– Чтобы наказать приятеля за то, что тот ворует книги с полок? – удивился Хан.

– Да мало ли какие между ними были отношения? Ясно, что, если это убийство, то некто воспользовался манией Гиршона, чтобы подсунуть ему отравленную книгу.

– Нужно пройтись по всем знакомым Гиршона! – воскликнул Хан.

– Естественно. И среди них должен быть человек, имеющий возможность найти этот твой препарат со сложной формулой.

– Не думаю, что выбор будет очень уж большим, – заметил Хан. – Труднее окажется получить прямые улики. Упреждая твой вопрос, скажу: на книге есть отпечатки пальцев только самого Гиршона и никого более.

– Что говорит о предусмотрительности убийцы и доказывает, что смерть Гиршона не была случайной, – сказал Беркович. – Если бы Гиршон украл книгу в магазине, отпечатков было бы множество.

На следующий день Хан несколько раз звонил инспектору, но в кабинете Берковича не было, а мобильный телефон оказался выключенным. Лишь к вечеру Беркович появился в лаборатории, устало опустился на стул и сказал:

– Его зовут Лазарем Штерном. В прошлом действительно сотрудник Мосада. Уволен год назад – о причине мне сообщать отказались. С Гиршоном Штерн был знаком давно. Знал, конечно, о страсти приятеля к книгам. Так что, когда между ними произошел конфликт…

– Из-за чего?

– Деньги, – коротко сказал Беркович. – Все деньги, черт бы их побрал! Сколько из-за них судеб сломано!

– Можно подумать, – хмыкнул Хан, – что ты был бы против, если бы тебе вдруг прибавили зарплату.

– Я не против, – сказал Беркович, – но ведь никому это и в голову не приходмт!

– Теперь уже ничего не докажешь, – мрачно сказал эксперт Хан, отойдя с инспектором Берковичем подальше от шумевшей толпы мошавников и от полицейских, сдерживавших волну народного гнева. Гнев, кстати, был направлен не против Реувена Лепака, чьи гады расползлись сейчас по окрестным лесам, а против стражей порядка, из-за которых в размеренной жизни мошава возникли непредвиденные осложнения.

– Ничего не докажешь, – повторил Хан. – Михаэль Орман погиб от змеиного укуса – это единственное, что я могу сказать наверняка. На щиколотке два характерных следа, припухлость. Смерть наступила в результате паралича органов дыхания. Если бы помощь подоспела в течение хотя бы получаса, его удалось бы спасти. Но бедняга пролежал без сознания всю ночь…

– Понятно, – кивнул Беркович. – Если добавить к этому, что Орман сам выпустил гадов, которых, по идее, должен был охранять, то налицо типичный несчастный случай, произошедший в результате халатности.

– Скорее всего, – согласился эксперт. – На дверце пальцевые следы Ормана, они расположены поверх следов Лепака – значит, именно сторож был последним, кто открывал вольер.

– Вот именно. Вопрос в том, каким образом Орман мог погибнуть от змеиного укуса, если в вольере не было ни одной ядовитой змеи?

– Ну, одна была – это теперь несомненно.

– Не было, Рон, не было! У меня документы, на основании которых Лепак ввозил свой террариум в Израиль. Одиннадцать змей, на каждую у него был сертификат и разрешение. Это не ядовитые породы. Большая часть – ужи. Лепак привез змей, чтобы устроить в мошаве террариум и показывать коллекцию туристам. За деньги, естественно.

– Когда это произошло? Я имею в виду: когда Лепак вернулся со змеями из Таиланда?

– В пятницу на прошлой неделе. Вольер был приготовлен заранее, и в тот же день все змеи оказались в привычных для них условиях. Не придерешься.

– А тебе хочется придраться? – прищурился Хан.

– Нет, с чего ты взял? Но ведь что-то произошло! Среди змей не должно было быть ни одной ядовитой, но она там оказалась!

– Ты полагаешь, что гадов смогут найти?

Беркович пожал плечами.

– Сейчас их ищут по всей территории мошава и в окрестностях. Как ты сам видишь – пока безрезультатно. Прошло слишком много времени, змеи могли расползтись куда угодно.

– Что говорит Лепак? – поинтересовался эксперт.

