскивает Эстер. Я приведу ее.

Уже скоро пришла Эстер и остановила лошадь, прежде чем егеря смогли помешать ей. Она поднесла к губам Мака фляжку с горячим и сладким молоком. Он ощутил вкус молока как вкус подлинного эликсира жизни, жадно глотая его, почти захлебываясь. И успел опустошить сосуд до того, как Эстер оттащили в сторону от него.

Ночь представлялась нескончаемой и длилась, как ему показалось, целый год. Егеря сложили свои мушкеты и расселись вокруг разведенного конюхом костра. Добыча угля продолжалась своим чередом. Носильщицы поднимались из шахты, опорожняли корзины в общую груду и снова спускались под землю, верша непрерывный цикл. Пока конюх менял лошадь, Мак сумел немного отдохнуть, зато свежая и полная сил кобыла и побежала потом резвее.

Наступил момент, когда Мак понял, что уже наступило утро. Теперь оставалась лишь пара часов до конца смены забойщиков. Но даже час тянулся целую вечность.

На вершине холма показался пони. Искоса взглянув, Мак заметил, что всадник спешился и встал, недоуменно уставившись на него. Затем он узнал Лиззи Хэллим, одетую в ту же черную шубку, в которой она приходила прежде в церковь. Неужели и эта особа тоже явилась сюда, чтобы поиздеваться над ним? – оставалось гадать Маку. При ней он особенно остро ощутил унизительность своего положения. Лучше было бы ей скорее удалиться. Но присмотревшись к выражению ее нежного лица пристальнее, он не заметил на нем ни тени издевки или насмешки. На нем читались сострадание, злость и нечто еще, оставшееся для него непостижимым.

Еще один скакун достиг гребня холма, и из седла соскочил на землю Роберт. Он заговорил с Лиззи тихо, но сердито. Зато отчетливо прозвучал ответ девушки:

– Это настоящее варварство!

В своем отчаянном положении Мак почувствовал глубокую благодарность за эти слова. Ее возмущение помогло ему немного утешиться. Как хорошо было знать, пусть от этого ничего не менялось, что среди знати нашелся хотя бы один человек, понимавший невероятную жестокость подобного обращения с ним.

Роберт со свирепым видом возражал ей, но Маку не удавалось расслышать его фраз. Пока они препирались между собой, первые шахтеры начали выбираться из шахты наружу. Но горняки не спешили расходиться по домам. Его товарищи толпой окружили барабан и молча наблюдали за происходящим. Вскоре к ним стали присоединяться и некоторые из женщин. Опустошив очередные корзины, они не сразу вернулись в шахту, а вклинились в молчаливую толпу.

Роберт отдал конюху команду остановить лошадь.

Мак наконец-то смог прекратить бег. Он изо всех сил стремился гордо устоять на ногах, но колени подогнулись, и он припал на них. Конюх хотел приблизиться, чтобы отвязать его, но Роберт жестом остановил погонщика лошадей.

Затем он заговорил достаточно громко, чтобы все могли его слышать:

– Что ж, Макэш, вчера ты заявил, что тебе недостает одного дня для полного подчинения нам. Теперь ты этот день отработал. И даже по твоим дурацким и выдуманным кем-то законам ты не избежишь предначертанной участи. С этого момента ты становишься полной собственностью моего отца.

Затем он развернулся в сторону толпы, готовый обратиться к каждому еще раз.

Но не успел и рта раскрыть, как Джимми Ли запел.

Джимми обладал потрясающе чистым тенором, и звуки известного псалма поплыли над долиной:

Узри согбенную и грустную фигуру Того, кто принял муки и страданья человечьи. Вот он один взбирается на гору, Взвалив смиренно крест на плечи.

Роберт густо покраснел и заорал:

– Тихо мне тут! Молчать!

