— А почему я здесь должен стоять и мёрзнуть?!

Второй мужчина обречённо возвёл глаза к небу и вопрос остался без ответа.

Между тем, холодный ветер усилился ещё больше.

Наконец, молодой человек атлетического сложения, с длинными русыми волосами, предстал перед воинами, скрестив руки на груди.

— Вы? — удивлённо изогнул бровь он, — что привело вас в лагерь мирмидонянцев?

— Кхм-кхм, — откашлялся Одиссей и приготовился произносить свою длинную речь, но Аякс наглым образом его прервал:

— Может всё-таки пригласишь войти?

— Конечно, совсем забыл, — ответил молодой человек абсолютно нелюбезным тоном, вообще не радуясь неожиданному прибытию гостей.

Когда они оказались в палатке, он снова повторил свой вопрос.

— Видишь ли, — снова заговорил Одиссей, мысленно призывая всё своё красноречие, которого, благо, у него было в достатке, — полная растерянность охватила стан ахейцев. Пали духом военачальники и воины. Агамемнон даже хотел отплывать обратно, но с ним не согласился Диомед, который назвал его трусом и сказал, что будет сражаться, пока Троя не падёт. Все остальные полностью поддержали его. Мы решили собрать предводителей отрядов, чтобы решить, как быть дальше.

Мудрый Нестор заметил, что беды обрушились на войско после того, как ты, Ахилл, отказался учувствовать в битвах. Все мы были полностью согласны с ним. Без тебя не видать нам победы! Даже Агамемнон смирил надменное сердце. Он признал, что был ослеплён своеволием и ныне желает примириться с тобой, который стоит целого войска! В знак признания вины он назначил выкуп: двадцать блестящих тазов, десять таланов золота, семь ещё не служивших треножников, двенадцать крепких коней, семь жён, рукодельниц искусных, и семь дев, рождённых на Лесбосе, несравненных красотой. Так же десять здоровых сильных рабов. Всё это Агамемнон готов отдать тебе, лишь бы ты вновь начал воевать! Он ждёт твоего возвращения! Мы все ждём.

Некоторое время сын Пелея помолчал, а потом решительно помотав головой, обратился к посланникам. Речь его была твёрдой, решение непоколебимым:

— Нет. Я не вернусь к войску. То, что сделал Агамемнон не прощается. Если бы дело было в личном оскорблении, я ещё мог бы подумать о том, чтобы простить его, на благо Греции, но он сотворил самое ужасное, что мог. Этого я никогда ему не прощу. Этот человек ненавистен мне гораздо больше, чем все троянцы, враги, обитатели преисподней вместе взятые!

— Но ведь два года уже прошло… — попытался возразить ему Одиссей.

— И что с того? — мрачно усмехнулся Ахиллес, — Это я всю жизнь буду помнить!

— Ну хорошо, ты не простишь Агамемнона, но вернись в армию ради Греков! Ради людей, с которыми ты когда-то сражался бок о бок, с которыми когда-то с радостью шёл вперёд!

— Войны выигрывались и без меня, — с холодным безразличием ответил он.

— Но в этой ты нужен! Мы не справляемся! — вскричал Аякс.

— Значит отступите.

— Предводители не соглашаются.

— В таком случае то, что они теряют людей — их вина. Я здесь не причём.

— О Боги! Ахилл! — воскликнул Одиссей, — когда ты шёл на эту войну, ты был воодушевлён! Уж не могу я точно сказать, что тебе было нужно, но что-то точно влекло тебя. И ты шёл вперёд за этой своей целью. Для тебя она значила очень много! Так что же теперь изменилось?

— Всё. Я познал вещи гораздо более важные чем те, за которыми я тогда стремился. И боле не уговаривайте меня вернуться. Я этого не сделаю. Уж не обессудьте.

Посланникам пришлось вернуться ни с чем. На все вопросы и новые предложения, как убедить героя изменить своё решение, Одиссей и Аякс ответили, что он непреклонен и абсолютно точно ничто на него не подействует. Они уже поняли это и теперь полностью потеряли надежду на его возвращение. Отныне нужно было думать, как справляться самим.

***

Сумерки опустились на Трою. Во дворце было на удивление тихо. Быть может, все раньше заснули, а возможно, просто наконец-то пожелали побыть в тишине. Как бы то ни было, Елену это затишье приятно поразило. С момента её приезда в Трою, шум, крики, причитания почти не замолкали. Как же было прекрасно вновь послушать тишину, как некогда можно было сделать в Спарте.