– Парень в шоке. Сейчас с ним вообще трудно разговаривать. Все время твердит: «Что он сделал? Почему открыл вольер?» Клянет себя – вчерашний вечер он провел в Тель-Авиве у родственников. Если бы Лепак был здесь, трагедии, возможно, не произошло бы.

– Почему Орман открыл вольер? Он же должен был охраной заниматься, а не со змеями играть.

– Кто теперь скажет? Ночь, скука. К тому же, Орман был убежден в том, что змеи не опасны. Хотел в руках подержать.

– Гадость какая, – пробормотал Хан.

– Вот именно, – кивнул Беркович. – Но некоторым нравится. Собственно, Лепак и собирался ведь давать посетителям ту или иную змею в руки. Именно поэтому он специально отбирал породы, совершенно не опасные.

– Получается один из двух вариантов, – задумчиво сказал эксперт. – Первый: таиландские змееводы ошиблись, выдавая сертификаты, и одна из змей все-таки принадлежала к ядовитым породам. Второй: кто-то подменил одну из змей или подсунул в вольер лишнюю.

– Ты полагаешь, что эксперты в Таиланде могли так ошибиться?

– Нет, конечно! Даже я, наверное, смог бы отличить ядовитую змею от обычной. Язык, например, который…

– Иными словами, первый вариант отпадает, – прервал Беркович эксперта. – Остается второй: змею подменили. Зачем?

– Ну, – продолжал рассуждать Хан, – тут тоже возможны варианты. Первый: просто из хулиганства – убийце все равно было, кого укусит змея. Второй: убийца хотел расправиться с Орманом. И третий: замышлялась расправа над Лепаком, а Орман пострадал невинно.

– Ты веришь в версию хулиганства? – удивился Беркович.

– Нет, я лишь перебираю варианты.

– Я тоже не верю, что в мошаве мог найтись негодяй, который просто ради интереса подсунул бы в вольер ядовитую змею. К тому же, он должен был знать, что в руки змею возьмет именно Лепак – ведь это его хозяйство, он их кормил, он их хотел туристам показывать… А Орман что? Охранник. Как мог быть убийца уверен, что Орман, делая ночной обход территории, захочет порезвиться с гадами?

– Никакой гарантии, – согласился Хан. – И какой вывод из всего этого? Некто хотел убить Лепака, а пострадал Орман?

– Похоже, что так.

– Все равно есть тут нестыковка. Лепак наверняка прекрасно знал «в лицо» своих питомцев. Неужели он не обратил бы внимания на чужую змею и взял бы ее в руки?

– Не знаю. Когда парень выйдет из шокового состояния, я ему задам этот вопрос.

– Извините, инспектор, – обратился к Берковичу сержант Кубелик, – я вызвал, как вы просили, друзей Лепака и невесту Ормана. Они в кабинете главного бухгалтера.

– Иду, – кивнул Беркович и направился к административному корпусу. Друзей Лепака оказалось двое – Арик Шехтман и Лея Герштейн, обоим было лет по двадцати пяти, как и самому Лепаку. А Эйнат Хариф, невеста погибшего, выглядела совсем молоденькой – вряд ли ей было больше семнадцати. Держались трое молодых людей на вид стойко, – даже Эйнат не плакала, а только до крови закусывала губу, – но мало что могли добавить к той информации, что уже была у инспектора. Были ли у Лепака враги? Не было, какие враги, мы тут с детства друг друга знаем, Реувена все любили, он для мошава готов был в лепешку расшибиться. Он очень талантлив, а в подражании не знает равных. Крик любого зверя, голос любого человека, любой почерк… После армии все путешествовали по экзотическим странами ради собственного удовольствия, а Реувен хотел сделать в мошаве что-то необыкновенное и в конце концов придумал эту идею со змеями. Поехал в Таиланд, оттуда и привез одиннадцать штук.

Давно ли Орман работал охранником? Не очень, он из армии вернулся всего год назад, потом три месяца путешествовал – правда, в отличие от Лепака, не по Азии, а по Южной Америке. А сторожем начал работать зимой, когда решил, что с университетом, куда он хотел поступать, можно и подождать.

Зачем Орман открыл вольер? На этот вопрос никто не смог толком ответить, даже Эйнат, знавшая Михаэля, естественно, лучше других. Нет, Орман не настолько любил гадов, чтобы так уж стремиться подержать их в руках. Но и утверждать, что он ни за что бы этого не сдалал, тоже никто не решался.