Вброс означал и кое-что еще.

Обратной дороги нет. Все предрешено. Задача состоит лишь в том, чтобы все свершилось и ничего не помешало намеченному. Но что бритты получают за свое молчание? И зачем вообще все это допускать? Антриму по-прежнему хотелось знать ответ на этот вопрос, наряду с еще одним.

Что сейчас происходит в Хэмптон-Корте?

38

Кэтлин держалась рядом с Коттоном Малоуном и Танни Карлтон. Заплатив за вход, они в толпе других посетителей прошли во дворец. Надо же: еще два дня назад она сидела у себя в квартире и тоскливо размышляла, куда ей девать свою оставшуюся жизнь. А теперь она оперативница секретной разведслужбы, работающая против отставного агента ЦРУ, и в ее задачу входит выудить у него флэшку…

И для кого: для человека, который, может, все еще не отказался от мысли ее убить!

Ощущение, что и говорить, двойственное, но выбора как такового не было. Сказывался и призыв Мэтьюза к служению стране. Хотя мать у Кэтлин была американкой, внутри она неизменно чувствовала себя англичанкой до мозга костей, а вся ее карьера зиждилась на служении закону. Так что если в ней нуждается страна, то иного пути, а с ним и сомнений, у нее не остается.

Сейчас они находились в Большом зале, все с теми же характерными для эпохи Тюдоров стропилами по потолку. Со стен свисали величественные гобелены, о которых стоящий рядом гид рассказывал группе, что они были сотканы при Генрихе VIII и тогда же вывешены здесь.

– Эту трапезную Генрих построил для своих утех, – просветила Танни, – и здесь же устраивал пиры для приближенных. В те дни деревянный потолок был выкрашен в синее, красное и желтое. Можно представить себе, что это был за вид.

Они прошли через просторное помещение – так называемую Сторожевую палату, – где некогда бдили стражники-йомены, стерегущие вход в покои короля. Отсюда узкий проход вел в галерею с кремовыми и оливковыми стенами с ободком защитной рейки. Пол здесь был дощатый, а половицы прикрывал истертый ковер. По одной стене были окна, другую занимали три картины, между которыми на равных промежутках виднелись створки запертых дверей. Танни остановилась возле прямоугольного центрального холста, изображающего Генриха и еще четверых.

– Вот это полотно достаточно известное. Называется «Семейство Генриха VIII». Генрих на нем сидит, и по полноте его фигуры и лица ясно, что он уже в зрелых летах. Слева стоит его третья жена Джейн Сеймур. Сын и наследник Эдуард – справа. На некотором отдалении справа находится его старшая дочь, Мария, а слева – младшая, Елизавета.

– Но это же не более чем вымысел, – заметил Малоун. – Джейн Сеймур умерла при родах. Видеть Эдуарда в таком возрасте она просто не могла. Ему здесь лет семь или восемь.

– Совершенно верно. Во всех смыслах. Картина была написана, по примерным подсчетам, около тысяча пятьсот сорок пятого года. Где-то за два года до смерти Генриха. При этом она являет собой четкий пример того, как мыслили Тюдоры. Это не что иное, как династическое заявление Генриха, своего рода манифест о престолонаследии. Сын, стоящий поблизости, с отцовой дланью на плече, представляет собой его законного наследника. Давно умершая третья жена – часть его памяти. Ну а остальные две наследницы стоят поодаль. Да, они тоже здесь, и им вроде как причитается, но отнюдь не в первую очередь. Обратите внимание на одежды Елизаветы и Марии. На их украшения, волосы, даже лица. Почти одинаковые, как под копирку. Как будто различать их даже и не важно. А важен наследник-сын, занимающий центральное место рядом с королем.

– Это Галерея с привидением, – оглядевшись, определил Малоун.

– Вам знакомо это место?

– Вон в той стороне вход в часовню, к месту для королевских особ. Когда Екатерину Говард арестовали за адюльтер, она якобы вырвалась из рук стражников и вбежала туда, в часовню, где в это время молился Генрих. Там она бросилась ему в ноги, моля о пощаде, но он остался глух к ее мольбам, а несчастную выволокли оттуда и повели на плаху. Говорят, ее призрак в белом до сих пор разгуливает по залу.

