Ощутила. Синяки и кровоподтеки от крепких объятий зеленого побега остались на талии, там, где Эсташ ко мне не прикасался.

– Хорошо, ловцы мыслить не умеют, все приказы они от Архъаны получают. Благо она медлительная, соображает туго, и реакция оттого небыстрая, но лишь в случае, когда ведешь себя спокойно. Совладать с ней почти невозможно. У ловцов сила, а у этой яд. Знаешь, когда гвардиям командующего Этьена приходилось прорубать себе дорогу сквозь дикие леса, немало воинов погибло от похожей отравы, но вполовину слабее. Гибли мучительно, яд их изнутри переваривал.

– Ужасно! – Я закрыла руками лицо, представляя, что довелось перетерпеть Эсташу, пока он изгибался на земле от боли. – А как же защитники справляются?

– Они так созданы, Мариша. На яд их тело реагирует, сжигая всю отраву. Они и в остальном практически неуязвимы, например, очень стойки к девичьим чарам.

И Олайош добродушно рассмеялся.

– Честно, боялась, что вас опоили, поэтому Эсташ сменил вас в купальнях.

– Нет, дорогая. Это я сопротивляться не смог, у меня такой брони вокруг сердца нет. Слаб я, слаб. Прибежали юные прелестные создания, окружили, столько очарования излилось на меня одного. Умоляют: «Ну скажитесь нездоровым, арис Аллар, предложите ариса Лорана в качестве замены». Ох, не устоял я, Маришка. А Эсташу ведь все равно, он и согласился. Ему ваши искушения, что против гигантского панголина[6] с ножичком для бумаги выйти.

– Как же они женятся – защитники? – тихо спросила, покрепче обхватывая чашку.

– По долгу.

– И совсем не любят?

– Как тебе объяснить? Привязываются, конечно, со временем, да и чувство долга в них очень сильно развито, семью они берегут, никому не позволяют обидеть. Ну а любовь – это, дорогая, если найдется женщина, которая всю его невозмутимость пошатнет, броню расколет, просочится на подкорку сознания и до сердца достанет. Объяснял ведь, что главное их предназначение – защищать, а любовь делает уязвимыми, потому так хорошо они против нее вооружены. Не люди они, Маришка, не люди, и женщин таких, особенных, если по правде, уж не сыскать. Однако вам, девушкам, что ни говори, а вы по-своему рассуждать будете. Пока вконец не разочаруетесь, не отступитесь.

– А что значит, когда у защитника вдруг взгляд загорается? Глаза светятся ярко, невозможно смотреть.

Аллар отстранил чашку, я заметила сжатые губы, но через минуту он снова благодушно улыбнулся как ни в чем не бывало и ответил:

– Это истинный облик защитника. Непривычный для нас, поэтому жутко пугающий. Немудрено в обморок упасть.

– Только если в них смотришь, – тихо согласилась я.

– Лучше не смотреть, – кивнул Аллар, а сам потихоньку снова подлил успокоительного в заварник, когда я на секунду отвернулась.

Проводив ученицу к выходу из башни, Аллар отправился прямиком в мужское общежитие. Верхние этажи занимали гимназисты, которым бегать по бесконечным ступеням было только на пользу, а преподаватели селились внизу, за исключением тен Лорана. Его комната располагалась под самой крышей, отдельно ото всех. Взглянув туда, куда уводила бесконечная на вид винтовая лестница, Олайош грустно вздохнул и начал свой долгий подъем.

На стук защитник отозвался спустя минуту, отворил дверь и, заметив взмокшего друга, без лишних слов впустил того в комнату.

– Что ж ты взобрался на такую высоту? – Аллар отер вспотевший лоб и устремился к узкому окну, чтобы выглянуть наружу и подставить лицо порывам ветра.

– Обзор хороший, – ответил защитник, пока Олайош обводил взглядом окрестности, высокие горы и ущелье, столь хорошо заметное с этой высоты.

Повернувшись к защитнику, Аллар громко хмыкнул, оценив, чем тот был занят.

– Ты научился чинить рубашки и пришивать к ним пуговицы?

– Чему только не научишься в походной жизни. – Друг и бровью не повел.

Олайош присел поближе, в единственное кресло в комнате, тогда как защитник предпочел заниматься своим делом, устроившись на стуле.

