Тяжело дыша, я проснулся посреди ночи, ещё не совсем веря в благополучное приземление. Спать совсем не хотелось, и я с планшета зашел в социальную сеть, где не был со времени злосчастного нападения вечером. Я прочитал несколько сообщений от одноклассников. Например, в одном было: «Эй, чувак! Ты становишься знаменитым. Тобой интересуются какие-то суровые мордовороты. Нас по очереди вызывали из класса во время уроков к завучу. Спрашивали о тебе: куда ходишь, с кем дружишь, какой ты. А больше спрашивали про родителей. Как ты там? Что-то серьезное?» В другом: «Ванюха! Не ходи в школу. Похоже, тут тебя повяжут. А также повяжут там, где часто бываешь. Точно говорю. И что ты такое натворил? Признавайся, злодей!» И другие сообщения – в таком духе. Интересно, что аккаунты Алисы Чудовой и Кати Кадочниковой были удалены. Было сообщение от классной руководительницы, в котором она любезно интересовалась, всё ли у меня в порядке, нужна ли помощь, почему мой номер мобильного вне сети, почему телефон мамы тоже не отвечает, как с нами связаться и когда собираюсь явиться в школу. «Все в классе очень волнуются и ждут тебя! Мы, учителя, крайне удивлены происходящим и желаем тебе поскорее выпутаться из этой странной истории», – писала наша классная дама, по-видимому искренне сопереживая. Я решил ответить с легкой иронией: «Мне сказали, что я немного приболел. А посему какое-то время надлежит мне поберечь здоровье. Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь! Всё хорошо! Надеюсь, будет ещё лучше. Постараюсь вас не огорчать. Уроки делаю, учебники читаю. Жду не дождусь, когда вернусь в любимую школу».

На этом сентиментальное в моей жизни быстро скрылось в глубине планшета, и я стал наблюдать за зеленоватым пятном в темном окне зеркала – отражением собственной физиономии. Это было лицо довольно грустного и озадаченного человека, и смотреть на него мне не хотелось никак.

В какой-то момент в зеркале заиграли тени от факелов, горевших в коридоре и затрепетавших от волны воздуха, и поверхность стала живой и глубокой: темнота вокруг меня расступилась – снизу, из глубины, донеслись чьи-то голоса и резкие, протяжные звуки. Я, овладев магией моментального сна, оказался внизу и, прислушиваясь к ясным звукам, поспешил в залу, где исстари проходили оружейные и фехтовальные тренировки, в которых с ранних лет довольно бестолково упражнялся под руководством деда и нескольких кичливых и ворчливых мастеров, занятых воспоминаниями о былых победах, но уже как лет двести с лишком утративших молодость и хватку. Никитична шла мне навстречу – за ней двигалась толпа казавшихся карликами тех самых стариков – и была явно не в настроении:

– Всем спать! – хмурясь, гаркнула она. – Расходитесь! Смех один такое видеть!

– Что тут происходит? – поинтересовался я. – Обычно по ночам тишина и покой.

– Тут мобилизация и учения происходят. Порох должен быть сухим. Ко всему ли мы готовы? Рапиры, шпаги, сабли залежались и заржавели. Ящики с амуницией и боеприпасами покрылись паутиной и плесенью – их открыть невозможно. Порядка ни в чём нет! Лентяи вокруг, – возмущалась Никитична. – Ты вот сам большой уже и ни о чём не думаешь. Больше в свой телефон смотришь и пальцем в него тыкаешь! Вот я, старая бабка, и порешила шороху маленько навести, если без меня тут нет охотников. Одни болтуны и созерцатели. А глубинный народ наш завсегда должен быть готов к подвигу!

Сонные старики в париках и со шпагами были огорошены прямой решимостью и удалым напором здоровенной Никитичны, которая распекала правых и левых, смотревших на неё снизу вверх и жавшихся друг к другу, как виноватые дети.

– Что с тобой, родимая? Не навоевалась? Али сон дурной? – глухим голосом прошуршал появившийся невесть откуда Петрович, хлопая слипающимися глазами.

