Хан, не отрываясь, смотрел на поле боя. Теперь, с вводом в бой флангов татар и русских полков правой и левой руки сеча кипела почти на всём поле — около половины фарсанга в длину и на треть в глубину. Столь большого сражения хан ещё не видел.

В самый напряжённый момент к хану подъехал мурза из свиты.

— Досточтимый и великий хан, позволь сказать слово.

— Говори! — милостиво кивнул хан, не отрывая глаз от битвы.

— Прибыл гонец с известием.

— Откуда? — удивился хан.

— Из Сарая, от верных тебе людей.

— Зови, я буду в шатре.

Хан спрыгнул с лошади и прошёл в шатёр. Здесь было тише — на открытой местности надо было кричать, чтобы услышать друг друга.

Мамай уселся на подушку. Всё-таки он хан, властитель, и гонца надо встретить подобающе.

Вошёл мурза, за ним — пропылённый и усталый гонец, тут же павший на колени и склонивший голову до земли, устланной персидским ковром.

— Говори! — приказал Мамай.

Гонец достал из-за пазухи серебряную пайцзу на шнурке и показал Мамаю.

— Известный тебе человек, высокий хан — да продлятся твои годы, и да пусть стада твои будут тучны...

— Дело говори! — прервал его Мамай.

— Эмир Тимур дал Тохтамышу часть своих гулямов, и Тохтамыш вместе с волжскими татарами вышел на земли Крымского улуса.

Хан ощутил, как остро кольнуло в сердце. Ему даже стало как-то нехорошо. Он прикрыл глаза. Сердце колотилось о рёбра, не хватало воздуха. Мамай посидел немного, сердце успокоилось.

Он попал в капкан. Бой с русскими ещё идёт, и неясно — победа его ждёт или поражение. Но, по большому счёту, он проиграл. Тохтамыш, не имея сильного войска и могучей опоры за спиной в виде Тимура, не осмелился бы сунуться на земли Золотой Орды, его земли. Стало быть, войско его велико, и если он идёт по следу Мамая, то скоро будет здесь. Его же войско, уже потеряв в бою с русским значительное количество воинов, повторного боя не выдержит.

— Ты их сам видел? — открыв глаза, спросил хан гонца.

— Только издали, о, великий хан! Мне было приказано не приближаться к воинам, не рисковать и любым путём доставить тебе известие.

— Да, ты молодец, всё сделал правильно. И я тебя награжу.

Хан кивнул мурзе.

— Лошадь гонца устала, подарите ему одного из моих коней. Того, пегого.

Мурза склонился в поклоне и вышел.

— Как далеко чужое войско? — хан вперился взглядом в глаза гонца.

— Они в трёх днях пути, о, великий хан. С ними обоз, и идут они медленно.

Хан снова прикрыл глаза. Три дня! Это и много и мало. Он может победить Дмитрия в этом бою и уйти с войском в Литву, к Ягайло. Или в Киев — ведь он тоже принадлежит Литве. А впрочем?

— Они идут сюда, по моему следу? — спросил хан.

— Слишком широка вытоптанная конями полоса, невозможно заблудиться, великий хан!

— Ты можешь перекусить фруктами, испить кумыса с дороги.

Хан хлопнул в ладоши. Вошла рабыня, налила в чашку кумыса из кувшина, направилась к хану.

— Нет, ему дай! — хан указал на гонца. Сам же задумался.

Бой, который он смотрел, сразу отошёл на второй план, на задворки сознания. Теперь, после известия, которое принёс гонец, слишком многое изменилось. На кону уже стояла не выигранная битва, а его положение в Орде. Удержится ли он на вершине власти или будет скитаться изгнанником по чужой земле? Тохтамыш не из тех, кто оставляет живыми своих врагов. И встреча с его войском гибельна для него, Мамая. Мурзы продажны. Лижут ичиги, пока он у власти. А почуют, откуда ветер дует — могут и переметнуться. Что делать?

Мамай глубоко задумался. Для начала надо разбить русских, дать воинам трофеи. Кто побеждает — тот удачлив, за таким пойдут воины. Это первое. И второе, пожалуй — главное. С войском надо прорываться в Крым. Там знали отца, знают его, там можно организовать отпор Тохтамышу. В конце концов, там фряги, они должны помочь воинами и деньгами. В мозгу полыхнуло — а с генуэзскими копейщиками как? После боя, каков бы ни был его исход, придётся на конях уходить в Крым. Пешцы за ним не поспеют. А, к Аллаху их всех, они не правоверные — что генуэзцы, что армяне. Одно слово — наёмники! Пусть сами думают о своём спасении.

