– Не такой уж крупный у него бизнес, – сказал инспектор Хутиэли. – Два ювелирных заводика – один в Герцлии, другой в Бейт-Шеане. Не вижу смысла в угрозах. Может, он ошибается?

– Нет, – вздохнул старший сержант Беркович. – К сожалению, ему действительно угрожают. Вот уже неделю Владимир Лейбзон каждый день получает анонимные письма, отпечатанные на лазерном принтере. Посланы из разных почтовых отделений – от Эйлата до Хадеры.

– Ты считаешь, что это не шутка?

– Если бы Лейбзон был коренным израильтянином, я, возможно, так бы и подумал, – признался Беркович. – Но он из России. Приехал два года назад и уже имеет неплохой бизнес. В России у него связей практически не осталось – во всяком случае, он так утверждает.

– Все равно не понимаю, – покачал головой Хутиэли. – Зачем письма писать, если этот Лейбзон не понимает, чего от него хотят. Повтори – что там написано.

– «Жить тебе осталось неделю, ничто тебе не поможет. Даже если ляжешь на дно, все равно достанем. Мы еще будем плясать на твоих похоронах», – перевел Беркович на иврит текст послания, отпечатанного по-русски. – Подписи нет.

– Я бы на месте Лейбзона плюнул и забыл, – решительно сказал Хутиэли.

– Я же говорю, инспектор, вы плохо знаете русских, – не согласился Беркович. – Лейбзон все воспринимает очень серьезно, потому и заявил в полицию.

– Но что мы можем сделать? – удивился Хутиэли. – Приставить охрану? Ты же сам говоришь, что у него есть охранник, чем поможет еще один?

– Я думаю, это отвлекающий маневр, – сказал Беркович. – Лейбзон полагает, что все его передвижения отслеживают те, кому он почему-то пришелся не по нраву. Он бы уехал на время из Израиля, но об его отсутствии сразу станет известно. Поэтому Лейбзон решил, во-первых, заявить в полицию – пусть автор писем считает, что начато официальное расследование. Возможно, это заставит его чуть умерить пыл. А тем временем Лейбзон намерен действительно уехать, оставив вместо себя двойника.

– Господи, еще один Саддам Хусейн выискался! – воскликнул инспектор.

– Вы бы говорили иначе, если бы видели Лейбзона, – возразил Беркович. – Кто бы ни хотел его гибели, он наверняка уверен, что скрыться Лейбзон не сможет. Слишком примечательная внешность, двойника никаким гримом не создашь.

Беркович вытащил из пластиковой папки и положил перед инспектором большую цветную фотографию. Хутиэли поднял брови и присвистнул. Владимир Лейбзон стоял у входа в здание Иерусалимского муниципалитета на площади Сафра. Рост бизнесмена не превышал метра шестидесяти, фигура напоминала бочонок, а крючковатый нос делал Лейбзона похожим на странную птицу, не способную взлететь.

– Да уж, – усмехнулся инспектор, – грим тут не поможет. Если бы Саддам Хусейн обладал такой комплекцией и таким носом, у него тоже были бы проблемы с двойниками. Не понимаю, – прервал Хутиэли сам себя, – ты сказал, что он намерен обзавестись двойником. Где он отыщет такого, как сам?

– В том-то и дело, – оживился Беркович. – Лейбзон нашел такого человека! Живет в Араде, работает на фабрике пластмассовых изделий, холост. Приехал из Москвы, как и Лейбзон. Зовут Михаил Бердник.

Беркович вытащил из папки еще одну фотографию и положил рядом с первой. Бердника сфотографировали у каменного забора, на котором висел плакат «Народ с Голанами». Сходство с Лейбзоном было поразительным: та же нелепая фигура, такой же орлиный нос, волосы только были другими – светлыми в отличие от почти черных волос бизнесмена.

– Игра природы, – хмыкнул Хутиэли. – И что же? Этот господин согласился сыграть роль Лейбзона?

– Конечно, – кивнул Беркович. – Ему хорошо заплатили. Лейбзон не назвал мне точной суммы, но намекнул, что речь идет о четырех нулях. Таких денег Берднику не заработать за годы. А тут – всего за неделю, пока Лейбзон будет отсиживаться в Австрии.

