Прежде чем раскрыть карты (раскрыть бумажник с фотографией), Кристиан проводит в баре несколько вечеров, один из которых знаменуется победой «Манчестер Юнайтед» над «Ньюкаслом», а бармен – фанат «Манчестера». Кристиан равнодушен к футболу, но, оказавшись поблизости от бармена, поддерживает разговор как может. И даже пропускает стаканчик за здоровье Пола Скоулза, полузащитника.

Ни одного мяча в матче с «Ньюкаслом» Скоулз не забил.

Но он любимчик бармена и участвовал во всех трех голевых атаках. И к тому же скромняга, настоящий труженик, преданный клубу и собственной семье. Он не дает интервью и редко подписывает рекламные контракты – не то что молодые дешевки, которые и звездами-то стали по недоразумению. Вот если бы Пол заглянул сюда…

«Было бы здорово», – соглашается Кристиан, было бы здорово, если бы Пол заглянул сюда. Было бы здорово поговорить с этим классным парнем о вечных ценностях. О семье – ведь Кристиан тоже женат. И его жена – самая красивая женщина на свете, – хотите взглянуть на нее?..

Он не чувствует никаких угрызений совести, доставая из бумажника портрет Dasha, запаянный в кусок прозрачного плексигласа. Наоборот, его захлестывает восторг. Кристиан знал, знал, что все будет именно так: сначала бармен бросит на карточку равнодушный взгляд, потом равнодушие уйдет, и его брови поползут вверх, а рот округлится в восхищении.

– Красивая, – подтверждает бармен, не спеша отдавать фотографию. – Очень красивая.

– Да. Она прекрасна.

– Даже слишком хороша.

«Слишком хороша для тебя» – написано на лице бармена, и это портит настроение Кристиану. Но не настолько, чтобы перестать говорить о Dasha.

– Она русская.

– Да что ты! И где же вы познакомились?

И на это у Кристиана заготовлен ответ:

– Я был на гастролях в России. Я саксофонист, играю джаз…

– Вот как? И что Россия?

– А что – Россия?

– Она тебе понравилась?

– Ну… – К этому вопросу Кристиан не готов. – У меня было мало времени, чтобы по-настоящему узнать ее…

– А времени, чтобы жениться, хватило?

– Это была любовь с первого взгляда.

– Да… – Бармен все еще пялится на фотографию, и это начинает беспокоить Кристиана. – Пожалуй. Первого взгляда вполне достаточно. Говорят, в России очень холодно. И все пьют чистый спирт, чтобы согреться.

– Спирт мне не предлагали, – как может, выкручивается Кристиан.

– Но женщины там и впрямь красивые. Особенные.

– Особенные, да.

– Может быть, у твоей девушки…

– Жены!

– Жены… есть подруга? Такая же очаровашка… Для старика Даррена. Даррен – это я.

– Очень приятно. А меня зовут Кристиан.

– А ее? – Бармен щелкает плоским ногтем по фотографии. Жест не слишком почтительный, и Кристиан едва сдерживается, чтобы не отнять снимок самым бесцеремонным образом. Вдали от куска плексигласа он чувствует странное волнение, готовое вылиться в детскую истерику: еще бы, ведь посягают на самую большую драгоценность в его жизни.

Что, если бармен не вернет фотографию?..

– Даша. Ее зовут Даша. Ударение на последнем слоге.

Насчет ударения Кристиан не совсем уверен.

– Красивое имя. Необычное. Так как насчет подруги?

Есть ли у Dasha подруги? У нее есть Шон и маленькая Лали, две кошки, пес по имени Амаку и еще кто-то. Кто-то из сна, он бродит по опушке волшебного леса, время от времени надламывая ветки; думать о нем неприятно. Куда проще и безопаснее думать о самом слове «подруга». Ни с чем особенным оно для Кристиана не ассоциируется, за исключением скандинавской сборной по хоккею, сплошь состоящей из шумных и бессмысленных товарок его двоюродной сестры. Таких существ Dasha уж точно никогда бы не потерпела рядом с собой, вывод: подруг у нее нет.

– У нее есть кошки. Две. То есть… у нас есть кошки.

– Кошка вряд ли меня утешит. – Бармен скалится в такой широкой улыбке, что становятся видны бледно-розовые десны. Ничуть не менее неприятные, чем мысль о таинственном персонаже из сна. – Интересно все же, почему она выбрала именно тебя?

