Грифон отдал несколько распоряжений и отдельно вспомнил о Шайлих: продемонстрировал ее воздушный образ помощнику, велел встречать как королеву и сразу провожать к нему. Ни раньше ни позже, сердце зашлось именно сейчас. От места укуса расползлась небольшим кругом немота, и Лорканн горячо взмолился старым богам, чтобы ему удалось дожить до визита бунтовщицы.

Пришлось порыться в библиотеке и выдержать еще пару все более неприятных приступов, пока Лорканн разобрался, чем его осчастливил Хлисст. Змеи всегда были коварны, а этот являлся их королем, что само собой увеличивало природное коварство на порядок. Грифон засмеялся — не так давно он объяснял похожий принцип Онгхусу.

Итак, змей был коварен, а Лорканн вырвал ему какой-то Клык. Как выяснилось — символ королевской власти и средоточие магии для оборота собственно змеем. Останься Хлисст в живых, его в виде ши сожрали бы свои же, поэтому змеиный король предпочел гибель. Ну и проклял напоследок Лорканна, как без этого?

Грифон просидел в библиотеке еще несколько дней, замедляя себя и процессы своего организма, когда разгадка отыскалась, не принеся, впрочем, облегчения.

Хлисст отравил его проклятьем вечного сна.

Что означало всего несколько простых вещей: Лорканн будет засыпать медленно, тем медленнее, чем меньше будет шевелиться. Круги онемения описывают ту часть тела, которая затронута проклятьем, когда онемеет все тело, Лорканн застынет навсегда, уснет и умрет, закованным в черный камень.

Ну и последнее, на сладкое: противодействия проклятью нет, если не считать таковым невероятно романтичную чушь про поцелуй любви, найденную в одном из самых старых манускриптов.

Хлисст очень постарался вернуть Лорканну удар.

Грифон не сдавался, за экспериментами прошла еще неделя, а когда он понял, что до окаменения осталось, вероятно, чуть больше суток, выловил корону из воздуха, передал Лаогэру, зачаровав так, чтобы после смерти Лорканна королевское право и королевская мощь ушли новому носителю. Посмеялся напоследок: мечта Онгхуса почти сбылась! Надень корону и все! Ты король!

И как же хорошо, что он тогда запретил глупому бунтовщику заявляться в столицу. Стань он королем, Лорканн бы не пережил!

Так, развлекаясь неуместными каламбурами, Лорканн переполз из лаборатории-мастерской в свои покои, устроился поудобнее перед камином и постарался не спать — сердце щемило уже не проклятьем, прощаться с жизнью, где оставалась Шайлих, совсем не хотелось.

Ночь прошла, наступил новый день, проклятье сжимало свои когти все сильнее, и Лорканн подозревал, что раньше тела у него закаменеет сердце — судя по ощущениям, оно уже покрылось глухой броней и причиняло боль каждым ударом внутри грудной клетки.

Лорканн не выдержал и задремал, а проснулся оттого, что Лаогэр обеспокоенно тряс за плечо, неумолчно дозываясь:

— Ваше величество! Ваше величество! Проснитесь!

Корона, явно принесенная помощником обратно, красовалась на столике перед камином, перекинутые через подлокотник ноги уже не ощущались, и в свете этого символ власти смотрелся почти издевательски — Лорканн не смог бы даже встать, даже если бы ему очень приспичило! Например, чтобы впихнуть корону помощнику в руки или даже нацепить на голову!

Злость давала силы, и Лорканн все-таки выдавил:

— Что случилось? И почему корона тут? Я же просил… — Лаогэр посторонился, открывая вид на переминающуюся с ноги на ногу Шайлих, — унести…

— К вам ее величество, — Шайлих передернула плечами, — с визитом!

— Спасибо, Лаогэр, оставь нас наедине, — припечатал помощника взглядом, едва тот открыл рот что-то сказать. — И корону забери!

Лаогэр подхватил корону, бросил взгляд на Шайлих, взгляд, полный надежды, но ничего — слава старым богам! — не сказал.

— Что же вы стоите, ваше величество, присаживайтесь, — Лорканн с трудом подвинулся, чтобы его поза смотрелась свободной, перевел взгляд на лицо бунтовщицы и улыбнулся, не сдержавшись. Сердце ударилось внутри с меньшей болью, а может, он просто терял чувствительность. — Я скучал!

