Солдаты разошлись – медленно, едва волоча ноги, как будто придавленные каким-то тяжким грузом; а Венк опустился на землю рядом с мертвецом и завел ту протяжную песнь, что поют марраны над храбрыми воинами, павшими в битве.

***

Рыжеволосый Харт отошел вместе с остальными прочь от ущелья, выбрал ладную невысокую сосенку, успел даже пару раз ударить по ней топором – и вдруг выпустил топор из рук и опустился наземь так, словно из него разом выдернули все кости.

- Как же так? – бормотал он, уставившись в землю. – Нет, этого не может быть! Он не мог умереть! Как же так?!

Ничего он не понимал и не мог сказать, что с ним делается – знал лишь одно: вместе с жизнью Огненного Бога закончилась и его собственная жизнь. Оборвалась так же страшно и непоправимо, как если бы он на бегу, на полной скорости, врезался лицом в стену.

Словно кто-то взял и ножом отрезал его от жизни. Труды и опасности походов, товарищи, нехитрые развлечения, мечты о девушке, что ждет в родной долине – все осталось там, на той стороне. А здесь – все серо и мертво, и не на что больше смотреть, и дышать больше незачем; только и остается, что сидеть на земле и бессмысленно повторять:

- Как же так?! Этого не может быть!..

Он не знал, сколько времени просидел так; постепенно его бессвязные восклицания сложились в молитву.

- Господи! – шептал Харт. – Мой Повелитель! Что же мне делать? Какую жертву принести? Я готов сам умереть, лишь бы ты жил!

***

В бездонные воды Мира Внизу все глубже и глубже погружается нечто, давно утратившее даже самое отдаленное сходство с человеком – бесформенный сгусток, темнее самой тьмы.

Там, Внизу, нет дна – и времени тоже нет; и погружение это длится вечно.

Но вот происходит нечто необычное. В толщу темной воды каплями расплавленного золота падают слова, способные проницать миры – редкие и драгоценные слова чистосердечной молитвы. И бесформенная черная сущность – та, что в нашем мире, за неимением лучших имен, звалась «чудовищем» - замедляет свой полет и обращается им навстречу.

Опаленное огнем и сброшенное Вниз, чудовище лишилось почти всего. Разума у него и прежде не было; а теперь нет и той власти, которую давали ему сожранные души. От былого своего могущества оно сохранило лишь способность путешествовать между мирами – и голод, неутолимый голод.

Но там, наверху, кто-то взывает к нему…

[Нет, не к нему… к тому смертному, что растворился в нем… но не все ли равно?..]

…обещает отдать свою жизнь. Обещает жертву. Что за сладкое слово! Как давно чудовище не вкушало добровольных жертв!

Эта будущая жертва молода и сильна; фэа ее, даже омраченное скорбью, горит и переливается ярким багрянцем – и зовет назад, и этому зову невозможно противостоять.

Собрав остатки сил, чудовище раскидывает щупальца, замедляет свое падение, тонет все медленнее, медленнее, наконец останавливается… и, словно вывернувшись наизнанку одним неуловимым движением, пускается в обратный путь. Вверх, к поверхности темной воды.

Но вместе с ним пробуждаешься и ты.

***

Давит.

Тесно. Еще теснее. Колыбель становится тюрьмой.

Плотный, вязкий мрак охватывает со всех сторон. Ни шевельнуться, ни вздохнуть.

Нарастает паника. Ты бьешься в вязкой слизи, словно муха в паутине. Беззвучно кричишь. Мрак сжимается, пытаясь тебя раздавить – или вытолкнуть.

Впереди – вверху – вспыхивает свет.

Отчаянный рывок – и ты вспарываешь свою тюрьму и выплескиваешься наружу, растекаешься мутной пленкой по глади темной воды.

Снова здесь!

Это повторялось уже сотню раз: смерть и возрождение. Вновь и вновь смертные пытаются тебя убить – и зря тратят силы. День, год, сто или пятьсот лет пролетают для тебя, как один миг – и ты всегда возвращаешься.

Но на этот раз что-то изменилось.

Голод – тот необоримый голод, что прежде, подавляя все иные мысли и чувства, властно гнал тебя на поиски новой добычи – теперь молчит. Черный шлейф «чудовища», твой вечный спутник и господин, больше не толкает тебя в спину, требуя немедленно вернуться к охоте. Обессиленный, словно выпотрошенный, в бурых пятнах ожогов, свернулся он у твоих ног и скулит побитым псом, умоляя хотя бы посмотреть вверх.

