И вот они, следуя редким указателям, шагают по тёмным сводчатым галереям. Сначала прямо, поворот, ещё один поворот, лестница вверх, снова прямо, поворот, лестница вниз, опять прямо…

– Эти коридоры похожи на круги ада, – жалобно говорит Русалина. – Мальчики, мы не заблудились?

– Наверное, Институт проектировал какой-то сумасшедший архитектор, – пыхтит из-под своих сумок Кирпичонок. – Даже непонятно, сколько в нём этажей.

Наконец, перед ними появляется ободранная железная дверь. На двери неровно намалёвано красное слово «общежитие».

– Кажется, добрались, – произносит Кирпичонок. – Добро пожаловать в светлое будущее!

Родионов с трудом открывает чудовищно тугую дверь, все входят. За дверью никого нет. На стойке дежурной табличка предупреждает: «Забудь о курении!»

– Ну и где тут логика? Как можно забыть о курении, если эта табличка всё время напоминает? – вслух удивляется Кирпичонок.

Из-под стойки выныривает круглый, как фрикаделька, горбоносый мужчина. В руке он держит шариковую ручку.

– Вы кто такие, молодёжь? Новая абитура?

Абитура дружно вздрагивает от неожиданности. С плеча Кирпичонка соскальзывает на пол одна из сумок.

– Да, мы приехали сдавать экзамены. А вы кто? – любопытничает Кирпичонок.

– Я – завхоз Баблоян. Гдэ ваши направлэния, молодёжь?

Внимательно прочитав направления, Баблоян обращается к ребятам:

– Значит, так. Парнэй я могу посэлить вмэсте. Сэдьмая комната ещё свободна.

– А меня куда, дяденька? – задаёт вопрос Русалина.

– Я тэбе нэ дядэнька, стрэкоза. Для тэбя я – «товарищ Баблоян», – поправляет мужчина.

– Так где же мне жить, товарищ Баблоян? – повторяет вопрос Русалина.

– Я тэбя, стрэкоза, пожалуй, опрэдэлю во вторую комнату к Конэводовой. Как раз там одно койко-мэсто свободно.

– Где эта вторая комната? – опять спрашивает Русалина.

– Нэ торопись, стрэкоза. Сначала я каждому из вас выдам ключи и комплэкт спальных принадлэжностей: матрас, простыню, подушку, одэяло, пододэяльник, наволочку, полотэнце. Учтите, постэльное бэльё у нас мэняют раз в нэдэлю.

Пока Русалина, Родионов и Кирпичонок получают всё перечисленное, словоохотливый завхоз болтает, не переставая:

– Общежитие вам понравится, молодёжь. Оно раздэлэно на женский и мужской блоки. Есть ещё блок для аспирантов и прэподаватэлей. Чур, по ночам в женский блок нэ бэгать! Это вас, парни, касается.

– А что, бегают? – лыбится Кирпичонок.

– Неделю назад застали одну парочку нэпосрэдственно в до-мажоре, ну и дирэктор Института стёр их в порошок. Утром обоих здэсь уже нэ было. И чего добились? В наше врэмя бэз диплома только в подзэмном пэрэходе попрошайничать.

Баблоян сурово сверлит глазками Кирпичонка и Родионова.

– Ладно, проехали, молодёжь. В каждом блоке по четыре туалэтные комнаты, по двэ умывальные комнаты и душевые комнаты. В студэнческих комнатах проживают по два человэка. В комнатах есть холодильники и тэлэвизоры. Даже интэрнэт-розэтки. Учтите, за порядком сами будэте слэдить.

– А как у вас здесь с питанием, товарищ Баблоян? – интересуется Кирпичонок.

– Продукты можно купить у мэня. Говорыте, что вам надо и я прывэзу из города. В каждом блоке есть кухня в столовом помэщении. В кухне элэктрыческая плита, микроволновка, аппарат для очистки воды с горячей и холодной водой. Кухни открыты круглосуточно. Учтите, уборку кухонь проводите сами в соотвэтствии с графиком дэжурств.

Русалина спрашивает, с недоверием разглядывая желтоватую наволочку:

– А постираться?

– Этажом ниже в подвале находятся двэ прачечные: мужская и женская. В них установлэны четыре стиральные машины. Стирать бэльё можно круглосуточно. Если понадобится утюг или гладильная доска, то обращайтэсь к Золужке.

