Она боялась сама себе ответить на этот вопрос. А ответ был: она разлюбила Романа. Если вообще любила его. И не в том дело, что он был когда-то милиционер, притом самого низшего звания – дальше уж некуда, и не в том, что не прошел очередную аттестацию и не стал полицейским, как все, как все его самые обычные, такие же заурядные товарищи, и не в том, что он стал работать то трактористом, то шофером при начальстве, то водителем автобуса… Просто для нее, для женщины – что-то в нем было не то, не сумел он (да, наверное, и не умел никогда, хотя и любил ее, любил, любил – так он всегда повторял в трепетном заклинании), именно не сумел он возжечь в ней встречное чувство любви, – впрочем, что такое любовь, она так и не могла сказать точно и определенно. Какой-то все это туман, туманная обволакивающая истина-обман, один заман и больше ничего… Неужели и это иллюзия? Неужели это так?

Поэтому сегодня, когда Роман за ужином между прочим обронил:

– А подружка-то твоя, Адель Иванова, кажется, нового кадра кадрит! – Верочка грубо осадила мужа:

– Тебе бы всё сплетни разводить! На себя посмотри: только и делаешь, что пялишься на пассажирок. Думаешь, я не знаю?!

Но это она неправду говорила. Наговаривала на Романа Абдурахманова.

И только Верочка сказала эти слова, у соседей через стенку разразился очередной скандал. Четвертая их подруга, «мадам Нинон» (так ее прозвали) закатывала настоящую истерику:

– Ты посмотри, как другие живут! Вон Марьяна – какой ремонт отгрохала! Все по-европейски, ламинат, кафель, дубовые двери, французские обои, крыльцо из золоченой плитки, а не как у нас – гнилые доски, книги все до одной выкинула на помойку (кому они теперь нужны?!), а ты, ты – захламил весь дом своими потрепанными книжонками, все колдуешь над ними, начитаться не можешь, а кому это сегодня нужно – быть умничающим дураком? Сколько лет прошу – заменить плинтуса в прихожей, ноль внимания, а потолки? Ты посмотри на потолки – черт знает что за потолки, и это у меня, у торгашки, как ты говоришь, да, я – торгашка, и летом, и зимой, и в холод, и в слякоть, и в жару – стою на рынке, добываю трудовую копеечку, а ради кого и ради чего стараюсь? Ради того, чтобы жить по-человечески, чтобы в доме была полная чаша, чтобы сын наш был сыт и обут не хуже других, да и ты голым не ходишь, то тебе дубленку турецкую куплю, то зимние ботинки из Германии достану, и за все за это ко мне одно презрение и насмешки…

– Да не то, не то ты говоришь! – Это уже голос Валентина Семеновича, ее мужа. – Счастье-то не в том, сколько ты добра и хлама в дом натащишь (тут ты никогда на насытишься), а в том, чтобы быть довольным тем, что имеешь. Нужно научиться радоваться тому, что у тебя есть, а ты вспомни: много ли ты радуешься в жизни, хотя чуть не каждый день тащишь в дом то одно, то другое, то третье, то десятое… Усмири себя! Оглянись вокруг! Загляни в душу!

– Это ты оглянись вокруг! Жизнь совсем другая сейчас, ты проповедуешь в своей никому не нужной газетенке старые обветшалые принципы: будьте добрыми, будьте честными, будьте чистыми, а люди стали совсем другие – алчные, жадные, себе на уме, каждый норовит устроить свою жизнь так, чтобы было не хуже, а лучше, чем у других, для этого в дело идет все: знакомства, деньги, предательство, подставы, подкупы и много чего еще.

– И это ты называешь жизнью?!

– Да, такова сегодняшняя реальность! И ты ее не перешибешь паршивыми нравственными статейками в своей газетенке! От ваших газет и призывов у людей только каша в голове, вот, мол, здесь пишут: делай так – и будешь счастлив, а из дома на улицу вышел – все совсем по-другому. Да ты пойми – нынче капитализм на дворе, ка-пи-та-лизм!

– Не капитализм, а бардак. И бардак не на дворе, а в головах ваших.

– Ну, конечно, куда нам с нашими тупыми головами, с нашими куриными мозгами! Мы не способны понять, что вы там напридумывали в ваших статьях. Но чтобы вы ни напридумывали, жизнь не подходит под ваши сказки, ты и сам каждый день черпаешь не из своего нищего журналистского котла, а из моего котла – торгашеского.

