Наблюдения Галля возвестили новую эру изучения мозга: в прежние века оно было частью философии, а теперь отмежевалось от нее. Позднее атомная теория вещества и электричество позволили распрощаться с «жизненными духами» прошлого. Нервы – уже не полые провода, передающие желания души, а клетки, потрескивающие от электрических импульсов.
Если ученые XIX века в основном пытались выяснить, какой участок мозга какую функцию выполняет, используя электростимуляцию (без сомнения, их воодушевляла возможность дать свое имя кусочку мозга), в середине и конце ХХ века больше внимания уделяли способам сообщения между этими зонами. Взаимодействие участков мозга влияет на общее поведение человека больше, чем действие каждого из них в отдельности. Методы функциональной диагностики – ЭЭГ, КТ, МРТ – позволили нам рассмотреть мозг в мельчайших деталях и даже изучить его активность во время усердной работы.
Благодаря этим инструментам мы знаем, что в полутора килограммах ткани, которая вибрирует и пульсирует в наших черепах, 180 участков. А теперь вернемся в анатомическую лабораторию Бристольского университета, где мне предстояло тесное знакомство с каждым из них.
Проще всего было идентифицировать самый узнаваемый участок – кору головного мозга. Она образует внешнюю оболочку, состоящую из двух почти одинаковых полушарий. Каждую сторону коры принято делить на четыре доли, которые все вместе отвечают за самые интересные психические функции. Лобные доли позволяют нам принимать решения, контролируют эмоции и помогают понимать действия других. От них зависят разные аспекты личности: целеустремленность, дальновидность, нравственные стандарты. Височные доли помогают понимать значение слов и речи и дают способность узнавать лица. Теменные доли определяют многие наши чувства и некоторые аспекты языковой деятельности. Затылочные доли главным образом отвечают за зрение.
Спустившись пониже, мы найдем в задней части мозга еще один, тот самый кочанчик цветной капусты, – мозжечок. Без него мы не могли бы двигаться, держать осанку и равновесие.
Наконец, аккуратно разняв полушария (словно персик, чтобы извлечь косточку), мы увидели бы ствол мозга, контролирующий каждый наш вздох и удар сердца, а также таламус, играющий роль центрального узла обмена информацией между другими участками мозга.
Хотя невооруженным взглядом их не увидишь, в мозге полно крохотных клеток-нейронов. Эти клетки работают как провода старых телефонов, передавая сообщения в виде электрических импульсов от одной стороны мозга к другой. Нейроны ветвятся подобно деревьям, и все соединены друг с другом. Соединений так много, что если бы вы стали считать их по одному в секунду, это заняло бы три миллиона лет.
Итак, мы знаем, что разум является результатом определенного физического состояния нейронов в тот или иной момент времени. Именно из этой хаотической деятельности рождаются наши эмоции и формируются наши личности, она раскручивает наше воображение. Пожалуй, это одно из самых сложных и таинственных явлений из тех, что нам известны.
Неудивительно, что иногда все идет наперекосяк.
Джек и Беверли Уилгес, любители винтажной фотографии, уже не помнят, как им в руки попал снимок XIX века, запечатлевший мужчину с красивым, но покалеченным лицом. Они прозвали его «Китобой», приняв шест у него в руке за часть гарпуна. Левый глаз мужчины был закрыт, и они вообразили борьбу со свирепым китом, в результате которой он перестал открываться. Позже выяснилось, что гарпун – на самом деле железный лом, и перед ними единственный снимок человека по имени Финеас Гейдж, сделанный за всю его жизнь.
В 1848 году двадцатипятилетний Финеас Гейдж работал на строительстве железной дороги. Однажды, отвлекшись на какой-то шум за спиной, парень обернулся, и толстый лом, которым он утрамбовывал взрывчатку, ударился о камень и высек искру. Порох взорвался. Лом воткнулся в челюсть Гейджа, прошел за глазницей, пересек левую часть мозга и выскочил с другой стороны. Гейдж чудом выжил, но его характер круто изменился: некогда жизнерадостный и добрый молодой человек превратился в агрессивного грубияна, разражавшегося бранью в самые неподходящие моменты.
