– Я думал, ты свое дело любишь.
– Риски становятся чересчур велики, – покачал головой Малоун.
Это случилось в Мехико. Он помогал там стороне обвинения троих подсудимых, участников убийства агента УБН[148]. А во время обеденного перерыва сам угодил в эпицентр перестрелки; развязавшие стрельбу в общественном парке хотели с ним расправиться. Перестрелка переросла в кровавый кошмар с семерыми убитыми и девятью ранеными. Стрелков Малоун в итоге уложил, но при этом сам схлопотал себе пулю в плечо. Месяц ушел на поправку, и за этот срок Малоун внес в свою жизнь кое-какие коррективы.
– Тебе сейчас тринадцать, – сказал он Гэри, – и понять это для тебя будет непросто. Но иногда в жизни необходимы перемены.
О своем решении уйти он уже уведомил Стефани Нелл, подав рапорт об увольнении; так закончилась его двенадцатилетняя карьера в «Магеллане», а с нею и еще более длительный срок пребывания на флоте. За это время он дослужился до звания коммандера и мог подняться до капитана, но не более. Да и зачем это?
– Значит, уходишь, – сказал сын. – Переезжаешь в другую страну.
– Тебя я не покидаю, – ответил тогда Коттон.
Но, похоже, сделал именно это.
На момент ухода они с Пэм жили порознь уже пять лет. Однажды он приехал домой с задания, а ее там уже не застал. Она сняла дом на другой стороне городка, с собой взяв только то, что им нужно было с Гэри. О новом адресе Пэм и о том, что между ними все кончено, извещала записка. Практичная и холодная. В ее стиле. А также решительная. Вместе с тем на моментальном разводе ни один из них не настаивал, хотя общались они лишь тогда, когда речь заходила о потребностях Гэри.
За их совместную жизнь произошло многое. Он сменил флотское поприще на юридическое, затем поступил в Министерство юстиции. Юристкой стала и Пэм. По служебным делам Коттон колесил по свету, Пэм – по коридорам судов Атланты. Виделись они примерно раз в неделю, чередуясь на дежурство с Гэри, который рос так быстро, что не уследишь. Жизнь протекала среди друзей и знакомых, досконально не известных ни ему, ни ей. Впрочем, слово «жизнь» применительно к ним не годилось. Скорее существование. И вот, заполучив ту пулю в Мехико, Малоун наконец задумался: а такая ли жизнь ему нужна? Ни он, ни Пэм счастливы своей жизнью не были. Это понимали они оба. И скачок от недовольства к гневу легко и непринужденно осуществила Пэм.
– Ты когда-нибудь угомонишься? – спросила она. – Флот, затем переквалификация, школа юриспруденции, адвокатура, «Магеллан»… Теперь вдруг этот уход. Что дальше?
– Переезд. В Данию.
На ее лице не отразилось ничего. С таким же успехом Малоун мог сказать, что переезжает на Луну.
– И зачем это тебе?
– Надоело, что в меня стреляют.
– С каких это пор? Тебе же в «Магеллане» нравилось.
– Время расти.
– И ты думаешь, что это чудо произойдет за счет переезда в Данию?
Намерения объясняться у него не было. Ей все равно. Оно и к лучшему.
– Поговорить на этот счет я хочу с Гэри. Чтобы знать, нормально он к этому относится или нет.
– С каких, интересно, пор для тебя стало что-то значить его мнение?
– Причина моего ухода со службы – это он. Я хотел, чтобы у него был отец…
– Ерунду не говори. Ты ушел только из-за себя. И нечего выставлять ребенка в качестве повода. Все, что бы ты ни планировал, делается во имя тебя, а не его.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты рассказывала мне о моих мыслях.
– Тогда кто тебе это скажет? Наш брак был долгим. Думаешь, легко мне было все эти годы дожидаться тебя бог знает откуда? В мыслях, живой ты приедешь или в «цинке»? Я заплатила эту цену, Коттон. И Гэри тоже. Но этот мальчик любит тебя. Не просто любит – обожает, без всяких оговорок. Мы оба знаем, что он скажет, потому что у него есть голова на плечах. На фоне всех наших совместных неудач он единственный без изъяна.
Она была права.
– Послушай, Коттон. Причина твоего отъезда за океан – дело исключительно твое. И если ты от этого счастлив, флаг тебе в руки. Только очень тебя прошу: не используй Гэри как повод. Последнее, что ему нужно, – это безутешный родитель, силящийся чем-то воздать за свое собственное несчастное детство.
