И мы воины 6-й Гвардейской стрелковой дивизии, надеюсь, войдем в логово врага первыми!

После ночной атаки обязательно в следующем письме напишу, до кудова догнали мы фашистов и поздравлю вас всех с Новым годом!

Все. Выходим. Отдаю оба письма нашему полковому почтальону.

Обнимаю тебя, твой супруг

Дорогой, милый и любимый Илюшенька!

Получила твои письма.

Извини, что сразу не могла ответить, болела сильно, и детки наши тоже приболели. Свалила хвороба нас всех. Холодно у нас дома, топим соломой. Еле выкарабкались, но мы ведь Боровые. И русские – потому не сдаемся. Да и бумаги не было для письма. Спасибо нашим соседям – выручили с тетрадкой. Пишу, правда, карандашиком, чернила замерзают[5] и плохо пишут.

У нас не такие морозы стоят, как у вас, чуть поменьше, минус два, минус три по ночам, днем все тает. И солнышко так хорошо греет. Ты же знаешь, какое солнце в горах. Только нет ветра и туч и можно нежиться на солнце, хоть раздевайся…

Корову пришлось продать, еще осенью, не хотела тебе писать, но врать не хочется, а вдруг спросишь, сильно не ругайся, потому, как некому было за ней смотреть.

Мы сейчас все работаем на фронт, на победу. Встаем в пять утра. В шесть уже вяжем, крутим, чешем, шьем для вас рукавицы, портянки да исподнее белье. Как заканчивается материал – идем пилить лес и рубить дрова. Все стараются для фронта, все что можем, делаем для победы…

В Беловодском остались старики, бабы, да дети. Из мужиков председатель, он без руки, да военный комиссар, контуженный он, толком и не слышит ничего… с Халхин-Гола, после войны с Японцами, да помнишь ты его.

Каждый вагон с теплыми вещами провожаем со слезами, думаем с бабами, что хоть бы и нашим что досталось, то, что связано нашими руками…

Деток наших вижу я уже вечером. Работа у нас заканчивается с закатом солнца… С ними весь день бабуля сидит. Чаще всего сами. Уже ведут себя как взрослые, война проклятая забрала у нас мужей, а у деток детство…

Иногда дед Григорий на пасеку их забирает, но у него не шибко и тепло в землянке в горах. Хотя он их там балует редкими нынче вкусняшками, на черный день припрятанными, медком и сотами пчелиными…

Да, спешу сообщить, что хоть и ругается председатель, но мы все равно отпраздновали Рождество.

Детям накрыли праздничный стол.

Видел бы ты их глаза, когда они увидели вместо супа из кожуры картошки, сена и лука с отрубями, целых два больших ломтя черного хлеба с маленьким кусочком масла, и две полных кружки молока! Их счастью не было предела! Мы даже потом пели песни, хотя петь я так и не научилась, но детишки пока еще об этом не знают! Вспоминаю часто, как ты красиво пел и играл на гармошке! Ни один праздник в Беловодском не проходил без тебя. Везде тебя приглашали, и на свадьбы и на именины…

Поклоны твои я передала. И тебе от батюшки и матушки земные поклоны. Люблю тебя. Твоя Анна Игнатьевна.

П.С. Братьям твоим тоже написала, что ты жив и здоров, но от них пока писем нет. Поклон тебе также и от младшего твоего братишки Данилки. Если помнишь, то ему в этом году 16 лет исполняется. Пытался опять убежать на фронт, но сейчас вроде бы дурь у него отец выбил… Да и он у нас смышленый от рождения, потому взяли его работать помощником машиниста паровоза.

Еще раз обнимаю тебя, твоя супруга

Печать 6-й гвардейской стрелковой дивизии

25-го гвардейского стрелкового полка

/////////////////////////////////

Уважаемая Анна Игнатьевна, милая моя соседушка, здравствуй!

