– Ступай, ступай, Яков, возьми с собой всех, кто теперь свободен. Чую я, что неспроста великокняжеские послы людей тревожат.
В это время со всех пяти концов Новгорода к Торгу стекался народ, в основном мужчины. Постепенно и Вечевая площадь и все Ярославово дворище, на котором она располагалась, заполнялись, особенно тесно становилось возле вечевой башни, рядом с которой на небольшом постаменте-возвышении пока красовался один лишь степенный посадник Фома Андреевич Курятник. Он был в полной растерянности. С утра ему сообщили, что в Новгород на Ярославов двор прибыли важные московские послы, которые просят его срочно пожаловать на переговоры. Он заехал к владыке узнать, что случилось, но не застал, решил, что тот тоже уехал на встречу, и тогда, без особой спешки, соблюдая достоинство, отправился по Великому мосту через Волхов на Торговую сторону.
Послы действительно прибыли – важнее некуда: знатный воевода Иоанна и его большой боярин князь Федор Давыдович Палицкий и другой боярин Иван Борисович Тучков, чьи предки проживали в Новгороде. А с ними чуть не целое войско – около сотни верховых дружинников да слуги. Накануне они остановились в Городище под Новгородом, а нынче пожаловали и на Ярославово дворище.
Послы ожидали хозяев в великокняжеском дворце, часть которого занимали московские наместники, а часть использовалась под городские нужды, там располагался чиновничий городской аппарат. Ласково поздоровавшись, улыбчивый Федор Давыдович вежливо приказал степенному посаднику собирать вече. На его вопрос дал ли на то повеление владыка, Палицкий ответил, что владыки нет на месте, да тут его разрешения и не требуется. Он не собирается на вече решать никакие вопросы, ему надо лишь сделать объявление для новгородцев от имени великого князя Иоанна Васильевича. А владыка захочет, так и сам подъедет.
Тут к дворцу подоспел и степенный тысяцкий Василий Максимов, и уже вместе они отдали приказ бить в вечевой колокол.
Постояв на возвышении и убедившись, что народ собирается активно, что уже начинает со всех сторон окликать его, Фома Андреевич сообщил громко, чтобы все ждали объявление от имени великого князя. Затем сошел с постамента и отправился в вечевую башню, внутри которой в специальном помещении уже собрались с два десятка новгородских посадников и тысяцких.
Волнение и шум на площади нарастали, кое-где начались перепалки, что всегда бывает, когда рядом собираются непримиримые противники. А тут их было предостаточно. Конфликт по важнейшему в жизни каждого новгородца вопросу, длившийся десятилетиями между сторонниками Москвы и Литвы, так и не был решен и потому вызывал яростные споры и стычки. В последнее время он начал разгораться с новой силой, ибо военный погром вольной республики московским воинством пятилетней давности начал забываться, а недавний, так называемый мирный поход Иоанна, изрядно истощивший новгородскую казну, оставил не страх, а лишь досаду: раскошелиться-то пришлось почти каждому жителю. Правда, бедняки и тут нашли виновных: Иоанн-де не велел с простых людишек дополнительные налоги на подарки брать, это жадные бояре решили свои расходы сократить за счет народа. Да узнать точнее о том у москвичей не решились. Но в результате сторонников у Москвы даже прибавилось, особенно среди тех, кто нашел в последние годы защиту у Иоанна от боярских да купеческих притеснений, кому понравился его справедливый, на их взгляд, суд. На стороне Москвы была также традиция: как может истинно православный люд от православного покровителя к иноверцам-католикам отступиться? К тому же – к инородцам! Тут и в самом деле предательством попахивает!
В общем, гудел народ, схлестывался в спорах, пока подтягивались нерасторопные, да те, кто жил подальше. Но вот монотонный гул вспыхнул и пронесся над головами: на возвышение поднялся великокняжеский посол князь Федор Давыдович. За ним – Тучков и несколько новгородских посадников. В руках посол держал свиток с вислой печатью, но разворачивать его не торопился.
– Братья-новгородцы! – обратился он к собравшимся неожиданно громким для его довольно тщедушного тела голосом.
