Чтобы дождаться Альдо и не промерзнуть при этом до костей, было решено войти в храм, но там их всех окутали еще более сильная стужа и неприятный полумрак. Слишком мало света, и все по вине Айнсмеллера, а витражи успел залепить снег. Время от времени придворные тихо переговаривались между собой, затем стали говорить и смеяться в голос, но Рейчел старалась молчать. От матери она очень хорошо усвоила урок, что в святых местах необходимо молчать. Это же храм, а не рыночный балаган, где шутят и смеются! Но толпившиеся среди колонн люди забыли об этом.

— Герцог Окделл, — недавно вернувшийся в столицу Робер взял под руку Рейчел, и она вздрогнула, — уделите мне пару минут.

— Разумеется. Вы получили известия от Айрис?

— Нет, из Надора пока писем нет, они, видимо, еще не добрались. Дикон, я был в Багерлее с Его Высокопреосвященством и видел Алву. Он просил передать, что считает твое обучение законченным и освобождает тебя от клятвы.

От клятвы? Той, что дала на Фабианов день?! Ну конечно, ведь о другой он пока и не знает… Рейчел прерывисто вздохнула, пытаясь не допустить начала приступа в такой ответственный момент. Ракан может освободить своего вассала от любой присяги, но лишь от той, о которой осведомлен, а значит, нужно продолжать быть крайне осторожной.

— Даже Абвении не в силах отменить клятву Древней крови, — подтвердил Эпинэ ее худшие опасения.

— Да, я тоже знаю об Абвениях…

— В любом случае, ты свободен.

Рейчел мотнула головой. Нет, именно сейчас она точно не свободна. Алва отпустил ее после нелепой истории с ядом, а значит только ей должно помочь ему сбежать из Багерлее. Именно ей, даже без Придда! Валентин оттягивал момент побега на те дни, когда Альдо Ракана меньше всего станут интересовать пленники, но он никогда и не любил. Что вообще может понимать эта ледяная статуя, по ошибке названная человеком и Повелителем Волн?!

— Робер, а как там в Багерлее?

— Башни, стены, коридоры. Немного похоже на Лаик.

— Ты видел эра Августа? — о старике тоже следует узнать, на тот случай, если выпадет шанс поговорить с ним. Она должна выразить ему признание за участие в победе Ракана и потом хлопотать за его освобождение. Это несправедливо, что война в Эпинэ началась стараниями Штанцлера, а в награду за это его ждало заключение в страшной крепости.

— С графом Штанцлером говорил Его Высокопреосвященство, а я в это время был с Алвой. Хочешь знать подробности?

— Да, — храбро отозвалась девушка. — Хочу.

И Робер Эпинэ рассказал о том, что до его визита Рокэ Алва медленно и мучительно умирал от соленой воды, раскаленных стен камеры, расположенной над пекарней, как и о том, что теперь его мучения позади. Не зря ей не понравился Морен! Хоть в Октавианскую ночь он, по рассказам того же Алвы и Савиньяков, вел себя достойно, это оказался лишь внешний лоск.

Пока не принесли факелы, между ней и Робером тянулось долгое и томительное молчание, а потом рыжий огонь разогнал сумрак к куполу и высоким окнам, и шум постепенно стих. Девушка увидела два ряда белых колонн, разделенных легкой серебристой решеткой. Вторая решетка, повыше, делила храм на две части. Золотистый пляшущий свет играл на витражах, коленопреклоненных статуях и дробился в хрустале светильников. Рейчел увидела полусгнившие лилии, безжизненно свесившиеся из мраморных ваз, и в голове мелькнуло воспоминание о выходцах — тогда пахло гниющими лилиями. Пахло смертью. Девушка посмотрела на Октавию в синем платье, искусно изображенную на стекле, но, кроме как восхищение мастерством изобретателя, эта картина ничего в ней не вызвала.

— Прошу простить мою задержку, — голос Альдо неуместно-радостно звенел в набитом людьми храме, — пришли важные известия из Дриксен. Видимо, сегодня или завтра войска кесаря вступят в южную Марагону. А сейчас нам предстоят не самые приятные полчаса, но это святилище должно быть очищено от скверны. В день Весеннего Излома под этими сводами упокоится Алан Окделл. Алан Святой, эорий, отомстивший за своего владыку. Повелители Скал всегда были верны Раканам. Другие предавали, колебались, отступали, но верность Окделлов была надежна, как сами скалы. Ричард, герцог Окделл, подойди ко мне!