Танни улыбнулась.

– На самом деле это место имело гораздо более прозаичное применение. Здесь имели обыкновение маячить придворные в надежде, что их по дороге в часовню заметит монарх. Но путеводители любят заманивать народ историей о привидении. Лично мне особенно нравится непременный белый наряд призрака. Хотя понятно, что королева Екатерина была отнюдь не эталоном чистоты.

– Нам бы хотелось знать, что с вами обсуждала мисс Мэри, – вежливо напомнил Малоун.

– Признаюсь, ее рассказ меня восхитил. Елизавета от других детей Генриха разительно отличалась. Как известно, никто из них долго на свете не задерживался. У первой его жены, Екатерины Арагонской, до появления на свет Марии несколько раз случались выкидыши. То же самое было у Анны Болейн до рождения Елизаветы. Эдуард, сын Джейн Сеймур, умер в пятнадцать. У Генриха было еще несколько незаконных детей, но из них никто не дотянул и до двадцати.

– А первая, Мария, дожила, кажется, до… сорока? – спросил Малоун.

– Сорока двух. Но всю жизнь была не в ладах со здоровьем. А вот Елизавета скончалась в семьдесят. И была до последних дней крепкой. Здесь, в Хэмптон-Корте, на девятом году царствования она даже перенесла оспу – и ничего, поправилась.

В Галерею с привидением тянулось все больше народа. Танни жестом указала Коттону отойти к окнам, чтобы дать посетителям пройти.

– Честно говоря, очень приятно, что кто-то интересуется такими вопросами. Их обсуждают не сказать чтобы часто.

– Неудивительно, – сказал Малоун. – Тема-то какая… специфическая.

– Если не сказать больше, – вставила Кэтлин.

Танни лишь улыбнулась.

– Расскажите нам, что вам известно, – попросил Коттон.

– Мэри предупреждала, что вы не из терпеливых. Теперь я и сама это вижу.

– А ваша сестра не звонила вам еще раз, позже? – поинтересовался Малоун.

– Да, конечно. Рассказала о том, что там произошло. Кстати, спасибо вам от нее за защиту и заботу. И от меня тоже.

Мимо безостановочно шли люди.

– Мэри у нас застенчивая. На людях ее не увидишь, все свое время проводит в работе… Замуж из нас никто не вышел, хотя предложения, заметьте, поступали не единожды.

– Ваша страсть, видимо, книги? – улыбчиво спросил Малоун.

– Тем магазинчиком мы владеем на пару, – улыбнулась она в ответ.

– А специализируетесь вы, я так понимаю, на Елизавете I?

Танни кивнула.

– Во всех тонкостях. Такое ощущение, будто она мне близкая подруга. И так жаль, что всякие дошедшие до нас письменные свидетельства представляют ее не как женщину, а, как бы это сказать, мужиковатым деспотом… Чему, признаться, были основания. Вы не в курсе? Она нередко говорила о себе как о мужчине, одевалась в манере своего отца или лордов, а не как подобает женщине. Однажды, при крещении французской принцессы, своим поверенным она выбрала мужчину – вещь по тем временам немыслимая. Когда Елизавета умерла, аутопсии не проводилось. Более того, даже прикасаться к ее телу получили доступ лишь сугубо избранные. А при жизни она была тощим, некрасивым, бесконечно одиноким человеком с поистине неистощимой энергией. Полная противоположность своим родным братьям и сестрам.

– А вон там, посмотрите, – Кэтлин указала на одно из полотен, – она смотрится просто юной красавицей.

– Вымысел, – ответила Танни, даже не оборачиваясь. – Для этого полотна никто не позировал. Хрестоматийной внешностью Генриха считается знаменитый портрет Гольбейна, который в те времена висел в Уайтхолле. Как правильно подметил мистер Малоун, Джейн Сеймур на тот момент давно уже не было в живых. Трое его детей не только меж собою не виделись, но и жили в совершенно разных местах. Этот портрет художник писал по памяти или по наброскам или же скопировал с других полотен. До восхождения на трон образ Елизаветы в живописи встречается крайне редко. Никто толком и не знает, как она выглядела до двадцати пяти лет.