– А потом? – полюбопытствовал Хутиэли. – Что будет потом, когда Лейбзон вернется?

– Он надеется, что за неделю полиция вычислит и задержит анонима, – сказал Беркович.

– Вот как… – протянул инспектор. – Ты сам сказал только что, что это невозможно.

– Если пользоваться только письмами, то конечно, – сказал Беркович. – Но Лейбзон полагает, что автор писем может осуществить угрозу. И тогда полиция схватит преступника на месте.

Хутиэли с изумлением воззрился на старшего сержанта.

– О чем ты, Борис? Лейбзон подставил человека, будучи уверен, что того могут убить?

– Я не утверждаю, что этот господин обладает выдающимися моральными качествами. Скорее наоборот. Но в его действиях нет ничего противозаконного. Он нанял человека, тот согласился. А убьют его или нет… Вы только что сами сказали, что это чья-то шутка. Пройдет неделя, ничего не случится, разве что придут новые угрожающие письма, а потом Лейбзон вернется… Кстати, Бердник получил деньги вперед.

– Значит, речь все-таки идет об охране со стороны полиции, – резюмировал инспектор. – Нужно постоянное наблюдение, иначе, если что-то действительно произойдет…

– Вот именно, – кивнул Беркович. – Собственно, я все это рассказываю для того, чтобы попросить…

– Сам, что ли, хочешь стать телохранителем? – удивился Хутиэли.

Беркович кивнул.

– Видите ли, инспектор, эта история кажется мне излишне театрализованной. Лейбзон действительно боится. У него есть какой-то план противостояния анониму, и я не уверен, что этот план – законный. Вот почему я бы хотел…

– Понятно, – буркнул Хутиэли. – У тебя, кажется, есть неиспользованные отгулы? По-моему, ровно семь дней.

– Да, но… Я хотел съездить с Наташей в Эйлат.

– Сейчас твоей жене вредно трястись в автобусах, – усмехнулся инспектор. – А официально дать тебе поручение охранять этого клоуна я не могу. Не такая важная шишка. Так что выбирай.

– Хорошо, – вздохнул Беркович. – Беру отгулы.

Собственно, ни на что большее он и не рассчитывал. А Наташе действительно не стоило сейчас, на восьмом месяце беременности, ездить в такую даль – Эйлат может и подождать.

Дома он сказал, что получил задание охранять русского безнесмена, и потому несколько дней будет как бы на казарменном положении. Возможно, вернется ночевать, а возможно – нет.

Бердник переехал на виллу своего нанимателя глубокой ночью, а через два часа Лейбзон покинул Израиль рейсом компании «Аркиа». Беркович приехал в Рамат-Авив в девять утра, когда самолет, на котором летел бизнесмен, подлетал к Вене. Вилла располагалась в новом районе за университетом, и на повороте путь старшему сержанту преградил полицейский патруль.

– В чем дело? – спросил Беркович, предъявляя удостоверение.

– Убийство, – сказал сержант, проверявший документы.

– Убийство? – насторожился Беркович. – Где? Кого убили?

– Вы не в курсе? – удивился патрульный. – Я думал, вы по этому делу и приехали, во всяком случае, звонили из Управления и назвали вашу фамилию.

– Убитый – Владимир Лейбзон?

– Точно так, – сказал сержант и отошел к машине.

У виллы стояли еще две полицейских машины, прибывшие, похоже, совсем недавно – эксперт Рон Хан вытаскивал из багажника свой чемоданчик, а фотограф освобождал из футляра камеру. Лейбзон (тьфу ты, конечно, это был не Лейбзон, а бедняга Бердник) лежал на земле перед входной дверью. Одна пуля попала ему в голову, другая в спину. Телохранитель Лейбзона стоял над телом хозяина и выглядел растерянным.

– Когда это произошло? – резко спросил Беркович.

– В восемь двадцать. Мы с хозяином в это время всегда выезжали на фабрику. Все как обычно. Метрах в десяти дальше по улице стоял мотоцикл, и водитель сразу открыл огонь из пистолета. Видимость была хорошая…

– Вы не ответили?