Но Джимми не обратил на него ни малейшего внимания и затянул следующую строфу. Остальные начали подпевать, и почти сотня голосов слилась в гармоничном хоре, выводя мелодию:

Сейчас он полон скорби и печали, Готов пролить за нас до капли кровь, Но мы однажды встретим дня начало, Когда господь воскреснет вновь.

Роберт отвернулся от них, ощутив свою беспомощность. Затем потопал по грязи к своему коню, оставив Лиззи стоять в одиночестве с по-прежнему взволнованным выражением на лице. Он взобрался в седло и поскакал вниз по склону холма, причем явно тоже все еще пыхтел от злости. А пронзительные голоса шахтеров звучали громче и громче, эхом отдаваясь среди окрестных гор:

Не предадимся ж горю ложно, Нас славные победы ждут. Когда построим царство божье, В нем все свободу обретут!

Джей не успел толком проснуться, но уже знал, что непременно сделает Лиззи предложение руки и сердца.

Только вчера мать невольно впервые заронила зерно этой мысли ему в голову, но оно быстро пустило корни и дало всходы. Теперь подобный поступок с его стороны казался не только естественным, но даже неизбежным и необходимым.

Оставалось лишь беспокоиться, примет ли она его предложение.

Как ему казалось, он в достаточной степени нравился ей, – в него легко влюблялись многие девушки. Но Лиззи нуждалась в деньгах, которых у него не было. Мама сказала, что эта проблема не являлась неразрешимой, вот только сама Лиззи могла предпочесть твердую уверенность, какую давали ей ясные перспективы Роберта. Ему же претила до отвращения сама по себе идея, что она станет женой брата.

К своему разочарованию, он обнаружил, что она уехала из дома очень рано в то утро. Он слишком нервничал, находился в чрезвычайно взвинченном состоянии, чтобы терпеливо дожидаться ее возвращения. Поэтому отправился на конюшню и осмотрел белого жеребца, полученного в подарок ко дню рождения от своего папаши. Коню дали кличку Близзард[2]. Джей сгоряча поклялся никогда не садиться в его седло, но сейчас искушение оказалось слишком велико. Он отправился верхом в сторону Хай Глена, пустив Близзарда в галоп по упругому газону, протянувшемуся вдоль берега реки. И ничуть не пожалел о нарушении своего зарока. У него возникло ощущение, что он уселся на спину орла, парившего в воздухе и несшегося быстрее ветра.

Близзард оказался особенно хорош именно в галопе. При медленном движении и в аллюре он становился капризным, не столь надежным, а порой даже подавал признаки недовольства и излишнего норова. Но все это легко было простить скакуну, способному при необходимости лететь со скоростью пули.

Возвращаясь домой, Джей снова позволил себе погрузиться в размышления о Лиззи. Она всегда была личностью исключительной, даже еще оставаясь совсем девчонкой: красивой, непослушной, готовой нарушать любые правила и пренебрегать запретами. А сейчас стала просто уникальной девушкой. Она стреляла лучше, чем все охотники, которых доводилось встречать Джею, она опередила в скачке его самого, не побоялась спуститься в угольную шахту, сумела искусно изменить свою внешность и одурачить всех. Она не походила ни на одну молодую женщину, с кем он сталкивался прежде в своей жизни.

К ней, разумеется, нелегко было найти подход. Уж слишком волевая, самоуверенная и упрямая. Немного нашлось бы женщин, постоянно оспаривавших мнения, высказанные мужчинами. Хотя Джей, как и все остальные, смирялся с этим, поскольку, даже возражая на каждое сказанное им слово, она оставалась очаровательной, когда горделиво вскидывала свое прелестное личико, улыбалась или хмурилась, жестко отстаивая свою точку зрения.

Он добрался до конюшни одновременно с братом. Роберт пребывал в самом мрачном настроении. В злобе он становился особенно похож на рассерженного отца с его багровыми щеками и напускной помпезной важностью.

– Черт побери, какая муха тебя укусила? – спросил Джей.

Но Роберт молча швырнул поводья своего мерина конюху и протопал внутрь дома.