«тело скрыто зверь запрета…»
тело скрыто зверь запрета
облегает город
обморожен и залатан
и хлебами горек
преклонил свои высоты
в небо нежилое
о нагрудник трется желтый
черною скулою
передавливает книзу
нетерпенья чашу
на копье в сердцах нанизав
все печали наши
«загорался ли сам пролетающий жук…»
загорался ли сам пролетающий жук
или панцирь его от рожденья седой
это ходит по кругу и падает в круг
гуттаперчевый месяц над правдой-бедой
разгрызу как огрех наобум разгляжу
из дали непроглядной ореховых струн
и за лажу сей глупый их треп разглашу
до окраин пуховых и влажных старух
по следам алкогольным их в клещи берут
и отбитые головы с треском летят
но тела безголовые долго хрипят
все равно вам капут
все равно вам капут
«описание вечера этого…»
описание вечера этого
разногласное с косностью пальцев
с горя что ли такое предметное
или с грубости звездных оскальцев
описание ясного вечера
свод законов его неоспоренных
голословней собак обеспеченных
пищей твердой так твердой как горе их
ясный вечер ты так опрометчиво
разглашаешь свое описание
ты не кесарь и ночь не кейсария
оба вы лишь мое просторечие
«почему-то облачное небо…»
почему-то облачное небо
все плывет плывет неумолимо
и застит глаза чужая небыль
там звезда она непоправима
на тебя не напасешься весен
ты земля сплошное разоренье
из строки в строку при переносе
добавлять приходится сиреней
невтерпёж как будто на гулянку
ломятся очкастые вертумны
холодно и вьются их гирлянды
и ночное сердце бьется шумно
«чтоб оранжевый бык пламенел на валу…»
чтоб оранжевый бык пламенел на валу
отделял ото сна бройлем был
но брабанта нежнее к щеке
был бы также случаен вполне
и в цене не терял
штучен наперечет и работы
спокойной ручной
что с утра с холодка во дворе-мастерской
и больших бы хлопот чтобы стоил пока
как ребенка его отпускает рука
а потом чтоб в огне городов
был бы скован и косноязычен слегка
«проводы проводы провода…»
проводы проводы провода
правда и место плацкартное
ехать бы ехать не зная куда
в копоти снежной из марта
март ни начала ему ни конца
дела ему и предела
где прошлогоднего снега-сырца
жатва уже оскудела
где неподвижен распухший язык
снежной моей атлантиды
свищ бесконвойный железной кирзы
с белого лебедя сдыбал
«буду спокоен видя осколки стекла…»
буду спокоен видя осколки стекла
зеленой бутылки бумажный кадык
раздавлен мусоросборником в 6.30 утра
а мы шли за пивом
мы шли мы за пивом
от стен может быть перемышля
так вышло
действия л/с по вводной
ВСПЫШКА СВЕРХУ
грызть ногти
и губы кусать
и за пивом
отрыжка
«время тусклыми скачками…»
время тусклыми скачками
время ёрзает над нами
время сверху мы внутри
ты наружу не смотри
там закованному утру
мают кисточкой-лахудрой
раковин ушных фарфор
дню и ночи приговор
осы кружат осы тужат
мы поведаем кому же
виноградных ягод рок
абрикосовый чертог
утро зрит об эту пору
солнцем дышащую гору
в блюдечке осиный съезд
время рушится окрест
«темное расписание кромки вершин сосновых…»
темное расписание кромки вершин сосновых
искусственные леса подстриженные под гребенку
ночь вползающая на гору вся в звездах новых
вопли совы и на это лай сторожей овечьей продленки
низколетящий гул шоссе гул исхода субботы
возвращение в города из галута конца недели
демократия кончилась не начавшись из-за рамота
появляется Б-г евреев как разведчик из Иудеи
«зачем к эпохе приникая…»
зачем к эпохе приникая
и к лопастям ее держав
ты так отчетливо зеркален
что глаз твоих не сокрушат
слезая чудные покровы
под ними панцирное дно
и каждый лист пронумерован
и цифра с цифрой заодно
и ты темнеющей защиты
не удостоивая знать
свои отравленные всхлипы
несешь как каменную кладь
