После Тайгон рассеяно прослушал пересказ столичных новостей, пожал руку Ива и, не задержавшись даже на час, уехал восвояси. Не состоялась посиделка у костра, выпивка в грязной поселковой таверне, не случилось и задушевного разговора. Брат, старший более чем вдвое, оставался холоден. Ив всегда помнил его таким — словно бесчувственным, но все равно восхищался одним из лучших воинов королевства.

Как бы то ни было, Ив принял его совет, хоть и наткнулся на сопротивление. Главой его охраны назначили не просто опытного центуриона: Касар состоял в Гильдии Выживших в Битве — служил одним из двадцати восьми. Телохранитель авторитетно заспорил о сухопутном пути, напирая на то, что король ждет его возвращения. Тут Касар испытал на себе упрямство Маурирта — уговорить Ива вернуться на корабль оказалось непросто. Ив не собирался вновь прозябать на корабле, плывущем в прямой видимости манящего берега. Благодаря общим уговорам Ив согласился проехать лишь половину пути по суше, а затем, после оазиса Турис, повернуть к морю, где корабль дождется его и снова возьмет гонцов на борт.

Кодонк Детт проводил высокого гостя к главному замку Матасагарис, и сегодня, несмотря на усталость, Ив был счастлив. В Колыбели лошадей осталось не так много — на улицах шутили, что поголовье принцев утерло нос поголовью коней. К тому же Ива воспитывали мореходом, и он куда лучше управлялся с парусами, чем с упряжью. Желтый мор скосил благородных животных вскоре после его рождения, и ко дню совершеннолетия лошади имелись лишь у Выживших и у сотен всадников легиона. Колыбель Странствующего Бога… Разросшийся город уже давно не мог прокормить себя. Засухи и вечные неурожаи; вассалы, затягивающие под любым предлогом подвоз еды; подготовка к исполнению клятвы Странствия — все являлось лишь малой частью причин, по которым Ив не наездился вдоволь. Здесь, в равнинах, он, наконец-то, почувствовал себя всадником.

Однако Ив бесконечно благодарил принца Тайгона не за хорошую скачку, гарцевание или уроки выездки в Подгорном Ручье. Он задержался в замке Матасагарис на целых двенадцать дней, невзирая на недовольство Касара, и сожалел, что они пролетели, будто краткий миг. По прихоти Странника Ив, впервые в жизни, влюбился не в большой и многолюдной столице, а во внезапной вылазке по степным просторам.

Посланницы Странника — радужные бабочки, которых видит во сне каждый влюбленный, пленили его. Девушку звали Миэла, и она была дочерью кула Карсиса. Всегда разной — застенчивой или легкой, милой или насмешливой, с веселой искринкой или задумчивой поволокой в серо-голубых глазах. Иву казалось: она вобрала в себя, все лучшее, что еще могло находиться в землях материка. Глаза их были похожи, они родились в один год, словно по задумке бога, а могли бы жить вместе до конца обретенных дней. Он мечтал бы о такой жизни, если бы...

Вот почему Ив оттягивал знакомство с ее отцом насколько мог: он просил Миэлу показать ему окрестности Подгорного Ручья по-третьему, по-четвертому разу; бродил по закоулкам замка, расспрашивая Миэлу и лорда Харрадиса о его недолгой истории; осваивал премудрые тонкости по управлению местными неказистыми лошадьми; восторженно слушал игру Миэлы на старинной арфе знаменитого мастера Лагаранта, создавшего несколько инструментов из золотого дерева в конце Сорокалетия Войн.

Все это продолжалось день за днем и прекратилось однажды утром, когда в замок прибыл запыленный нарочный с письмом от лорда Карсиса, где тот вежливо спрашивал: не гневается ли принц, и не бросить ли ему ежегодное состязание воинов и прибыть в замок, чтобы засвидетельствовать свое почтение?

Ив не хотел показаться неучтивым — бремя сана накладывало обязательства. Он растроганно простился с Миэлой, неожиданно обнаружив, что его чувства вполне взаимны. В одной из тихих комнат замка, когда они вдруг, а может и с помощью кастеляна ненадолго уединились, Ив получил поцелуй в щеку, а также заверения, что леди хочет увидеть его в будущем. Тогда он засветился радостью, и решился несмотря ни на что просить ее руки.