– Дурной! Спишь много! Пошустрей будь и поумней. Смотри дальше! Кто Ванюшу чуть не проворонил? Ты же, старый! Жизнь меняется – вот и поспевай! Одно я всем скажу: чую, что кто-то тут разгуливает, ох, чую! И голоден он: трескает всё, что оставишь или ежели зазеваешься. Я таких фокусов и не помню на своём веку! Не ты ли запустил кого? – обратилась моя няня к Петровичу.

– Я своё дело знаю! – с достоинством ответил Петрович, обидевшись.

– Иди спать! Смотри его во сне! А вы, жалкие шуты гороховые! – обратилась она к старикам солдатам. – Вами только деток смешить на ёлке, – берите заржавые шпаги и рапиры свои и шугайте⁴⁵ его! Чтобы к утру духу его не было!

– Слушаемся, матушка! – виновато кивая, отвечали подначальные Никитичны.

Эти слова напомнили последнюю беседу с матерью. Я улыбнулся и кое-что вспомнил.

– Вот почему мандарины и пирожки пропали, – пробормотал я. – Я видел во сне всад… – начал я и не успел договорить, как Никитична быстро и ловко оборвала меня:

– Молчи! Слышишь!

Она внушительно посмотрела на меня и помахала сжатым кулаком. Выдержав тихую паузу, я всё же поинтересовался:

– Мне показалось, что раздались необычные звуки. Как стон железа и скрежет. Было такое?

Никитична, уже успокоившись, ответила:

– В машины рядом снег грузят ночами. Может, часы на башне двинулись и пошли. Время заторопилось, заворочалось. Иногда замок стонет из глубины или от ветра. Кто знает… Я спать иду, Ванюша, чего и тебе желаю.

My secret garden's not so secret anymore

Run from the house holding my head in my hands

Feeling dejected, feeling like a child might feel

It all seems so absurd

That this should have occurred

My very only secret

And I had to go and leak it!

My secret garden's not so secret anymore!⁴⁶

Depeche Mode.

Поутру мать, дед и я появились в трапезной в одно время и, как сговорившись, молчали, почему-то хмурясь, – то ли погода не выдалась сегодня, то ли ночь оказалась для всех беспокойна.

– Как почивал⁴⁷, сынок? – поинтересовалась матушка, первой нарушив полусонную тишину.

На меня что-то внезапно нашло после услышанного «почивал», и я ответил:

– Хорошо, мамочка! С великим смыслом сны видел. Бог не оставил меня своей благодатью сегодня ночью и хитроумные видения подарил, – произнес я на одном дыхании, запивая кашу компотом.

Удивление пронеслось на непонимающем лице матери – дед же сдержанно, почти невидимо, изобразил улыбку в своих глазах и замер.

– Кого же ты повстречал во сне? – продолжила расспросы мама.

– Федор Михайлович меня изрядно порадовал в очередной раз: путь указывал во тьме нашего невежества и молча знаки подавал, что затея записывать – весьма похвальное занятие.

– Как ты это понял? – методично вопрошала матушка.

– Большей частью он изъяснялся красноречивыми жестами, как в театре кабуки. Вероятно, для большей убедительности внутри молчания и в ожидании моих слов.

– Красиво сказано. И как сие понимать? – прозвучал следующий вопрос.

– Слова во сне утекают в забытьё глухоты – жесты же живы и запоминаются. Федор Михайлович всегда открыватель. Выход из тёмного коридора заблуждения – банально – через старую, забытую всеми дверь, сквозь мерцающие огни тайного сада, где деревья светятся в темноте. «My secret garden's not so secret anymore, run from the house holding my head in my hands…»⁴⁸ Горящие, растущие из них слова растекаются по всему миру мгновенно. Не это ли мечта большого писателя? Федор Михайлович с орбиты также на Луну указывал. И это уже не раз. Но тут я ничего не понимаю. Хотя что-то в этом есть. Я застрял в этих глубокомысленных видениях, маман. «It all seems so absurd!»⁴⁹ Реальная жизнь – вот моя стезя. Хочу убежать отсюда, не то прокисну в бездействии и неподвижности! В замке безумие наступает на пятки.