Малоуну была хорошо знакома китайская пагода. Четырехэтажное здание возвышалось на берегу озера, окруженное густыми зарослями. Насчитывающая больше ста лет, пагода украшала почти все рекламные брошюры с видами Тиволи.

По аллее промаршировал отряд парней в красных мундирах, перетянутых ремнями, и огромных медвежьих шапках на головах. Садовая гвардия. Люди расступались, глазея на процессию. Народу было очень много, учитывая то, что это был вторник, а летний сезон начался лишь на прошлой неделе.

Малоун увидел впереди пагоду, три расположенных по вертикали уменьшающихся копии основания, каждый уровень с выступающей крышей, загнутой вверх. В ресторане на первом этаже пагоды царило оживление. Скамейки в сени деревьев были заполнены отдыхающими.

Почти два часа дня.

Он пришел вовремя.

Под ногами прохожих путались утки, не выказывая никакого страха. Чего не мог сказать про себя Малоун. Нервы его были напряжены, мозг работал, как и должно было быть у оперативного агента Министерства юстиции, каковым он проработал двенадцать лет, полных опасностей. Ему хотелось выйти в отставку пораньше и навсегда забыть про то, что такое риск. поселиться в Дании, завести книжный магазин… Однако последние два года никак нельзя было назвать спокойными.

Думай. Обращай внимание на любые мелочи.

Измененный компьютером голос сказал, что, когда он прибудет на место, к нему подойдут. Очевидно, похитителям Кассиопеи известно, как он выглядит.

– Мистер Малоун?

Он обернулся.

Позади стояла женщина, с лицом скорее вытянутым, чем круглым. У нее были длинные прямые черные волосы, а карие глаза с длинными ресницами придавали ей загадочность. По правде сказать, Малоун питал слабость к красоте восточного типа. На женщине была ладно скроенная одежда, подчеркивающая изгибы ее тела, в том числе клетчатая юбка, обтягивающая осиную талию.

– Я пришла за пакетом, – сказала женщина.

Малоун поднял зажатый в руке пакет:

– За этим?

Она кивнула.

Ей было около тридцати. Легкие, небрежные движения свидетельствовали о том, что она относится к этой встрече совершенно спокойно. Малоун почувствовал, как быстро подтверждаются его подозрения.

– Не желаете пообедать вдвоем? – спросил он.

Женщина приятно улыбнулась:

– Как-нибудь в другой раз.

– Звучит многообещающе. Как я смогу вас найти?

– Я знаю, где находится ваш книжный магазин.

– Какой же я глупый! – усмехнулся Малоун.

Женщина указала на пакет:

– Мне пора идти.

Он передал ей пакет.

– Может быть, я еще как-нибудь загляну к вам в магазин, – сказала женщина, очаровательно улыбаясь.

– Обязательно загляните.

Малоун проводил взглядом, как она удалилась легкой походкой и слилась с толпой, неторопливая, беззаботная.

* * *

Карл Тан закрыл глаза, стараясь расслабить нервы под ровный гул турбины вертолета.

Он взглянул на часы.

Пять минут десятого вечера здесь означает, что в Антверпене 14.05.

Происходит так много всего. Все будущее Тана определялось столкновением отдельных событий, и все эти события нужно было держать под строгим контролем.

По крайней мере, наконец решена проблема Цзинь Чжао.

Постепенно все начинает вставать на свои места. Тридцать лет целенаправленных усилий будут вознаграждены. Все преграды устранены или нейтрализованы.

Остался только Линь Йон.

Глава 4

Антверпен, Бельгия

14.05

Линь Йон удобно устроился в черном лакированном кресле, хорошем образце эпохи Цин. Ему были хорошо знакомы эти изящные линии и прекрасные изгибы; мастерство китайских столяров восемнадцатого столетия было таким высоким, что точно подогнанные детали соединялись без гвоздей и клея.

Его угрюмый хозяин устроился в плетеном кресле. Лицо у него было овальное в отличие от большинства китайцев, глаза круглые, лоб высокий, редкие волосы слегка вились. Пау Вень был в малахитово-зеленой шелковой рубашке и белых брюках.