Ты поднимаешь взор к бесцветным небесам.

Там, наверху, несколько воинов с суровыми лицами скорбно застыли над телом, лишенным души: отсюда, из безвременья, живые кажутся неподвижными, как и мертвый.

Вид этого тела, очерченного остывающим багровым следом утраченного фэа, порождает в тебе неожиданное и неприятное чувство: что-то вроде… укола в сердце – можно было бы сказать, будь у тебя сердце.

Ах да… тот человек. Твоя последняя добыча – и первый за долгие столетия серьезный противник. «Бог»-самозванец, что бросил тебе вызов, всерьез надеясь тебя одолеть. Ну и где он теперь?

А где ты?

И – если уж на то пошло – кто ты?

Безымянный черный зверь дергает тебя и настойчиво тянет вверх. Хочет… вселиться в это тело? Что за глупость! Это же чужое тело. Мужское. Тебе оно не подойдет.

«Чужое… но если есть чужое, значит, где-то должно быть и мое?»

Странные мысли. Странные вопросы. Странный шум…

[…шепот?..

…плач?..]

…доносящийся откуда-то издали. Здесь, Внизу, ничто не меняется – почему же ты не слышала его прежде? Странно, что от назойливой черной твари можно просто отмахнуться – и она покорно замрет. Впервые невесть за сколько веков у тебя появился выбор: вернуться в мир людей и продолжить свою охоту – или остаться здесь и… и заняться чем-нибудь другим.

Необходимость принять решение ставит тебя в тупик – и ты не трогаешься с места.

Черный зверь дернулся в последний раз и затих, видимо, смирившись с тем, что в ближайшее время ему ничего не светит. Он ли так ослабел – или что-то изменилось в тебе?

Должно быть, эта последняя схватка вывела тебя из равновесия. Ты победила, да – но этот фальшивый «бог» отчаянно сопротивлялся и сумел-таки нанести тебе серьезный удар. И там было еще что-то… что-то…

[…не надо!..]

Не стоит вспоминать. Ничего особенного не произошло. Ты просто устала. Нужно отдохнуть. Подождать, пока мертвое тело твоего врага, странно притягивающее взор, станет прахом и пеплом, пока затянутся раны твоего зверя, и это приключение безвозвратно канет в прошлое. А затем – вперед, на новую охоту.

С этой мыслью ты уходишь внутрь себя, в бархатистую мглу. В бесконечный лабиринт, где восстают и рушатся миры, выстроенные из осколков чужих мыслей, чувств, воспоминаний. Где ты – единственная обитательница и безраздельная владычица.

Почти каждую свободную минуту – когда не охотишься – ты проводишь здесь. Становишься то одной, то другой своей жертвой. Проживаешь за них непрожитые жизни. Вкушаешь их радости и печали, словно драгоценное вино. Охота утоляет голод и доставляет острое наслаждение – игра с пленными душами дарит покой.

Но здесь тебя ждет настоящее потрясение. Темница душ пуста!

Черный бархат твоего уютного мирка облез и болтается обвисшей грязной тряпкой. Сквозь неровные, словно прожженные дыры в его мягких стенах проникает сквозняк. Холодно. Впервые за много веков ты чувствуешь холод. Ветер иных миров лишил тебя своей дружбы: он треплет тебя за волосы, хлещет по щекам, пронизывает насквозь. Что стало с ним – или с тобой?

А твои сокровища, плененные тобою души – исчезли, оставив по себе лишь причудливо переплетенные, медленно меркнущие серебристые следы.

«Обрели покой» - кажется, так это называется у людей. Прекрасно! А о твоем покое кто подумает?

Будь он проклят, этот смертный! Он разрушил твой мир! И, кстати, где его душа?

В порыве ветра вновь доносится шепот – торопливый, жалобный, захлебывающийся; кажется, в нем различимы слова. Но ты не обращаешь на него внимания: в ярости ты переворачиваешь свой мир вверх дном, обшариваешь каждый его уголок в поисках хоть одной, хоть самой завалящей младенческой душонки!

Пусто. Бесцветно и голо. Все потеряно… И в этот миг тебя застает врасплох новая мысль, холодная и насмешливая: