Похороны были назначены на третий день после смерти Дмитрия Павловича и к обеду сани, запряженные одной лошадью, повезли его гроб на Давосское кладбище Вальдфридхоф. Похоронная процессия, в которой участвовало всего четыре человека, длилась недолго ввиду холодной погоды и как только гроб опустили в замерзшую землю, Мария Павловна собралась уйти с Дмитрием и Мелани, однако Жюли их остановила.

- Давайте еще немого постоим, - проговорила она и подошла к могиле, прижав руки к груди и прошептав французскую молитву.

Жюли уже не смыкая глаза как три дня, была слишком возбуждена и любое неосторожное действие или слово могло ввести ее в истерику, так что Мария Павловна с детьми принялись ждать ее, также шепча молитвы.

Бывшая танцовщица выглядела неважно. Бледная, с обветренной кожей она совсем не прикрывалась шарфом. Ее красные, опухшие от слез глаза продолжали лить слезы, а потрескавшиеся губы от холода все еще шептали молитву. Вдруг она присела на корточки и положила левую ладонь на могилу. Казалось, будто она совсем не чувствовала снега и холода, разливавшегося по телу.

- Жюли, пойдем, - сказала Мария Павловна и, подойдя к золовке, подняла ее. – Ты простудишься, пойдем скорее, пожалуйста.

Повинуясь сестре мужа и обессиленная противостоять, княгиня направилась к детям и все вчетвером, пытаясь согреться, в полном молчании побрели в свой домик близ реки Ландвассер.

========== ЭПИЛОГ ==========

С окончанием Второй мировой войны принесшей так много потерь и боли всему миру, Жюли с детьми и Марией Павловной собрались вернуться обратно во Францию, но новое несчастье парализовало их намеренье. В конце 1945 года скончалась Женевьев Дэглуа. Последние месяцы оказались особенно тяжелы для мадам, и больше не выдержав, ее сердце остановилось.

Тетушку Женевьев похоронили на том же кладбище что и великого князя и в 1947 году Жюли, наконец – то вернулась с детьми в Париж. После войны Франция приходила в себя и всеми фибрами своей души княгиня любила этот город и страну, в которой родилась и выросла. Сняв небольшую квартиру в пригороде Парижа и обставив все по – своему вкусу, Жюли принялась за свой заброшенный и забытый всеми антикварный магазин.

С того момента как она покинула его прошло немало лет, но он все еще стоял и ждал предпринимательницу. Опустевший, одинокий, весь покрытый пылью, женщина понимала, что потребуется много времени и денег для его восстановления и безупречного вида, однако денег не было.

Конечно, обратиться вновь за помощью и деньгами к Юсуповым Д’Эпинье не могла, так как давно потеряла с ними связь. К тому же, ей было стыдно просить и тревожить их. На помощь откликнулась Мария Павловна, предоставив небольшую сумму заложив при этом пару своих украшений и помогая Жюли реставрировать магазин, утративший свою прежнюю привлекательность.

Когда более-менее магазин открылся и начал функционировать, а на продажи выставились антикварные вещи и возобновились партнерские отношения и доставки, приносящие прибыль, Жюли захлопотала по магазину и Мария Павловна довольная, что помогла, попрощалась с золовкой и уехала из Парижа.

Ненадолго побывав в Европе, она перебралась в Германию и поселилась вместе с сыном в имении на острове Майнау в акватории Боденского озера, унаследованном от отца.

Так в начале 1950-х годов Жюли вернулась в прежнюю колею своей предпринимательской деятельности, все более разворачивая дело и получая за это вполне хорошие деньги. Вскоре она переехала из пригорода Парижа в район Монмартра, купив, на сей раз большую квартиру с видом на весь город.

Старший сын Жюли Дмитрий сразу же после возвращения в Париж возобновил учебу на юридическом факультете, в дальнейшем став парижским адвокатом. В конце 50-х Жюли узнала о тайном романе сына с племянницей Казем-Бека Софией, эмигрировавшим в далекую Америку.

Возмутившись таинственности, которую влюбленные выбрали, она все же не воспротивилась невесте сына, хотя и видела эту хрупкую, совсем еще молодую девушку всего лишь раз. Дмитрий рассказал, что познакомился с Софией на одном из парижских вечеров еще в 1930-х, когда она с дядей приехала на несколько дней в Париж перед тем, как отправиться в Америку.