Алонзо Клемонс перенес серьезную травму головы еще малышом, когда упал на полу в ванной. После этого у него наблюдались большие проблемы с обучением и низкий IQ, он не мог научиться читать и писать. Зато с того самого дня у него обнаружились поразительные способности в лепке. Лепил он из чего угодно – пластилина, мыла, смолы – и мог отлично изобразить любое животное, даже если видел его краем глаза. У Клемонса диагностировали приобретенный синдром саванта – редкое комплексное нарушение развития, которое может быть следствием мозговой травмы, повышает творческие способности и улучшает память.
Женщине, которую в научном мире знают как СМ, однажды грозили пистолетом и дважды – ножом, однако ни разу она не испугалась. Болезнь Урбаха – Вите постепенно привела к обызвествлению миндалевидных тел, расположенных глубоко в центре мозга и отвечающих за реакцию страха. Не зная, что такое страх, СМ, движимая природным любопытством, без колебаний подходит к ядовитым паукам и беседует с уличными грабителями, нимало не заботясь о собственной безопасности. Обнаружив у себя в саду ядовитую змею, она просто поднимает ее и выбрасывает вон.
Ближе к защите диплома мне стало ясно, что несчастные случаи, чудесные операции, болезни и генетические мутации часто раскрывают механизмы действия разных кусочков мозга. Благодаря Гейджу мы узнали, как тесно связана личность человека с лобными долями его мозга. Изучение людей с аутизмом и синдромом саван-та, подобных Клемонсу, обогатило наше понимание способности к творчеству. Что касается СМ, ученые и по сей день пытаются ее испугать, надеясь изобрести способ лечения тех, кто боится слишком сильно. Самые странные, исключительные мозги говорят больше всего о нашем собственном – эта мысль меня завораживает.
Конечно, еще не так давно за необычность мозга вас могли упечь в сумасшедший дом. Понятие психического заболевания вошло в употребление лишь двести лет назад, а до того любое отклонение в поведении списывали на сумасшествие и объясняли чем угодно, начиная проклятием и бесами и заканчивая нарушением баланса жидкостей в организме[4]. Будь вы таким безумцем в Англии, попали бы в Бетлемскую больницу, известную в народе как Бедлам. Майк Джей в своей книге «Путь к безумию» описывает Бетлем как обычный сумасшедший дом в XVIII веке, приют для душевнобольных в XIX и образцовую психиатрическую лечебницу в XXI[5]. По тому, как менялась больница, можно проследить радикальные трансформации в подходе к лечению необычного мозга. В первое время она предназначалась для того, чтобы очистить улицы от так называемых лунатиков. Ее постояльцами были те, кто буйствовал и бредил, потерял память, речь или рассудок. Их держали в заключении вместе с бродягами, попрошайками и мелкими преступниками.
Пациентов лечили универсальными средствами, ориентированными на восстановление общего здоровья: кровопусканием, холодным душем, а также рвотными, чтобы удалить предполагаемую пробку в пищеварительном тракте. Отношение к таким больным изменилось во многом благодаря недугу Георга III. Король подхватил желудочный вирус, но потом у него начала идти пена изо рта и появились признаки помешательства. Позвали священника Фрэнсиса Уиллиса, прославившегося исцелением как раз таких больных. Метод Уиллиса был незамысловат: он заставил Георга работать в поле и делать упражнения, хорошо одевал его и поддерживал в хорошем настроении. Через три месяца и психическое, и физическое здоровье Георга улучшилось. В медицинском сообществе начала укореняться идея, что безумие поддается коррекции. На протяжении XIX века постепенно рационализировалось объяснение принципов работы мозга, в соответствии с этим менялись и условия в приютах для душевнобольных. Не все шло гладко: обычной практикой было применение смирительных рубашек и варварских, по нынешним меркам, методов терапии; однако доктора стали думать над тем, какую помощь пациентам может оказать общение, как установить связи с внешним миром, какие лекарства могут облегчить боль и подавить тревогу. В начале ХХ века «помешательство» переименовали в «психическое заболевание», и врачи задумались о биологической природе душевных расстройств. Как и предсказывал Томас Уиллис, они стали внимательно изучать мозг и научились определять, какие изменения соотносятся со странностями поведения и восприятия.
