Я переписывалась с ней осенью в наш последний год обучения, за девять месяцев до того, как ее машина врезалась в ограждение на скоростном шоссе, про статью, которую она написала для газеты в колледже; я видела, что она поделилась ей в Facebook. Речь шла о принятии решения и принятии выбора дальнейшей карьеры после окончания обучения – о чем мы болтали с ней все лето, – и это никак не выходило у меня из головы.
Она ответила: «Очевидно, что мы будем жить одной и той же жизнью всегда, так что увидимся на следующей работе».
С Джейми я познакомилась в колледже, в полутора часах езды от Манхэттена до Гудзона. Знакомство с ним на вечеринке в общежитии в наш второй год обучения было для меня как услышать и полюбить новую песню или набирать петли в первый раз: «О, вот ты где. Я знала, что кто-то вроде тебя должен существовать на белом свете…»
Он не писал пьес и не тусовался, как Марина; он писал вдумчивые, забавно философские статьи, перемежая их вкраплениями имен своих друзей («Предположим, что Аланна – это «мозг в колбе…»[11]). Он любил подолгу прогуливаться вдоль озера в студгородке и вламываться в здания колледжа по ночам. Я научилась различать его торчащие во все стороны черные волосы и фирменную голубую толстовку с капюшоном в любой толпе. Его голос был настолько тихим и низким, что иногда приходилось наклоняться поближе, чтобы услышать его.
В наш последний год обучения он жил в двух домах от меня, а затем – сразу через Проспект-парк, когда после окончания колледжа мы оба переехали в Бруклин. На самом деле мы жили в разных мирах, но мне нравилось посещать его мир и приглашать его в свой, где мы обычно пили чай и пиво и играли в «Бананаграммы[12]», с каждым раундом все невнимательней и небрежней. Он готовил на гриле все, что только можно (вегетарианские бургеры, шампиньоны, грейпфруты), и поливал все это липко-сладким соусом для барбекю под названием Sweet Baby Ray’s. Теперь в моем холодильнике всегда есть бутылочка такого соуса. В наш последний семестр в колледже, когда он был в состоянии ремиссии, он спросил меня полушутя, в манере друзей вязальщиц, когда уже я свяжу что-нибудь и для него. Я рассмеялась и сказала, что могла бы связать ему шапку-чулок или палатку для нашего общего двора, но так этого и не сделала.
Наверное, мой самый любимый поцелуй (из всего нескольких, потому что это не совсем то, что вы думаете) – это мой первый поцелуй с Джейми. В начале первого курса мы вышли с вечеринки на улицу, стоял вечер, один из тех вечеров, который может оказаться последним теплым летним вечером, разговаривали с другими людьми, но при этом оставаясь рядом друг с другом, только руку протяни.
Где-то около полуночи мы ушли вместе.
«Хочешь, попробуем забраться в “Рокки”?» – спросил он меня. Рокфеллер-Холл – внушительный учебный корпус, возвышающийся нашлепкой в центре студгородка. Я всегда побаивалась попасть в неприятности, но тогда с ним я бы пошла куда угодно, поэтому я сказала: «Да».
Мы обошли здание по кругу, высматривая окно, которое забыли закрыть, и нашли такое как раз в тот момент, когда уже были готовы сдаться и пойти по домам. Я шла за ним вверх по ступенькам до верхнего этажа, а потом мы спустились вниз в узкий коридор с преподавательскими кабинетами. Теперь я уже точно не помню, горел ли там свет или, может, только указатели «Выход»? Может, это был свет от наших телефонов? Но каким-то образом Джейми нашел эту маленькую дверцу, размером вполовину от обычной двери, за женской душевой. Должно быть, я проходила мимо нее раз двадцать во время учебы в колледже и никогда не обращала на нее внимания. Он был таким: он заставлял обращать внимание.
Он подергал дверь, и она открылась, обнаружив вход в подвал, скорее всего, предназначенный для хранения всякой всячины, и заполз в темноту. И я, со своим страхом темноты, маленьких пространств и всего, что я не могу увидеть, пошла за ним. Он закрыл за мной дверь.