Молодая женщина вышла на террасу, которая раскинулась на крыше дворца. Это был своеобразный сад, который ещё давным-давно посадили по приказу царицы Гекубы. С тех пор прошло уже много лет, поэтому деревья выросли большими и высокими, всё полностью поросло травой и мхом, а в некоторых местах раскинулись прелестнейшие клумбы, которые любили разводить некоторые из дочерей Приама.

Елена вдохнула свежий воздух. Она прошла по аллее из разных высоких деревьев, пропетляла по тропинкам и, наконец, оказалась у края. Здесь она оперлась о резные поручни балюстрады, доходящей до пояса, которая шла вдоль края крыши. Царевна вгляделась в открывающийся ей вид. Прямо перед ней была Троя, а дальше простирались бескрайние просторы Троянской долины, которые поражали глаз. Чуть правее она могла видеть священную гору иду, а прямо перед ней, правда далеко, виднелось море. Прекрасное и далёкое. Нельзя сказать, чтобы молодая женщина совсем уж скучала, но иногда ей вдруг хотелось отправиться в путешествие. Сам город, от дворца, расходился множеством улиц. Неподалёку от дворца, на самой высокой точке города, возвышался храм Афины. Город окружала крепостная стена. Она была мощной, высокой, гигантской. На ней в некоторых местах были установлены пылающие факелы. Так же было несколько высоких смотровых башен, мрачных и тёмных исполинов. Было видно главные чугунные ворота. Они были огромны.

Её наблюдения прервали чьи-то шаги. Тем не менее, она не обернулась. Какое ей дело до того, кто это? Всё равно в этом городе друзей у неё почти нет.

Человек пристроился рядом. Некоторое время он тоже стоял и смотрел вдаль, но потом всё же обратился к ней.

— Добрый вечер, Елена.

— Ах, это ты, Гектор! — улыбнулась она, — здравствуй.

Они замолчали. Оба снова погрузились в свои думы. Царевна, на сей раз, уже размышляла о человеке, стоявшем рядом с ней. Пожалуй, он был единственным, кто никогда не корил её ни в чём. Напротив, всячески старался защитить и подбодрить. Она почти сразу же почувствовала, что Гектор — лучший брат, которого можно себе вообразить. Когда все вокруг обвиняли её во всём случившемся, выплёвывали на неё свою ненависть, старались согнуть, унизить, в это время троянский царевич приходил, говорил им оставить её в покое, а потом успокаивал молодую женщину и убеждал, что её вины в происходящем нет, хотя почти не знал её историю. Просто он смог понять её. Ещё в самом начале войны, когда греки потребовали выдать её, этот храбрый человек не позволил троянцам сделать этого. Его не страшило то, что придётся сражаться, а быть может, погибнуть. Защитить несчастную, ненавидимую всеми, для него было важнее.

— Спасибо, — вдруг, повинуясь неожиданному порыву, вымолвила она.

— За что? — несколько удивлённо отозвался он.

— Ты… Ты единственный мой друг, здесь в Трое…

— Брось. Я лишь делаю то, что обязан сделать любой порядочный человек.

— Но ты ещё и просто добр ко мне!

— Потому что, я вижу, что к тебе относятся несправедливо.

— Вот за это я тебе и благодарна.

Повисло молчание.

— Только одного не пойму, — через какое-то время нарушил его Гектор, — ещё давно я хотел спросить, только никак возможности не было. К чему всё это? Почему ты поступила так?

— Понимаешь, — начала она, вдруг почувствовав желание выложить ему свою историю, — с детства мне приходилось преступать так, как желали того другие. Свадьба с Менелаем тоже была, в какой-то степени, вынужденной. Мне было всего то пятнадцать, когда отец устроил смотр женихов. Мне совершенно не хотелось замуж, но всё же нужно было сделать выбор, и я выбрала Менелая. Сама не знаю почему. Остальные претенденты были ничуть не лучше. И вот, я стала его супругой. Но наш брак был весьма странным. Быть может повлияло то, что он на пятнадцать лет меня старше, быть может то, что у меня слишком непокорный характер, но как бы то ни было, мы вовсе не были счастливы. Муж вечно проводил время с любовницами, а мне лишь приказывал. Наверное, дело в том, что для него я была слишком непокорна, в отличие от рабынь. Он не разрешал мне гулять на свободе. Говорил, что я слишком прекрасна, чтобы меня могли видеть обычные люди. Казалось бы, звучит глупо, но я уже не раз проклинала свою красоту. Мне приходилось целыми днями сидеть во дворце, а ведь мне так хотелось свободы! Хотелось счастья, любви! Когда Парис приехал в Спарту, впервые увидев его, я будто почувствовала, что вновь перерождаюсь! И мне открылась возможность наконец-то познать свободу… — так долго сдерживаемые в себе слова, полились потоком. Наконец-то и сама Елена до конца поняла себя.