– Дал бы виновнице зашивать или, еще лучше, доне Стеар, которая тэа рукоделию обучает, она бы вмиг починила. К чему самому заниматься?

– Я попросил у доны белые нитки и несколько пуговиц, – ответил Эсташ и многозначительно повел головой в сторону стола, на котором стояли две коробки, доверху заполненные катушками, и три еще более объемные шкатулки с пуговицами всех цветов и размеров.

– Боюсь, теперь тэа нечем будет шить на своих уроках, – рассмеялся Аллар. – Ты бы сказал доне, что жуткая тварь порвала ворот. Клянусь, завтра же утром тебе вручили бы дюжину новых рубашек.

– Я погрешу против истины, Олайош, если сравню Мариону с жуткой тварью, – парировал тен Лоран.

Аллар на миг помрачнел, вспомнив о происшествии с любимой ученицей, а Эсташ расправил рубашку и придирчиво ее осмотрел.

– Заметно, – покачал он головой.

Приглядевшись, Олайош решил дать совет:

– Ворот был порван неровно, незаметно починить не выйдет. Завтра еще выходной, я как раз собирался в город, давай куплю тебе пару новых на смену.

– Благодарю, не стоит, – твердо отказался Эсташ, а Аллар вздохнул, поняв, что ненароком задел за больное. Директор говорил, что даже деньги за преподавание защитник велел переводить на семейный счет тен Лоранов.

«Гордость, гордость, – посетовал про себя Олайош. – Новой рубашки купить не на что, но он и пары монет не попросит. Ведь знает, что мне в долг ему давать оскорбительно, а просто так не возьмет. Вон и рубашку чинить не отдал, чтобы ему взамен новых не принесли».

Хитро прищурившись, Олайош снова оглядел сосредоточенного защитника, собравшегося пришивать последнюю пуговицу, и решил завтра же в разговоре с доной Стеар посетовать, как жуткое растение превратило форму Эсташа в настоящие лохмотья.

«Пускай попробует обидеть очаровательную женщину отказом и не принять собственноручно сшитый ею подарок», – усмехнулся он про себя.

– Не нравится мне твой взгляд, Олайош, – не поднимая головы, произнес тен Лоран, – что задумал?

Вот ведь внимательный какой!

– Я вот вспоминал, кхм, как моя сабен вещи чинила. Заклинание у нее хорошее было, дай минуту, сейчас вспомню. Погоди-ка, погоди… Вспомнил! Будет совсем незаметно.

И он вытащил из рук тен Лорана рубашку и что-то прошептал, проведя над воротом ладонями. Через секунду нити стали невидимыми, скрыв прежде заметный шов, только и пришитые пуговицы в тот же миг словно испарились.

– Видимо, ты все же подзабыл то заклинание, – задумчиво проговорил Эсташ, принимая рубашку назад.

– Ну, носить можно. На ощупь застегнешь, и готово.

Тен Лоран улыбнулся и вернул пострадавшую вещь на стол, пристально взглянув на вновь озаботившегося чем-то Аллара.

– Что тебя беспокоит?

– Да Маришка тут приходила…

– Я это уже понял, когда ты оговорился про виновницу.

– Ну, кхм, да. Ты же не рассказал никому, что Мариона там была. М-да, надо мне лучше следить за своим языком. Старею.

– Говори, Олайош.

– Знаешь, испугался, если честно. Ты же к девочке воздействие применил. А люди нестойкие, мне ли тебе говорить. Их истинный взгляд защитника с ума свести может, ничем после не излечишь. Маришка чистая душа, конечно, но ведь опасно, да и тяжело.

– Это было минимальное воздействие, я понимал риск.

– Понимал? – У Аллара отлегло от сердца – контролировал, значит.

– Я проверял, – негромко произнес тен Лоран, задумчиво рассматривая деревянную шкатулку.

– Зачем?

– Она странно отреагировала на символ защитника.

Олайош на минуту даже затаил дыхание, но не дождался продолжения.

– И как, как в итоге? – нетерпеливо спросил он.

– Испугалась, пыталась закрыться, просила не смотреть.

Отчего-то Аллару стало совсем тоскливо в этот момент, хотя он конечно же не верил, давно не верил.

– Напрасно все это, Эсташ. Понимаю, что невозможно смириться. Даже я, признаюсь, могу ощущать эту боль, хотя во мне крови защитника и на треть не наберется. Но их больше нет. Ни одной. Неужели ты все еще ищешь?