Я столько раз возвращалась к этому воспоминанию, что оно уже начало стираться из памяти. Эти маленькие, застывшие во времени моменты, когда человек, которого ты хочешь, смотрит на тебя, видит тебя даже в темноте, хочет тебя прямо сейчас, – я бы схватила их в горсть и впряла в волокна пряжи, если бы смогла, ввязала их в одеяло и навсегда зарылась бы в его складках.
Джейми был влюблен в кого-то еще, и я тоже, несколько раз.
Но я всегда хотела его так, как он никогда меня не хотел, но вместо того, чтобы позволить мне оттолкнуть его, он принял это и превратил в крепкую и постоянную дружбу. В следующем семестре он поехал в Лондон, но вернулся раньше срока, так как ему поставили диагноз, все лето и осень он проходил лечение, стал таким худым и бледным, что, когда однажды я встретилась с ним в кампусе, это было так, словно я увидела его призрак. Когда у него наступила ремиссия, он вернулся в колледж и закончил его вместе с нами; он давал мне советы в любви и писательстве, летом он переехал в город, а когда похолодало, заболел вновь и умер в один из первых теплых весенних дней. Вот и все, а я еще цепляюсь за то одно воспоминание, всего лишь одну петельку во времени.
В течение нескольких месяцев после смерти Марины, а затем и Джейми я видела их в городе повсюду. Я замечала мельком ее острый носик или его взъерошенные волосы, а затем осознавала, что, конечно же, это не она, и это точно не мог быть он. Их отсутствие ощущалось, как недостающая ступенька на лестнице, как если бы вы поперхнулись глотком воды, которая зашла не в то горло.
Теперь же это ощущение более абстрактно. Потому что они умерли такими молодыми, потому что мое время с ними было слишком коротко, я износила эти несколько воспоминаний уже давно. Поэтому я часто переношу их в места, где на самом деле они никогда не были. Я думаю о Джейми, когда играю в игры, в любые, даже в те, в которые мы не играли вместе, и не уверена, что он бы имел возможность этому научиться. Понравился бы ему криббедж[13] или «Колонизаторы[14]» или он посчитал бы их скучными? Я представляю его на вечеринках, на которых бываю, полных народа, с кем мы вместе учились в колледже. Пригласит ли он меня через Facebook, чтобы удостовериться, что я тоже буду там, даже в усталую пятницу, когда Гринпойт[15] и Верхний Ист-Сайд[16] кажутся такими далекими, что даже думать про них не хочется. Я прохожу по району, где он жил, и думаю: «А что, если отправить ему SMSку и пригласить выпить, поиграть в Scrabble, обнять его на прощание и почувствовать однажды такой знакомый, а теперь забытый запах кожи на его шее.
Марину я представляю на работе, в Twitter’е и на вечеринках, совсем не таких, где мог бы бывать Джейми. Книжные вечеринки, театральные вечеринки, вечеринки, где все стоят и рассказывают, перекрикивая музыку, как им недоплачивают и как они переквалифицировались, где они интересуются друг у друга, как дела в творчестве и любви, а потом просеивают ответы сквозь фильтр, чтобы найти крупицы золотой правды, подтверждение того, что сами они все делают правильно в сравнении с другими. Остались ли бы мы с ней друзьями или это превратилось бы в одно из тех знакомств, где все, о чем нам осталось говорить, это тот факт, что мы познакомились в такое особое для нас, напряженное время?
«А вы знали, что мы вместе проходили стажировку?» – рассказывали бы мы своим друзьям первые несколько раз при встрече, а затем растворились бы в улыбках, приветственных взмахах рукой, лишь время от времени обращая внимание на имя автора под очередной статьей.
Я не знаю, кем бы они были для меня сейчас. Я лишь знаю, что я теперь старше, чем они оба когда-либо будут, и это пугает меня. Потеря этих двух людей заняла так много места в моей жизни, что в то время, когда меня попросили связать кофточку для малыша всего через шесть месяцев после смерти Джейми и чуть больше года после смерти Марины, я почти полностью забыла о мысли о новой жизни.