– Тебе так нравится меня унижать?
– Правда должна быть правдой, и ты это знаешь.
Правда? Едва ли. Она опускала самое важное.
Гэри не его биологический сын.
В этом она вся. Один набор правил для нее, другой – для всех остальных.
И вот теперь проблема – и огромная – была у них обоих.
Все это время Иэн шел рядом по тротуару. Шагал и молчал. Примечательно, как выживание рождает инстинкт, даже в подростковом возрасте. В той халупе Коттон на Иэна жутко разозлился, и теперь было видно, что паренек внутренне с ним согласен: с Гэри действительно вышло нехорошо. И мысленно, похоже, давал себе зарок впредь такого не допускать. Парню сейчас нужно было сострадание, а не враждебность.
Ну а в чем нуждался Гэри?
Знать, кто его биологический отец?
Какой, спрашивается, в этом толк теперь, по прошествии пятнадцати лет? К несчастью, Пэм в какую-то минуту об этом позабыла. И каким только местом думала…
Ответ был очевиден.
Она не думала. А лишь играла.
Женщины не были его сильным местом. Малоун не знал и не понимал, как их воспринимать. Поэтому он их избегал. Так намного проще.
Но иногда без них чувствуешь себя одиноким.
Гэри – вот единственное, чего у него никому не отнять.
Или все-таки можно?
До Коттона вдруг дошло, почему он узнал об этой правде с таким нелегким сердцем. Он больше не был родителем неоспоримо. Причастность к рождению ребенка остается с человеком навсегда. И нет меры, кроме судебной, с полным лишением родительских прав, которая из-за допущенных ошибок (а уж понаделал их Малоун о-го-го!) лишает тебя звания отцовства, но опять-таки лишь на бумаге.
А это… От этого теперь не отрешиться никогда.
В самой главной части.
Гэри мог бы познакомиться со своим биологическим отцом. Быть может, он прекрасный парень. И для него шоком будет узнать, что у него есть сын. Между ними возникнет связь. Со временем она окрепнет, а любовь Гэри разделится. И там, где все эмоции ребенка принадлежали ему целиком, отныне придется делиться.
Или, может, они окажутся полностью утрачены?
От одной этой мысли саднило сердце.
15
Кэтлин проштудировала информацию в ноутбуке. Рассказанное ветераном разведки о том, что происходило у смертного одра Генриха VII, а затем Генриха VIII, по-своему интриговало, но информация с экрана добавила нечто большее.
Генрих VII Тюдор, основатель династии, скопил несметные богатства, которые в конце жизни передал своему сыну Генриху VIII. Последние пять лет из тридцативосьмилетнего правления этого монарха основная часть состояния Тюдоров хранилась в железных сундуках Вестминстера, а также в нескольких тайниках в недрах королевских дворцов. Науку стяжательства бывший романтик принц Генри усвоил от своего отца в полной мере, так что в королевскую казну стекались огромные суммы в виде недоимок, податей, торговых операций короны, а также аннуитетов от французов. Еще большее богатство хлынуло в казну с разорением монастырей. В 1509 году, на момент вступления Генриха на престол, их в стране существовало восемь с половиной сотен. К 1540-му уцелело всего пятьдесят, и то обобранных до нитки конфискациями. По самым скромным оценкам, тайные королевские запасы измерялись десятками миллионов фунтов (в сегодняшних цифрах миллиарды и миллиарды). Хотя полной описи сокровищ Генриха VIII не существует. Сведения, уцелевшие и дошедшие до сегодняшнего дня, в лучшем случае фрагментарны. Известно лишь, что до королевского наследника Эдуарда VI, взошедшего на трон вслед за отцом в январе 1547-го, из того богатства дошло лишь немногое.
На момент смерти родителя Эдуарду исполнилось всего десять лет, и по завещанию Генриха власть в стране осуществлял регентский совет, правивший большинством голосов. В марте 1547-го Эдуард Сеймур (брат покойной королевы Джейн Сеймур и дядя короля) получил титул регента, который должен был оставаться за ним до достижения Эдуардом совершеннолетия. Сеймур тут же прибрал к рукам пять сокровищниц, предположительно оставленных Генрихом своему сыну. Позднее в том же году назначенная регентским советом комиссия отыскала то, что осталось от богатств Генриха VIII. А остался от них пшик: всего 11 435 фунтов золотом, соверенами и испанскими реалами.