– Это кто?

– Комэндант. Утром познакомитэсь.

Комната номер семь оборудована настенной вешалкой, двумя узкими кроватями, двумя прикроватными тумбочками, обеденным столом, тремя стульями, шкафом для одежды, холодильником, телевизором и репродукцией картины Гавриила Горелова «Ленин и мальчики». Не так уж мало. Жаль, что нет вентилятора. В комнате душно.

Родионов бросает на синюю железную сетку кровати тонкий матрас, убитый, словно на нём спал слон. Кирпичонок прилежно застилает свою кровать. Закончив, он с удовлетворением констатирует:

– Аскетическое ложе абитуриента к применению готово!

Он придирчиво оглядывает результат своих трудов и добавляет:

– Вообще-то оно не так ужасно, если присмотреться повнимательнее.

Потом Кирпичонок обращается к Родионову, который принимается раздеваться:

– Ты разве не будешь ужинать?

– Не хочется что-то. Ешь без меня.

– Тогда я тоже не буду. И да – я ведь веган. А первое правило веганства гласит: ешь только тогда, когда есть аппетит.

Кирпичонок выключает свет в комнате и ложится. Искрутившись в горячих липучих простынях, он решается снова заговорить:

– Ты знаешь, Родионов, что некоторые учёные считают общежитие паноптиконом?

– Что такое паноптикон?

– Это идеальная тюрьма, в которой один стражник может видеть одновременно всех заключённых. Арестанты не знают, за кем стражник наблюдает именно в этот момент, поэтому каждый думает, что он находится под постоянным контролем. Их самооценка садится на шпагат и, таким образом, в этой идеальной тюрьме заключённые превращаются в идеальных арестантов. Круто?

– Ну и что общего у общаги с паноптиконом?

– Тебе перечислить? Отсутствие личного пространства, невозможность полностью распоряжаться своим временем, принудительное общение с соседями и руководством, знание личной жизни соседей.

– И что из этого следует?

– Следует то, что здесь мы не принадлежим самим себе.

Родионов отворачивается к стенке, буркнув:

– Не умничай, Жека. Лучше спи.

– Поверь, это сумеречная зона, Родионов. Здесь у нас есть шанс заглянуть в пропасть.

Родионов игнорирует слова Кирпичонка. Несмотря на духоту, он сразу проваливается в сон.

Русалина лежит в жаркой сонной мгле с открытыми глазами. Она слушает, как ветки стучат в окно, и представляет себе худое лицо Родионова. Какой симпатичный мальчик! Скромный, молчаливый, но очень милый. Высокий, сильный. Глаза глубокого синего цвета, резкие, мужественные черты. А шрам на щеке его нисколечко не портит!

Комендант общежития Золужка похожа на противное распухшее насекомое. Муха не муха, жук не жук, таракан не таракан. Что-то среднее. В общем, гладкое овальное тело без талии, короткие кривые ножки, непрерывно двигающиеся ручки. Над ушами торчат, как антенны, два неровных песочного цвета хвоста, перетянутые розовыми резинками. У Золужки и голос под стать жучиной внешности: жужжащий. На сплющенной груди белеет бейджик «Съедобина Анна Альбертовна». Золужка проводит жизнь за стойкой дежурной в неодобрительном созерцании окружающей среды. Её миссия на этом свете – отравлять студентам каждый день, проведённый в Институте.

– Летом в общежитии живут только абитуриенты, – монотонно жужжит Золужка Родионову. – За месяц пройдёте подготовительные курсы. Потом будете сдавать вступительные экзамены. Ну, а кому сдать не суждено – идите, дороги делайте. По нашим дорогам только на луноходах ездить.

Родионов молча кивает. Стоя перед Золужкой, он уныло разглядывает табличку «Забудь о курении!» Умаявшийся вчера Кирпичонок ещё спит. Родионову было жаль его будить, поэтому он оставил соседа по комнате задыхаться под шерстяным одеялом, а сам отправился бродить по Институту. Но добрёл только до Золужки. Та присосалась к нему, как пылесос к занавеске.

– Курить можно исключительно на улице, молодой человек, – враждебно замечает Золужка, поймав взгляд Родионова на табличку. – Относись к этому правилу с пониманием.

– Я отношусь, – говорит Родионов. Он не курит. В армейке пробовал с пацанами, но не втянулся как-то.