Пишет тебе сосед ваш, Иван Капралов. Надеюсь, помните вы еще меня. Не верь похоронке той, что может и пришла на Илюху твоего, не нашли мы его ни мертвым, ни убитым…

…написали, что он без вести пропал…

Ты же знаешь, что мы с ним вместе призвались, в один день, на одном поезде приехали в учебку в Москву, и вместе попали в один полк, стрелковый.[6] Он командиром отделения в пехоте, меня же, узнав, что я дипломированный повар, определили на кухню. Поэтому виделись мы с твоим Ильей часто. Три раза в день.

Последний раз я его видел, когда в новогоднюю ночь я со старшиной приносил им в окопы наркомовские сто грамм[7].

Тот бой был страшным. Немчура, как будто ждала атаки, и луна, как назло, тогда, когда мы были посередь речки, вышла из-за туч, и вся атакующая дивизия[8] стала видна, как на ладони… маскировочный халат не спасал, потому что ты бежишь, и твоя тень бежит, ты ползёшь, и твоя тень ползёт…

Положил фашист почти весь полк наш на подступах к горке ледяной. В упор стала расстреливать их артиллерия и минометы под светом проклятой луны… хорошо, хоть знамя полковое осталось, нашего 25-го стрелкового, потому расформировывать[9] нас не будут…

Под ногами-то была река, спрятанная в лед. Он-то, хоть и толстый-то был лёд, но от прямого попадания снарядов превращался в большую полынью и сколько наших сгинуло, ушло под лёд – неведомо… и дали ракету об отступлении только тогда, когда ледяная горка и лёд уже были не белые, а красные от кровушки нашей русской…

После боя того, луна зашла, и можно было хоть раненых повытаскивать с поля того ужасного…

Я с медицинскими сестрами вытаскивал наших раненых и убитых, немчура же фашистская видела красные кресты на девчушках наших, но стрелять по ним, наверное, доставляло удовольствие какое-то. Стреляли, не прекращая. Но, слава Богу, только ранили одну в живот, правда. Не знаю, выживет или нет, увезли её в медсанбат[10] сразу. Он расположен недалеко от нас в деревне Манаенки. Пока не увезли, держал ее за руку. Плакала она, умирать не хотела. 18 лет девчушке той.

Я до самого рассвета облазил всё, что можно было облазить, был даже под ледяной горкой, но Илью так и не нашел.

Так что верю я в то, что может, жив он еще… может в плен попал…ну не правильно это, умирать в 29 лет… Василий, друг мой и брат Ильи родной, разведчик, так он с того боя день через день уходит в разведку и пытается отыскать лагеря с пленными нашими, тоже не верит, что его брат погиб… Буду тебе еще писать Анна Игнатьевна, может, найдём ещё Илюху твоего, потому как стоим мы под этой ледяной горкой уже два месяца и не видать никакого просвету. Атакуем чуть ли не через день, но одолеть горку эту распроклятую мы не можем, людей полегло уже немыслимо сколько…

Крепись, Анна Игнатьевна, буду искать Илью дальше, твой сосед Иван Капралов.

Папочка Илья, милый и любимый мой папочка, пишу тебе письмо я, твоя дочурка Наденька! Здравствуй!

Мне уже семь лет. Я уже взрослая. В школу пошла! Вот! То время, когда ты ушел на войну помню хорошо, но мне уже кажется, что ты, и жизнь без диктора, который читает новости по радио, мне просто приснилась во сне. В ней, в этой жизни во сне, мы всей семьей ходили на демонстрации, купались в озере, бегали наперегонки, и не было столько седых мам и бабушек вокруг. У меня горе горькое, папуля, моя лучшая подруга украла у меня твой подарок – деревянную куклу Катьку! Как вспомню теперь, так и реву! Как мне теперь без Катьки-то?

Знаешь, я поняла кто у нас на улице главный человек! Самый главный человек у нас на улице – это почтальон. Его ждут все! Все без исключения! И мама ждет от тебя писем каждый день. Правда, почему-то, тоже седая она стала, как тётя и бабуля моя. И не говорит мне, что с ней случилось. На мои вопросы не отвечает – просто плачет. Может у нее тоже, украли что…