– У вас очень красивый дом, – сказал Линь на своем родном языке.

Пау кивнул, принимая комплимент со скромностью, подобающей человеку, которому скоро стукнет семьдесят. Хотя Пау был слишком молод, чтобы быть рядом с Мао, когда в 1949 году народная революция вышвырнула националистов Чан Кайши на Тайвань, его влияние возросло в 60-е годы и оставалось таким даже после смерти Мао в 1976 году.

Затем, десять лет спустя, Пау Вень уехал из Китая.

И в конце концов обосновался здесь, в Бельгии.

– Я хотел, чтобы мое жилище, – сказал Пау, – напоминало мне о родине.

Дом, расположенный в нескольких километрах от Антверпена, снаружи выглядел обычным сооружением с высокими серыми стенами, яркой крышей, выступающими навесами и двумя башенками, воплощающими все основополагающие элементы – завершенность, симметрия, иерархия – традиционной китайской архитектуры. Внутри дом был светлый, воздушный, повторяющий краски и стиль классического интерьера, хотя все современные удобства – кондиционер, центральное отопление, охранная сигнализация, спутниковое телевидение – были на месте.

Линь был знаком с этим решением.

«Сиюань».

Высшее олицетворение богатства в Китае – жилой дом на несколько семей с центральным двором, окруженным четырьмя зданиями, как правило, с собственным садом и террасами. Когда-то в таких домах жила знать, сейчас их могли позволить себе только высшие военачальники, члены партийной верхушки или омерзительные нувориши.

– Ваше жилище, – заметил Линь, – напоминает мне дом главы партийной организации одного из городов на северо-востоке, в котором я недавно побывал. Внутри мы обнаружили двести пятьдесят золотых слитков. Очень неплохо для человека, который зарабатывал всего несколько тысяч юаней в год. Разумеется, будучи партийным боссом, он полностью контролировал всю местную экономику, и с ним приходилось считаться всем предпринимателям и иностранным инвесторам. Я его арестовал.

– После чего его расстреляли. Не сомневаюсь, быстро.

Линь понял, что Пау знаком с системой наказаний в современном Китае.

– Скажите, товарищ министр, что вас привело в Европу и, в частности, ко мне?

Линь возглавлял Комитет партийного контроля Коммунистической партии Китая. Комитет подчинялся непосредственно съезду партии и обладал таким же значением, как и всесильный Центральный комитет. Его задача заключалась в искоренении коррупции и должностных преступлений.

– Я бы не хотел иметь вас в числе своих врагов, – продолжал Пау. – Мне говорили, что перед вами трепещет весь Китай.

Самому Линю также приходилось это слышать.

– Другие говорят, что вы, наверное, при этом самый честный человек в стране.

Такое утверждение Линь тоже слышал.

– Ну а вы, Пау Вень, по-прежнему остаетесь китайским гражданином. Вы ведь так и не отказались от гражданства.

– Я горжусь своим китайским происхождением.

– А я пришел к вам, чтобы потребовать обратно культурное наследие нашей родины.

Они сидели в гостиной, выходящей во внутренний дворик, засаженный цветущими деревьями. Пчелы перелетали от одного благоухающего цветка к другому. Только их жужжание да журчание фонтана нарушало тишину. От примыкающего кабинета гостиную отделяла стеклянная дверь, завешенная занавеской.

– Судя по всему, – продолжал Линь, – покидая страну, вы решили прихватить с собой кое-что из нашего национального достояния.

Пау рассмеялся:

– Вы хоть представляете, как все обстояло при жизни Мао? Скажите, товарищ министр, как хранитель совести партии, вы имеете хоть какое-нибудь представление о нашей истории?

– В настоящий момент меня заботит только то, что вы украли.

– Я покинул Китай почти три десятилетия назад. Почему мое преступление приобрело значение только сейчас?

Линя предупреждали о том, кто такой Пау Вень, ученый-историк, блестящий оратор, мастер обращать неблагоприятную обстановку себе на пользу. Его способности ценили и Мао Цзэдун, и Дэн Сяопин.