Шайлих присела на краешек кресла напротив, посмотрела с сомнением, но решилась-таки возразить ему и во дворце:

— Непохоже, чтобы вы скучали, — ох, он же даже не встал! — Я думала, что вы не забудете меня так скоро.

— Простите, простите меня, Шайлих, обстоятельства сложились так, что на сегодняшний день у меня вовсе нет сил, даже подняться, пусть я очень этого хочу!

Лорканн договорил, прикрыл глаза, не собираясь договаривать о проклятье — не хватало еще ее шантажировать поцелуем! И как бы ему ни было больно, вероятно, это последняя их встреча, в его-то жизни — точно. Она же так и не сказала, не ответила на чувства прямо, значит, их поцелуй все равно не имел бы силы…

Лорканн с трудом открыл глаза и понял, что Шайлих о чем-то раздраженно спрашивает уже второй раз:

— И что это за шутки с «ее величеством»? Лорканн! Да вы меня вообще слушаете?!

Просто бальзам на душу! Захотелось посмеяться, но сил не хватало уже даже зажечь глаза, не то что набрать полную грудь воздуха, чтобы с ним тут же и расстаться.

— Нет, нет, — из-за желания хохотать на выходе получалась какая-то одышка, Лорканн надеялся, что этого не слышно. — Нет, что вы, я вас слушаю и слышу. А с «ее величеством» это никакая не шутка! Это надежда, а также желание, чтобы ваш визит не прошел незамеченным!

От взгляда в синие глаза сил прибывало, Лорканн заговорил почти по-старому. Лукаво сощурился.

— Не то с вас бы сталось посмотреть на меня издали и снова исчезнуть, раствориться, как вода в пустыне!

Шайлих покраснела — видимо, так и хотела сделать.

— А я уже довольно много потерял в той пустыне… — перед глазами помутилось, голова упала на грудь.

— Эй! Эй, Лорканн! Не засыпайте! Я знаю, что я вас мучаю, а вы устали, но мне от вашей усталости невыносимо страшно! — горячий шепот раздался совсем близко.

Пришлось открыть глаза, чтобы увидеть глаза Шайлих прямо напротив и небывало близко. Самым странным было то, что она больше не отстранялась, хотя и краснела.

— Я за вас боюсь с того самого дня, как мы расстались! Лорканн! Посмейтесь над глупой бунтовщицей, скажите, что все выдумки, покажите себя настоящим королем-грифоном, который вырвется отовсюду! Лорканн!

И потрясла его за плечи.

По телу побежала продолжительная волна онемения, видимо, последняя. И Лорканн не придумал ничего лучше, чем сказать:

— Нет, положительно, это невозможно! — а потом податься вперед и поцеловать Шайлих в губы.

Одно простое прикосновение заставило Шайлих оторопеть, а Лорканна застыть: волна онемения застопорилась где-то в районе пояса, продолжая прокатываться вперед уже не такими большими, но все еще настойчивыми приливами.

— Так вы! Так вы все-таки не шутили?! — Шайлих словно бы не ожидала, хотя точно надеялась. Недоверчиво коснулась своих губ. — Вы любите меня!

Он решил, что стоит произнести вслух:

— Конечно, я вас люблю, — слова дались бы тяжелее, не будь он сейчас на пороге смерти. — И не смею надеяться, что вы, вот вы, Шайлих, любите меня!

— Эх вы, Лорканн-Лорканн! — покачала головой укоризненно, а глаза светились небесной синевой. — Вскружили мне голову и не смеете надеяться!

А потом Шайлих поцеловала его сама, притянув голову, бережно коснувшись руками волос и шрамов под ними, губами встретив губы, согревая и передавая через поцелуй полное ликование своей души.

Лорканн почувствовал себя так легко, как будто вновь обрел крылья или с него свалился невыносимо тяжелый груз. Появились силы поднять руку, чтобы прикоснуться к каштановым кудряшкам, погладить щеку, прихватить ладонь, провести по спине…

В какой именно момент онемение отступило, а Лорканн смог подвинуться, уступая место возле себя в кресле для Шайлих, он потом вспомнить не мог.

Комментарий к

Нашлись картинки!

Хлисст (или очень на него похож):

https://pp.vk.me/c630219/v630219215/33cf4/tvRQn0j1YHM.jpg