- Мой Дмитрий, - протянула Жюли, обнимая сына. – Я не устану повторять, как ты напоминаешь мне своего покойного отца! Ты действительно влюблен в эту девушку, что готов на ней жениться?

- Матушка, - сказал Дмитрий и поднес руки бывшей танцовщицы к губам, оставив поцелуи. – Я знаю, что я очень похож на своего отца. Да, я влюблен в Софию и хочу жениться на ней, но только если ты позволишь.

И Жюли дала согласие. Счастье детей для нее было превыше всего, и если за Дмитрия она была спокойна, так как после женитьбы на племяннице Казем-Бека они отправились в свадебное путешествие и выбрали постоянным местом жительства Пенсильванию, то теперь больше всего женщину волновала судьба Мелани.

Младшая дочь к тому времени став настоящей белокурой красавицей поступила в парижскую музыкальную филармонию. Ей вдруг захотелось быть такой же, как ее мать и тоже выступать на сцене, как это делала в прошлом Жюли, но выбрала она не танцы, а игру на фортепиано. Проучившись несколько лет и выпустившись, поначалу ей было трудно найти постоянный заработок, играя на одном лишь фортепиано. Разочаровавшись, Мелани стала все чаще сидеть с матерью в антикварном магазине.

Но переучиваться белокурая красавица не хотела, сочтя, что музыкальное образование тоже не плохо, пусть и не прибыльное и неудачное лично для нее. В начале 60-х годов она вышла замуж за родовитого английского графа и, покинув Париж, уехала с ним в Англию.

Жюли же продолжала заниматься своим антикварным магазином. В один из таких вот рабочих дней рано утром придя в магазин и получив сведения о новых пришедших вещах, Жюли полезла в нижние ящики своего письменного стола, ища расписку. Резко открыв один из ящиков и выпотрошив его, вдруг среди всех бумаг и лишних вещей она заметила неброский рисунок, на котором была изображена Жюли.

Скинув все ненужное со стола и аккуратно взяв в руки рисунок, положив его на стол, княгиня стала медленно проводить по нему левой рукой. На рисунке почерком Дмитрия Павловича было написано ее имя, и она сразу вспомнила пребывание с мужем в Греции. Как же они тогда были счастливы! Все еще не отрывая взгляд от рисунка, и продолжая вести по нему рукой, на Жюли нахлынули воспоминания.

Все эти годы она подавляла в себе боль от утраты и тоску по мужу, но сейчас, видя рисунок сдерживаться больше не было сил, и громко зарыдав, она прижала листок к своей груди. Затем немного успокоившись, оставив рисунок на столе, она прошла в смежное помещение между главным залом и подсобкой, где также хранились вещи.

Ее глаза особенно устремились на модели поездов Дмитрия Павловича, оставшихся после его смерти. Не зная, что с ними делать, она забрала их к себе в магазин, где поставила на полочку.

На моделях виднелась пыль и, смахнув ее тряпочкой, она стала рассматривать их, будто видела в первый раз. Взяв в свои руки одну из американских моделей поездов, которую Жюли подарила Дмитрию в день свадьбы, она улыбнулась, осматривая ее.

Забыв о расписке, она все продолжала так стоять. Услышав шаги в главном зале, женщина поняла, что пришел посетитель, и быстро поставив модель поезда на место, кинулась в главный зал.

Увидев посетителя, Жюли узнала его, и молча с удивлением посмотрев на него, она ждала, что он скажет. Это был Алексей Воронов. Состарившийся, чуть сгорбленный, худее чем прежде, Алексей неотрывно смотрел на Жюли своими голубыми глазами, однако теперь в них не виднелось ни блеска, ни живости. Его глаза, до этих пор имеющие насыщенный, восхитительный цвет, будто выцвели и впали, приобретя грусть.

- Княгиня, - сказал он, - рад видеть вас в полном здравии. Я слышал, что великий князь Дмитрий Павлович умер. Примите мои сожаления, княгиня.

- Благодарю, - отвечала она. – Что вас сюда привело? Желаете чего-либо приобрести?