Собор отвечал: а) ни царское величество, ни синклит, ни архиереи ни в чем не преобидели Никона, когда он был на своей кафедре, напротив, все почитали его более прежних Русских патриархов, но сам он обещания своего не сохранил, самовольно оставил врученную ему от Бога паству без пастыря, не объявив благовременно о своем отшествии ни царю, ни Собору, и потому должен жаловаться и износить Божий суд разве только на самого себя и на свое упорство, а не проклинать неповинных в его отшествии; если бы даже его в чем и обидели, то как ученик Владыки Христа он долженствовал молиться за творящих ему обиду и как пастырь с долготерпением и незлобием переносить немощи своих пасомых и с любовию исправлять их, а не увлекаться гневом, не проклинать по страсти; б) Никон сотворил дерзость, отрясши прах от ног своих в осуждение царствующему граду Москве паче Содома и Гоморры, и такой дерзости не сотворил никто и нигде из прежде бывших святителей, хотя иные из них потерпели неповинное изгнание: святой Златоуст, двукратно изгнанный, никого не клял, а с радостию переносил свое изгнание; святитель Филипп Московский, с бесчестием и биением изгнанный от своего престола и паствы, не только не клял невинных, но благословлял самих своих врагов; Никону, получившему священство и архиерейство на благословение и на молитву о грехах людских и о благосостоянии всего правоверного царства, а не на проклятие, подобает каяться в своей дерзости и молить Бога о прощении; в) архиереям, собиравшимся в 1660 г. на Собор в Москве, не в чем каяться и просить себе прощения у Никона: они вовсе не производили суда над ним, не осудили его ни на извержение, ни на изгнание; они только исследовали достоверность его отречения от кафедры и на основании канонов положили избрать на эту кафедру нового патриарха; г) никому из бояр и других христиан не возбраняется, если кто обидел Никона словом или делом и по совести чувствует себя виновным, просить у него прощения и разрешения, как подобает христианину просить себе прощения и у всякого обиженного им собрата, но, с другой стороны, и сам Никон должен просить себе прощения у тех, кого он обидел, и возвратить им то, что взял или отнял у них (ст. 27 31). В заключение своего письма Никон сказал: "Если же иначе, вопреки Божественным канонам и союзу любви, совершится избрание нового патриарха по власти мира сего, то избранный да наречется по справедливости не патриархом, а как бы прелюбодеем и хищником, и вместо мира да будет меч Божий и разделение". Собор отвечал: новый патриарх будет избран по церковным правилам и прежним примерам благочестивым государем и священным Собором вместе, а не светскими властями, никогда в том не участвовавшими, и будет поставлен Собором русских архиереев с согласия Вселенского патриарха. А союз любви сохранится, если Никон во всем будет покорен Московскому патриарху, иметь его архипастырем и старейшиною и имя его во всех своих монастырях и церквах всегда поминать в первых за церковными службами, тогда и патриарх Московский будет любить и почитать Никона как бывшего своего собрата. Но если Никон начнет в чем-либо не покоряться ему и производить смуты и мятежи, в таком случае настоящий патриарх должен будет судить Никона по священным правилам. У всех православных христиан, находящихся под державою царского величества, едина вера и не должно быть никакого разделения - остается только всем нам и патриарху Никону молить Бога, да будет меч Божий на прекословящих и не покоряющихся святой Восточной православной Церкви, и святейшему настоящему патриарху Московскому, и всему священному Собору и да будет тот меч не на пагубу им, но на страх, на познание истины и на обращение их к святой Восточной кафолической православной Церкви. Разобранное нами соборное определение сохранилось до нас или известно нам только в черновом списке и без надлежащих подписей, но отсюда вовсе не следует, чтобы не было и белового списка, подписанного всеми присутствовавшими на Соборе архиереями и другими лицами. Странно было бы предположить, чтобы дело, для которого по воле государя собраны были все архиереи Русской земли, оставлено было неоконченным и чтобы определение Собора после надлежащего утверждения его членами не было представлено на усмотрение государя.

Впрочем, было ли или не было подписано это определение Собора, но только Никону оно сообщено не было или, как выражается сам Никон, ответа ему на его письмо, посланное к царю с чудовским архимандритом Иоакимом и думным дьяком Башмаковым, не было никакого. Может быть, царь, прочитав решения Собора, увидел, что лучше их совсем не сообщать Никону, так как большая часть предложенных им условий была или отвергнута, или значительно изменена Собором и в решениях соборных высказано было так много горького и оскорбительного для самолюбия бывшего патриарха, что о принятии им этих решений нечего было и думать; скорее он мог только разразиться новыми выходками против царя и членов Собора. Не менее вероятною представляется догадка, что царь счел излишним и неуместным сообщать Никону решения Собора. Сам Никон просил, чтобы его дело было покончено без призыва и участия Восточных патриархов, выражал желание сделать уступки, обещал прислать свои условия. Царь мог согласиться на предлагаемую попытку потому, что хотя и отправлены были грамоты его к патриархам, приглашавшие их на Собор в Москву, но ответа от патриархов еще не было никакого, нельзя было поручиться, придут ли они или снова откажутся прийти, как уже отказались прежде. Согласившись на эту попытку, царь потребовал от Никона письменного изложения его условий, велел Собору обсудить эти условия. Но вот 12 ноября 1665 г., может быть, в то самое время, когда Собор оканчивал или окончил свои решения, возвратился один из царских посланцев к патриархам "с вестовыми листами" от Цареградского патриарха и царь узнал, что если не все, то некоторые патриархи уже едут в Москву на Собор. После этого оставалось только прекратить попытку об окончании дела Никонова без участия Восточных патриархов и не для чего уже было сообщать Никону соборных решений по его письму, тем более что на принятие их Никоном невозможно было и рассчитывать. Впрочем, как увидим впоследствии, это письмо Никоново, вероятно, вместе с соборными решениями на него было представлено Восточным патриархам, судившим Никона, и внимательно рассмотрено ими со всем Собором.