Весь путь до родового, давно разрушенного гнезда Матасагарис Ив копил глубоко внутри смелость. Рискнет ли он отвернуться от отца — изменить предначертанное богом? Сможет ли остаться и жить, просто жить, вместо гибельного и опасного Странствия?! Не находя себе оправданий, он закрывал глаза и вспоминал Миэлу.

К их маленькому отряду присоединились не меньше полусотни всадников из Предгорного Ручья, а также из мелких замков и деревень, съехавшихся, чтобы поглазеть на столичного принца. Лорд Карсис проводил конные учения севернее, недалеко от Старого Замка, поэтому в окрестностях Подгорного Ручья оставались лишь пожилые воины еще способные прокормить лошадь. Их ежегодное испытание осталось в прошлом, и они решили просто размять кости.

Как поведал Иву словоохотливый лорд Харрадис, Старый Замок был сильно поврежден более двухсот лет назад. Из-за чего кулы Благородного Коня решили перенести столицу поближе к горам. Ведь предгорный ручей, что стекал на равнины, набирал силу и превращался в Усохшую речку, больше не стремился через пустыню к оазису, а сменил русло и потек на запад, оставив замок без должного количества воды.

По иронии Неумолимой Богини Усохшая речка, став полноценной рекой, сохранила свое название, а вот для находящихся теперь в стороне вотчин и полей наступили трудные времена. Первыми умерли фруктовые сады, без мутной илистой воды перестал расти рис, не вызревала пшеница. Тучные земли превратились в выпас. Но трав и кормов для скота тоже стало не хватать. Лорд Харрадис хоть и хвалил выносливых лошадей Матасагарис, но сетовал, что их с каждым годом все меньше и меньше.

«Двуглавый Демон заворочался во сне, и крона Вселенского Древа поднялась», — кратко ответил лорд Харрадис на вопрос Ива: почему река изменила ход? В этих землях в Странника, Неумолимую Богиню и Древо верили немногие. Кастелян был одним из них. Кто-то придерживался старой веры в Четырех отцов и Четырех матерей, однако более всего тут царствовал культ Благородной Лошади.

После окрика Салвусу отряд мирно волочился неспешной рысью, изредка переходя на шаг; пахло степными травами, потом и конским навозом. Пару миль назад всадники спустились в небольшую балку с протоптанной сотнями копыт дорогой посередине. Под зноем Палящего Ока травы засохли и стали редки, хотя по краям оврага настороженными часовыми торчали тощие кусты. Земля выглядела переспелой, все больше принимая песочный цвет. Ив сразу догадался: их отряд скакал по бывшему ложу Усохшей речки.

Впереди, высоко в пустынном небе парила одинокая птица. В столице Ив видел птиц нечасто — чайки, бакланы, поморы с моря или вороны, галки и голуби с гор иногда залетали в город, но пустые животы Колыбели немедленно начинали на них охоту. Еще в гильдии лорда Виаурига приручали альбатросов, да и других птиц, — так советовал отказавшийся от трона принц Сайдион, а Ив даже знал слух, что один из его альбатросов вернулся из океана в год его собственного рождения. Альбатросов — этих красивых величественных созданий искатели получали с островов Цога в качестве королевской дани.

Салвус, казалось, дремал, держа поводья одной рукой, а стяг Матасагарис вялился под оком у него на плече. Принц и кастелян скакали наравне, как будто их лошадей запрягли совместно в карету. Остальные всадники и даже верный Ралик прилично отстали. Ив думал о своем обещании царственному отцу, о словах Тайгона, непрерывно молил Странника о Миэле. Однако его любопытство взяло вверх. Он заставил привыкшую к новому наезднику лошадь вплотную приблизиться к соседу и громко спросил:

— Там альбатрос в небе? — Ив задрал голову и ткнул пальцем в угодья Неумолимой Богини.

Лорд Харрадис ничуть не посмотрел вверх, а лишь усмехнулся в когда-то рыжие, а ныне поседевшие усы.

— Альбатрос?! Что вы, мой принц, помилуйте! Альбатрос — морская птица, он летает над морем, а в нашем небе парит коршун.

Ив не помнил, рассказывали ли ему наставники о подобной птице — искатели преподавали больше историю, географию, мореходство, знание родословных и гербов.