– А это уж совсем не по-человечески: укорять куском хлеба!

– Да не жалко мне для тебя, ничего не жалко ни для тебя, ни для сына, только хочу, чтобы муки и страдания (когда я околеваю от мороза в торговых рядах – да, да околеваю!), чтобы эти муки не презирались, а понимались и оценивались!

…Шум и гам в этой семье – на разные лады – продолжался и повторялся тысячи раз, и со стороны могло показаться, что это несчастливая семья, но нет, несмотря на жесткие ссоры и раздоры, и «мадам Нинон», и Валентин Семенович жить не могли друг без друга. Многие годы Валентин Семенович работал журналистом в местной газете «Рабочая правда», дослужился до должности зам. главного редактора, после чего уговорил главного редактора дать газете новое название – «Народная правда». Мол, пишем не только для рабочих – пишем и живем для всего народа.

Одна беда: сын «мадам Нинон» и Валентина Семеновича никак не мог понять их отношений. Ему казалось, мать с отцом ненавидят друг друга: всю жизнь ругаются, ссорятся, кричат, беснуются, чуть не до драк иной раз дело доходит, а ведь они, родители, когда он появился на свет, почему-то назвали его знаковым претенциозным именем: Любомир. Правда, была дилемма: назвать или Любомиром, или Ладомиром. Выбрали: Любомир. И вот всю жизнь ему казалось: как раз ни мира, ни любви в семье нет. И однажды он по-мальчишески поклялся себе: когда вырасту – ни за что не буду жениться и заводить семью! Чтобы всю жизнь лаяться и обливать друг друга грязью? – извините!

А вот друг Любомира, Антошка (сын Верочки с Романом), который и во время этой ссоры и во время многих других ссор засиделся у них в гостях (сегодня друзья играли в шахматы, правда, из-за шума и крика думалось плохо), Антошка этот всегда был на стороне Валентина Семеновича. Его тоже волновала тема праведности и справедливости жизни. Или по-другому это звучит так: человек будет счастлив, если научится любить и ценить то, что имеет. Ни меньше, ни больше. Много раз на разные лады Антошка слышал эту фразу от Валентина Семеновича, и поэтому в душе у него зародилась и крепилась всё больше и больше одна заветная мечта: вырасту – стану журналистом. И только!

Когда Алиар-Хан впервые появился в нашем поселке, со своим мешком семечек и доморощенными постулатами дзен-буддизма, люботные и здесь потянулись к нему, сначала тонким ручейком, а затем понапористей, поактивней. Многие ахали и охали, одурманенные Алиар-Ханом Муртаевым, несли ему, как всегда и везде, подношения и деньги.

Наши подруги (все до единой) тоже побывали у него, похихикали; Ада в открытую посмеялась над убогими проповедями. Верочка с «мадам Нино» – те просто ничего не поняли, слегка посмеялись не столько над Алиар-Ханом, сколько над собой: надо же, такие бестолковые! И только одна Марьяна, своими черными проницательными глазами, как лучами, как рентгеном, просветила сущность дзен-буддиста: да тут, оказывается, золотое дно под ногами! Недаром она была бухгалтером, быстро считала, прикидывала разные варианты и возможные исходы, и чутье подсказало ей: вот оно, вот оно!.. Собственно, она, конечно, никакого решения еще не приняла, и что это такое – «вот оно, вот оно!» – и сама толком не знала, но разожглось в ней любопытство, и заманчивая картинка забрезжила перед глазами о возможных безбедных перспективах… И в один вечер, задержавшись у Алиар-Хана дольше других, низко поклонилась ему и спросила с таинственной улыбкой:

– Скажите, учитель Хан, ведь вы родом из Киргизии?

Алиар-Хан важно склонил голову в знак согласия.

– Вы не спрашиваете, отчего я знаю это? – продолжала Марьяна.

Алиар-Хан еще ниже склонил голову: мол, я никогда ни о чем не спрашиваю страждущих, это они спрашивают меня.

– Все дело в том, что мой дед и бабушка долго жили под Бишкеком, это Фрунзе, в селе Петровка рядом с Беловодском. Знаете такое село?