Пришлось подойти, прямо взглянуть в веселые светлые глаза и преклонить колено. Сначала коленопоклонный юнец, затем молодая невеста? Но, отбросив прочь излишний скептицизм, девушка подняла голову и взглянула на Альдо снова. Тот рывком поднял ее и крепко обнял, отчего сердце заколотилось чаще, но стиснуть его в ответных, отнюдь не дружеских объятиях, было бы преступно и подозрительно, поэтому ладони Рейчел слабо скользнули по его плечам и сползли вниз.

— Да свершится высшая справедливость. Мы не мстим, мы воздаем по заслугам. Да пребудет в смерти и посмертии с каждым то, что он заслужил. Так и будет!

— Так и будет, — повторила Рейчел.

А что заслужит в посмертии она, если не доживет до конца Круга?

Рабочие сломали кувалдами решетку, в этом надрывном звоне слышался плач, а потом разошедшийся в своем трудолюбии рабочий ударил по алтарным вратам и, осыпанный острыми осколками, упал и сбил мраморную вазу. Запах гнилой воды и лилий тут же разнесся по храму, израненные осколками люди замолчали, а под ноги хлынула зеленая жижа. Рейчел отпрянула, когда болотная гадость почти коснулась носков ее сапог. Как тогда, в особняке!

Когда унесли рабочего, Дуглас и кто-то еще торопливо покинули храм, и Рейчел их понимала, но она не имела права уйти, оставалось лишь смотреть на ядовитую зелень, мешающуюся с кровью и талой водой. Герцог Окделл просто не может сбежать сейчас… Шестеро здоровенных рабочих стали бить ломами по белой плите, и камень выл, стонал, сопротивлялся. У девушки закружилась голова, и Альдо взял ее под руку.

— Ты можешь выйти, — сказал он ей, скорее из милости, нежели из сочувствия.

Такое говорят только слабым женщинам, как Катарина, но она сильная и выдержит, поэтому Рейчел отрицательно покачала головой. Наконец, плиту обрушили на алтарные врата, но на сей раз никто не пострадал, и собравшиеся узрели прямоугольный провал, в который уходила белая лестница. Альдо поправил шпагу и отдал распоряжение Рейчел и Роберу следовать за ним.

Шагая по лестнице, рядом с Альдо, Рейчел не оглядывалась по сторонам, потому что ее терзало приятное предвкушение долгожданного возмездия. Гимнеты, шагающие впереди с факелами, открыли дверь, и стал виден прямоугольный зал, облицованный белым мрамором. Посредине застыл круглый каменный колодец, а у стен — две гробницы. На одной лежала молодая женщина, подложив одну руку под голову, а в ее ногах сидел человек в короне и смотрел на спящую жену. Вторая гробница была совсем простой, не считая высеченного на мраморе имени «Франциск».

С нее начали осквернение, и Рейчел подошла к Альдо. Радостное сердцебиение заставляло едва ли не приплясывать, но эорию следовало держать себя в руках, и вот через несколько минут рабочие скинули на мраморный пол крышку, под которой, помимо простого темного гроба, лежали полуистлевшее знамя, меч и шлем. Айнсмеллер собственноручно сломал крышку, и вот, Альдо вместе с Рейчел одновременно прянули вперед. Прикрытый выцветшими тряпками скелет, потускневшая золотая цепь, пряжки и остатки волос — вот и все, что осталось от узурпатора. Осмотрев его получше, Альдо склонился и забрал едва ли не из рук цивильного коменданта плоский лаковый футляр, которая лежала под костями кисти руки Франциска.

— Мы займемся этим позже, — улыбнулся сюзерен. — Любопытная вещица.

Останки Франциска, шлем, меч и знамя бросили в мешок, настал черед останков Октавии. Кипарисовый гроб был отделан пластинами слоновой кости, украшенными тончайшими гравировками, а на крышке рассыпались серебристой пылью проклятые лилии. Рабочие подняли тяжелую крышку и в воздух взметнулся клуб благовонной пыли; запахло чем-то пряно-горьким. Арчибальд Берхайм потерял сознание, а Рейчел закашлялась.

— Уходите! — крикнул Робер. — Это понсонья! Ей нельзя долго дышать.