В реальность его вернуло чавканье. Гонец выпил кумыс и теперь ел фрукты. По подбородку текли слюни.

Хан брезгливо поморщился.

Заметив, что Мамай открыл глаза, гонец вскочил.

— Какие будут приказания? Мне нужно везти ответ?

— Да. Передай человеку, который тебя послал, что следующее известие пусть шлёт ко мне в Крым, в Бахчисарай.

Гонец почтительно склонился и, пятясь, вышел.

Хан тяжело вздохнул. Один гонец с небольшим известием, но как же сразу переменился мир!

А снаружи кипел бой, раздавались крики. Надо идти, добивать Дмитрия.

Мамай тяжело поднялся, как будто постарел на десяток лет, вышел из шатра и сел на лошадь.

Татары бились отчаянно. Поле боя было завалено трупами воинов и лошадей. Но слишком медленно было продвижение вперёд.

— Пехоте — вперёд! — скомандовал Мамай.

Мурза передал его слова сигнальщикам.

Ударили литавры генуэзцев, забили сигнальные барабаны армян. Их пехота двинулась вперёд. А навстречу им пошли пешцы русских.

Сначала напор копейщиков оказался силён. Русские, потеряв несколько рядов пехоты, начали отступать. На бранном поле образовались две большие дерущиеся массы — конники и пешие. Но, продвинувшись вперёд на полёт стрелы, копейщики завязли, застряли на месте. Генуэзцы уже потеряли в бою копья. У кого-то они сломались, у других боевыми топорами русских были подрублены древки, у третьих просто застряли в трупах и были брошены. Теперь генуэзцы, как и армяне, дрались на мечах и саблях.

Армяне подбадривали себя криками, генуэзцы дрались молча, стараясь сохранить строй, где один воин прикрывал соседа тяжёлой павезой. Пехота всегда сильна своим строем, монолитностью. Прорвись противник в середину, и бойцы окажутся неприкрыты, начнут нести потери.

Русский князь это понял, и направил на наёмников своих тяжеловооружённых всадников. С копьями наперевес они вырвались из-за своей пехоты и вломились в строй копейщиков. Но, потеряв в бою копья, наёмники оказались беззащитны перед кованой ратью. Русские пробили их строй в двух местах. Засверкали сабли, рубя копейщиков налево и направо.

Похоже, удача покинула генуэзцев. Победа — госпожа капризная, может склониться в любую сторону.

Хан осмотрел поле боя, вгляделся в ставку Дмитрия. Похоже, у русских резервы исчерпаны. Не видно пехоты, не видно конницы. Сейчас весы удачи колеблются, и даже малая рать способна склонить победу в его, Мамая, сторону. Есть у него такой резерв — три тысячи закованных в броню отборных всадников, стоящих за Красным холмом.

Мамай приказал дать сигнал бросить свой резерв на правый фланг, обойти русских между лесом и дерущимися войсками и ударить по левому флангу войск Дмитрия или даже в тыл. Мамай надеялся, что этот удар окажется последним, решающим. И так Дмитрий сопротивляется отчаянно и умело. Тем хуже для него, тем больше ратников русских поляжет на этом поле, тем меньше защитников останется у земель русских.

Грозно проскакали мимо холма всадники. Представители лучших семей татарских, закованные в кованую броню, с хорошим оружием, они представляли серьёзную силу. Хан их берёг до последнего, это были лучшие его воины.

Никем не остановленные, его тысячи прорвали жиденькую цепь русских пешцев, ударили во фланг русским, поставив перед собой цель — добраться до ставки Дмитрия. Уж им-то он был хорошо виден. Полоскался на ветру его княжеский стяг, с вышитым золотом ликом ихнего Бога. Рядом — бояре верхом на лошадях и сигнальщики. Но главное — князь жив! Виден его красный плащ и блестящий золотом шлем. Лица, конечно, из-за расстояния не разглядеть, а Мамаю уж очень хотелось поглядеть на лицо Дмитрия, когда его воины — отборная тысяча — пробьются к стану врага. Недолго осталось жить русскому князю, пусть ужаснётся, видя, как гибнут его воины.