Человеческая голова на столе: увидев такое впервые, запомнишь надолго. Хуже всего неистребимая вонь формальдегида – органического соединения, применяемого для дубления и консервации биологических материалов. Этот запах забивает ноздри и пропитывает собой все вокруг.

В комнате была не одна, а шесть голов, и все отделены по-разному. Конкретно эта голова была отрублена под самым подбородком, а затем разделена надвое от центра носа. Она принадлежала пожилому господину: глубокие морщины на лбу хранили следы долгой жизни. Медленно обходя вокруг стола, я увидела седые волоски, торчащие из благородного носа, непокорную бровь и маленький фиолетовый синяк прямо над скулой. А затем неожиданно его – человеческий мозг, сидящий между толстых костяных стенок черепа.

Он был серовато-желтым по цвету, а текстурой и блеском напоминал панна котту. Извилистый внешний слой выглядел как грецкий орех. В нем чередовались шишки и впадины, некоторые участки походили на пережеванную курятину, а один, сзади, – на скукоженную цветную капусту. Мне захотелось провести пальцем по муаровым бугоркам, но прикасаться к мозгу строго воспрещалось. Я ограничилась тем, что встала рядом и наклонилась, щека к щеке, гадая, какую жизнь прожил этот господин. Я нарекла его Клайвом.

Мне всегда было интересно, как живут люди. Возможно, именно поэтому мне пришлось изучать человеческий мозг в университете. В конце концов, связь между одним и другим неразрывна: всем, что чувствуем, переживаем или говорим, мы обязаны полуторакилограммовому куску мамалыги в наших котелках.

Сегодня это очевидно, но так было не всегда. Первое упоминание о мозге мы находим у древних египтян в так называемом хирургическом папирусе Эдвина Смита. Там написано, как можно найти мозг: «…ощупай рану в голове, посмотри, не пульсирует ли она, не бьется ли у тебя под пальцами»[1]. Однако сам этот орган, по всей видимости, большого интереса не вызывал. На рану в голове просто лили масло, а у пациента проверяли пульс с целью «измерить работу сердца… чтобы получить знание, которое оно дает». В то время не мозг, а сердце считалось вместилищем разума. Когда человек умирал, сердце оставляли в груди, чтобы он без труда перешел в загробный мир, а мозг по кусочкам выуживали через нос.

Только около 300 года до н. э., когда Платон начал развивать мысль о том, что мозг – местонахождение бессмертной человеческой души, в медицине ему стали уделять больше внимания. Однако хотя впоследствии философия Платона повлияла на многих ученых, современников он не убедил. Даже его лучший ученик Аристотель настаивал, что душа заключена в сердце. Тогдашние врачи неохотно вскрывали человеческие трупы, боясь, что помешают собственной душе перейти в загробный мир, и поэтому основывались главным образом на результатах вскрытия животных, а у многих из них мозг не наблюдается вовсе. Разве такой орган может играть жизненно важную роль?

Аристотель утверждал, что в сердце осуществляется разумение души, несущее жизнь остальным частям тела. Мозг выступал в роли системы охлаждения, умеряя «жар и кипение» сердца[2].

(Позднее мы увидим, что в словах обоих философов есть истина: в процессе мышления и чувствования сердце и мозг взаимодействуют.)

Первыми иссекли человеческий мозг греческие анатомы Герофил и Эразистрат в 322 году до н. э. Мало интересуясь, есть ли там душа, они сосредоточились на общей физиологии и открыли сеть волокон, которые идут от мозга к позвоночнику, а оттуда расходятся по всему телу, – то, что мы называем нервной системой.

По-настоящему мозгу отдали должное на гладиаторских боях. Римский закон запрещал врачу, философу и писателю Клавдию Галену вскрывать человеческий мозг самостоятельно; вместо этого он отправлялся на запыленную арену, где проводил блиц-исследования анатомии мозга, занимаясь лечением раненых, черепа которых были повреждены во время поединка.

Но сенсацию вызвали его эксперименты на живых свиньях. На глазах у большой толпы Гален перерезал гортанный нерв визжащей свиньи, соединяющий гортань с мозгом, и животное лишалось голоса. Люди раскрывали рты от удивления: Гален впервые наглядно продемонстрировал, что не сердце, а разум контролирует наше поведение.

Кроме того, он обнаружил в человеческом мозге четыре полости, которые позже назвали желудочками. Сейчас мы знаем, что в желудочках содержится жидкость, защищающая мозг от ударов и болезней, а Гален придерживался мнения, что между ними плавают части бессмертной души, переходящие в «жизненный дух», разливающийся по всему телу. Это объяснение вполне устраивало христианское церковное руководство, которому всё меньше нравилась идея мозга как физической основы души: разве столь хрупкая плоть может содержать бессмертную сущность? Намного удобнее поместить душу в «пустоты».

Галеново учение о мозге доминировало пятнадцать веков, и те, кто строил на нем собственные теории, продолжали испытывать влияние религии. Например, Рене Декарт, как известно, утверждал, что разум и тело разделены, – сейчас это называют философией дуализма. Разум нематериален и не подчиняется законам физики. Он отдает приказы через эпифиз – маленькую шишковидную железу в центре мозга, которая высвобождает тот или иной жизненный дух в соответствии с потребностями души. Показывая это различие, Декарт имел целью дать отпор «безверным» – людям, не желавшим верить в бессмертие души без научного доказательства.

Самое интересное началось в XVII веке, на грязных и дымных улицах Оксфорда: в недрах университета многообещающий молодой врач Томас Уиллис уже затачивал скальпель.

Собрав большую аудиторию – анатомов, философов и просто любознательных, – он резал тело и мозг человека, демонстрируя желающим их затейливое строение. Сам король Карл I дал разрешение вскрывать труп любого казненного в городе преступника. В результате Уиллис сделал подробнейшие зарисовки человеческого мозга; о нем говорили, что он «пристрастился… к вскрытию голов»[3].

Я упоминаю об Уиллисе, поскольку с него началось воцарение идеи, что человеческая индивидуальность связана с мозгом. Именно он начал сопоставлять особенности поведения, которое наблюдал у пациентов, с деформациями, обнаруженными после их смерти, во время аутопсии. Например, Уиллис заметил, что у людей, жаловавшихся на боли в затылке, в районе мозжечка, болело сердце. Чтобы доказать взаимосвязь этих органов, он вскрыл живую собаку и пережал соединявшие их нервы – сердце остановилось, и животное почти тотчас умерло. Далее, Уиллис исследовал, как химия мозга стимулирует воображение, сны и воспоминания. Эти свои занятия он назвал «неврологией».

Еще больше приблизился к современному представлению о мозге немецкий анатом XIX века Франц Йозеф Галль, предложивший теорию локализации. Мозг, считал Галль, состоит из отделений, ответственных за фундаментальные способности или наклонности человека, вплоть до поэтического дара и инстинкта убийцы. Более того, форма черепа, по его мнению, определяла личность. У Галля был друг, обладатель больших выпуклых глаз, а также потрясающей памяти и таланта к изучению языков. Это навело Галля на мысль, что участки мозга, ответственные за данные способности, располагаются позади глаз, а у его друга приняли такие размеры, что вытолкнули глаза вперед. Хотя френология не получила признания как наука, Галль оказался прозорлив, характеризуя мозг как совокупность участков и даже верно указав их назначение. Скажем, он поместил «орган радости» в районе лба, над глазами; позднее неврологи научились стимулировать эту зону, что заставляло человека смеяться.