Мы оставили царских посланцев, иеродиакона Мелетия и грека Стефана с бывшими при них, ровно год тому назад в Киеве, где они выжидали безопасного пути для своей дальнейшей поездки. Ближе других патриархов находился к ним Иерусалимский Нектарий, проживавший еще в Молдавии, - туда они и отправились. Но сам Мелетий не поехал к Нектарию, а послал Стефана с подьячим Оловенниковым. Это было в генваре 1665 г., когда Нектарию еще не было известно, как принято в Москве письмо его в защиту Никона. Явившись к Иерусалимскому святителю, Стефан и подьячий сказали: "Великий государь просит и молит тебя, чтоб ты изволил потрудиться для христианского дела, пошел в Московское государство". Нектарий отвечал: "Ко всем нам прежде прислан был от великого государя Мелетий грек, и он знает, что я затем и приехал в Молдавскую землю, чтобы отсюда идти в Москву, но за войною мне никак нельзя было тогда проехать. С Мелетием мы послали к великому государю правила (известный соборный свиток), и по ним почему до сих пор ничего не сделано?" Оловенников объяснил, что Афанасий, митрополит Иконийский, отвергал подлинность подписей под тем свитком и что хотя подлинность эта была потом засвидетельствована, но без Вселенского патриарха призывать на Собор Никона и на его место ставить другого невозможно, и прибавил: "Да у великого государя и другие дела есть, которые без вас никак устроить нельзя: весь церковный чин в несогласии, в церквах служит всяк по-своему, а пастыря нет". Нектарий сначала сказал решительно: "Пойду, хотя бы мне и смерть принять, потому что я считаю великого государя царем вселенским; он единственный царь христианский, единственная наша надежда и похвала". Но потом начал колебаться и то выражал согласие идти, то отказывался, и наконец, получив какие-то письма из Византии, объявил, что ему совсем не позволено ехать на север. После этого царская миссия на Восток разделилась: Стефан поехал к Цареградскому патриарху Дионисию, которого называл своим родственником, а Мелетий, которому наказано было государем пригласить в Москву во что бы то ни стало по крайней мере двух патриархов, отправился к Александрийскому и Антиохийскому. Прибыв в Константинополь, Стефан представился патриарху скрытно и подал ему царские грамоты. Патриарх приказал Стефану не являться лично в патриархию, а приходить в дом какой-то сиятельной Роксандры и чрез ее посредство иметь сношение с патриархом. В апреле 1665 г. Стефан отпущен был из Царьграда, и Дионисий отправил с Стефаном свои ответные грамоты к царю, в которых сильно порицал Иконийского митрополита Афанасия, смутившего своею ложью царя и весь его синклит, и рекомендовал Паисия Лигарида как человека разумного и сведущего в церковных делах, а вместе будто бы послал и к самому Паисию наказ быть представителем его, патриарха, в Москве и председательствовать на местных Соборах по делу Никона - так по крайней мере свидетельствует сам Лигарид, замечая, что этот патриарший наказ находится в царском казнохранилище. И действительно, в приказе Тайных дел сохранилась следующая грамота патриарха Дионисия к государю: "О Никоновом деле мы много потрудились с великим прилежанием и составили главы в двух свитках (списках), ни в чем между собою не разнствующих. Извещаю твоей пресветлости, что по тем главам ты имеешь власть обладать и патриархом, у вас поставленным, как и всеми синклитами, ибо в одном самодержавном государстве не должно быть двух начал, но один да будет старейшина. Проклятый тот Афанасий, движимый отцом лжи, без всякой нужды пришел к вам, лжесвидетельствуя на свитки и правильные главы. Он ложно говорил, будто послан от нас и единокровный нам. Знай, что он сосуд злосмрадный и много уже лет отлучен от Церкви, и потому да будет он сослан в какое-либо место, чтобы плакать о душе своей, и да не возвратится в наши страны до конца своей жизни... Мы признали кир Паисия (Лигарида), святого и благоразумного митрополита Газского, послали ему право, как рассудительному и сведущему в делах церковных, быть нашим наместником, защищать те правильные главы и решать всякие сомнения, предлагаемые от сопротивной стороны, править суд вместе с освященным Поместным архиерейским Собором и председательствовать на нем как представляющему нашу персону в том одном деле даже до окончания его". Стефан прибыл в Путивль 21 октября, а в Москву 12 ноября и представил государю эту патриаршую грамоту, на которой потому и сделана помета: "12 ноября 1665 г.". Он же привез известие, что и черный дьякон Мелетий возвращается в Москву, а с ним едут Александрийский патриарх Паисий да Синайский архиепископ, а поехали они на Астрахань потому, что "на Волошскую и Мутьянскую земли проехать им от воинских людей никак нельзя". Приезду Стефана, продолжает свое сказание Паисий Лигарид, с патриаршими грамотами в Москве очень обрадовались. Но Афанасий Иконийский начал и теперь противоречить и дерзко утверждать, что грамоты подложны. Он прямо укорял Стефана в подделке этих грамот, оба явились пред лицо царя, жарко препирались, даже бранились между собою, пока Стефан не одержал победы, а Афанасий опять не отправлен в Симонов монастырь. Скоро, однако ж, увидим, что в душу царя запало глубокое сомнение относительно подлинности настоящих грамот, хотя он этого теперь и не обнаружил.