– Кошка?

– Твоя девушка.

– Жена.

– Да… Что такого она, – тут старик Даррен снова сверяется с фотографией, – в тебе нашла?

Большому мальчику Кристиану давно пора бы знать, что все бармены – хорошие психологи. Даррену и пяти минут не понадобилось, чтобы засомневаться в правдивости истории, завернутой в плексиглас. Кристиан чувствует, как кровь приливает к щекам; при других обстоятельствах он поступил бы по своему обыкновению – ретировался, прикрываясь, как щитом, извинительной улыбкой («забудьте все, что я вам говорил, это была шутка»). Подобное случается всякий раз, когда его ловят на мелкой лжи – настолько мелкой и безобидной, что так и тянет раздавить ее, как гусеницу. С ложью покрупнее – генерируемой совсем другими людьми, правительствами и целыми государствами – ни одна подошва не справится, ничья. И возникает чувство неудовлетворения, требующее выхлопа. Тут-то и подворачивается микроскопическая ложь гусеницы-Кристиана, размазать ее – святое дело. До сих пор Кристиан ловко уходил от расправы, он и сейчас бы слинял, оставив недопитую кружку с пивом, но фотография…

– Она любит джаз, – ляпает Кристиан первое, что приходит в голову.

– И что?

– А я саксофонист, я его играю.

– Я помню. И что?

– Ну… Сначала ей понравилась моя музыка… А потом мы познакомились поближе, и оказалось, что я тоже ей понравился…

– Ну да, ну да… – Перекладина Дарренова рта выглядит такой твердой, что, взбреди Кристиану вскочить на нее как на подножку, он удержался бы на ней без труда. – Должно быть, ты очень хороший… э-э… саксофонист.

– Примерно такой же, как Пол Скоулз. Только он полузащитник, а я вот – играю джаз.

Сравнение со знаменитым футболистом, о существовании которого он и не подозревал еще десять минут назад, кажется Кристиану вполне уместным. Лучшего способа донести до поклонника «Манчестер Юнайтед» мысль о собственной значимости в мире джаза нет. Задача не в том, чтобы сопоставить масштабы, а в том, чтобы оценить их, – и на это способен любой, даже самый тупорылый футбольный фанат. Если, конечно, разговаривать на понятном для него языке.

И вероятность быть уличенным во лжи практически отсутствует: джазмены не рекламируют товары и услуги и не появляются на телеканалах Sky Sports и MUTV. Во всяком случае, ни одного анонса по этому поводу не было.

– А не хотел бы сыграть здесь, у нас? – неожиданно спрашивает Даррен.

– В спортивном баре?

– В день, когда не будет матча… Охота послушать музыку, из-за которой красивые женщины влюбляются в таких парней, как ты.

Последняя фраза бармена вытягивается в сознании Кристиана на многие мили: она похожа на дорогу, идущую вдоль побережья. С разными, иногда взаимоисключающими ландшафтами: там, где речь идет о музыке, дорога испещрена живописными скалами с островками девственного (мпинго? тамаринд?) леса. Там, где речь идет о красивых женщинах, и вид соответствующий – бескрайняя водная гладь и ослепительной чистоты белый песок. На нем просматриваются вещи, которые только красивым женщинам и могут принадлежать: легкие шарфики, полотняные сумки, соломенные широкополые шляпы, потерянные браслеты… И лишь в вотчине парней, подобных Кристиану, все мрачно и загажено, как на радиоактивной свалке; между ржавыми бочками бегают крысы, а озерца протухшей воды фосфоресцируют недобрым светом.

Бармен явно или совершенно бессознательно оскорбил Кристиана, унизил его до положения крысы, ведь крысы не нравятся никому. Даже играющие на саксофоне.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сухо говорит Кристиан. – Играть джаз здесь.

– Я только предложил. И раз уж не здесь, то где можно тебя услышать? Ты ведь выступаешь не только в России?

Затевая пасторальную и безобидную на первый взгляд историю с карточкой Dasha, Кристиан и не предполагал, что она заведет его так далеко. Что одной-единственной ложью не обойдешься, что к ней необходимы пристройки, настилы и пандусы из другой лжи. Желательно сверхпрочной, водонепроницаемой, противоударной и еще черт знает какой, созданной из редко встречающихся в природе материалов по самым современным технологиям.