Обращение насторожило собравшихся и вновь вызвало шум, ибо посол не назвал их «мужами вольными», как то было принято прежде. И, как вскоре выяснилось, не случайно.
– Недавно принимал великий князь Иоанн Васильевич послов ваших, – продолжил Палицкий, – чиновника Назара Подвойского и дьяка вечевого Захара Овина. И назвали они его от имени всего Великого Новгорода своим государем. Вот и послал нас великий князь Московский и всея Руси спросить у вас: «Какого вы государства хотите? Значит ли это, что вы признаете его таким же самовластцем на Новгороде, как и в Москве?»
И, не давая участникам веча прийти в себя от изумления, Палицкий тут же продолжил:
– А если это так, то просит государь наш Иоанн Васильевич тиунов у него на каждую улицу принять, чтобы они у вас суд его судили, просит также двор ему Ярославов очистить и веча тут более не устраивать…
Хотел еще что-то проговорить великокняжеский посол, но вознесшийся к небу людской вопль заглушил все его попытки продолжить. Многое терпел от Иоанна вольный народ, даже, в конце концов, свыкся с мыслью о суде его чрезвычайном, на который желающие могут съездить в Москву. Но чтобы его людям судить в самом городе?! Чтобы отдаться на полное самоуправство московских чиновников? Чтобы вече с Ярославова двора вывести, которое тут испокон веков собирается и судьбы новгородские решает? А потом и мытников его принять, и пошлинников!? Так это ж полная зависимость! Это ж настоящее рабство! С этим даже самые активные сторонники Москвы согласиться не могли.
– Быть такого не может! Не будет! – орали мужи новгородские. – Где Овин – предатель, сюда его, пытать лгуна и обманщика!
Поняв, что шутки тут плохи, что с разошедшейся толпой лучше дел не иметь, московские бояре сошли с постамента и в окружении своих дружинников и приставов, спокойно и деловито протиснувшись сквозь кричащую толпу, скрылись во дворце. Новгородцы и не думали кидаться на них, ибо прекрасно понимали, что это слишком опасно. Да и не виноваты они – передали лишь волю своего господина. А народ теперь сам должен разобраться, что и как произошло.
Виновных Захарки Овина и Назара Подвойского под рукой не оказалось, но кто-то выловил из толпы и схватил захарова брата Кузьму Овина, которого, тут же, выволокли в центр и начали допрашивать. Но Кузьма в Москву не ездил и кричал, что ничего не знает и не ведает. В этот самый момент на площади появился сам новгородский владыка Феофил, и народ, бросив Кузьму, кинулся к архиепископу за разъяснениями: с какой стати и по чьему велению вечевой дьяк Захарка Овин назвал великого князя государем. Поручал ли Феофил или кто другой ему нечто подобное?
Феофил спокойным и уверенным голосом ответил, что впервые слышит о подобном, что он никого не уполномочивал называть Иоанна от имени всего Новгорода государем и во всем разберется. Он благословил народ и посоветовал отправляться по своим храмам на литургию – молить Господа, чтобы избавил их от всех напастей. Сам же отправился в великокняжеский дворец для беседы с московскими знатными гостями.
И вновь забурлил, заволновался вольный еще город, то и дело собирались и простые жители, и знатные бояре, посадники, тысяцкие, обсуждали, как быть, спорили, решали. На улице стоял теплый солнечный май, а в душах людских царило ненастье. Все знали, что на Городище продолжают сидеть великокняжеские послы, ждут их решения и ответа.
Марфе и карты в руки. Она развернулась в полную силу. Собрала совет из самых надежных своих сторонников, и тут ее план призвать на помощь Казимира, короля Польского и великого князя Литовского, был с энтузиазмом поддержан. Утвердили посольство, приготовили деньги и дары, сочинили послание, в котором спрашивали у Казимира, есть ли у него на этот раз силы и возможность помочь Новгороду. Предлагали возобновить прежний договор, подписанный еще пять лет назад, одобренный обеими сторонами и утвержденный новгородским вече. Перед отъездом послов Марфа сама лично посоветовала им не только послушать короля, но и слуг его, с панами поговорить, чтобы не получилось так, как в прошлый раз, когда Казимир помочь-то обещал, да силенок у него для этого не хватило. И серебра на подарки панам добавила.
