2

Следует сказать, что к своим семнадцати годам, видимо благодаря сугубо мужскому воспитанию (моя мать погибла в автомобильной катастрофе, когда мне не было ещё и трёх лет), я был довольно неприхотлив в быту, почти аскетичен и, несмотря на нерегулярные физические нагрузки, неплохо по-спортивному развит. Я одинаково хорошо играл в волейбол и футбол, был двукратным чемпионом школы по настольному теннису, имел даже разряд по шахматам, чем открыто гордился, как и яркой победой в большом школьном шахматном турнире, где участвовали наши преподаватели. Но отец, хотя и проигрывал мне в теннис, а бывало и в шахматы, не придавал всему этому большого значения, считая, что в целом я безвозвратно прожигаю самое драгоценное время вместо того, чтобы всесторонне развиваться в какой-либо раз и навсегда уже определённой области – например, в экономике, которая в последнее время почему-то более всего прельщала его. Он непременно желал, чтобы уже в следующем году я всё-таки стал прилежным вдумчивым студентом какого-нибудь престижного университета, причём обязательно экономического факультета, и поэтому видел теперь меня или усердно посещающим какие-нибудь курсы, желательно с экономическим уклоном, или хотя бы иногда в его присутствии размышляющего о необходимости учиться.

Однако, несмотря на явное скептическое отношение к большинству моих скромных достижений и талантов и почти всегда среди прочего подчёркнутое неодобрение моего уличного времяпровождения, я всё-таки чувствовал, что в глубине души отец всё ж надеялся, что именно в это лето я оставлю большую часть своих многочисленных мальчишеских увлечений и забав и займусь более серьёзными вещами. Ведь к этому, как он полагал, у меня были некоторые предпосылки. Не раз с изумленным удовлетворением он вдруг замечал, что я допоздна засиживаюсь с заинтересовавшим меня томиком из домашней библиотеки, а бывало – и до самого утра свет горел в моей спальне, где буквально за ночь я проглатывал очередную книжку. За последний год-полтора я прочитал довольно-таки много книг из обширной домашней библиотеки. Правда, книги, интересовавшие тогда меня, были по большей части переводными французскими романами, в которых я находил для себя много неизведанного и по-французски неподдельно изящного, что не могло не волновать меня. К тому же я отнюдь не страдал отсутствием воображения, которое уже будоражило меня и, безусловно, вносило свои коррективы в моё поведение, вполне соответствовавшее, на мой взгляд, всем нормам цивилизованного общества и даже его некоторым неписаным правилам и нюансам, особенно в отношении юных особ прекрасного пола.

Должен признаться, что прелестные юные особы, как-то незаметно выдвинувшиеся на первый план, всё более волновали меня и всё чаще заполняли виртуальное пространство моих самых смелых фантазий. Они даже в эту минуту грациозно дефилировали по нереально сверкающему на солнце песчаному подиуму пляжа в своих умопомрачительных бикини, томно смотрели на меня и загадочно улыбались… «Подслушал бы сейчас отец мои мысли – наверняка в сердцах бы дал подзатыльник, направив их в другое, более полезное на его взгляд пространство…» – подумалось вдруг мне. И эта мысль бесцеремонно прервала слегка вальяжный полёт моих размышлений и как-то сразу вернула к реальности.

Надкусив нежно-розовый персик, что призывно смотрел в рот из стеклянной вазы и, приглаживая на всякий случай затылок, я тут же вспомнил свои обещания отцу держать в голове не только пляж, но и освежать сокровенные мысли об учёбе, которые, по его мнению, даже на отдыхе весьма полезны будут будущему вдумчивому студенту.

И всё-таки, мысли о пляже, подпитанные глянцевыми репродукциями, волновали более и легко перебивали всё прочее, да и море плескалось где-то рядом и призывало. Призывало так, что желание увидеть его становилось навязчивым и нестерпимым.

Уронив с грохотом на пол всё тот же увесистый фолиант – видела б это тётушка – и затем, широко раздвинув шторы и легко открыв балконную дверь, я вышел на небольшой балкончик, которыми так любили украшать свои творения архитекторы типовых построек почти что полувековой давности. Южное солнце, как и положено, сразу же без лишних церемоний со всей щедростью одарило меня своим ярким пышущим полуденным зноем, предельно ясно объяснив, что оно ещё долго не желает исчезать с млеющего шелковистого неба. И витавшая в голове мысль осмотреть город, найти набережную и пляж настойчиво потянула на улицу в сладкую заманчивую дрёму южного городка. Но, когда я уж было собрался выйти на улицу, в тишине откуда-то из зала отозвалась пульсирующая телефонная трель. Приятный звонкий голос спросил Зою Дмитриевну и по-девичьи смешливо хмыкнул, когда я вежливо поинтересовался, кто её спрашивает. Мой голос звучал уверенно и даже настойчиво… И после некоторой заминки из трубки донеслось:

– Пожалуйста, передайте Зое Дмитриевне, что звонила Даша Невицкая…

И снова случилась заминка, а я уловил едва слышимое дыхание.

– Конечно, Даша, я в точности всё передам, – бодро ответил я, и с воодушевлением хотел было продолжить наше общение.

Но я не успел поинтересоваться, что Даша делает вечером. В трубке неожиданно раздался зуммер и, застыв на мгновенье как в известной детской игре с волнующимся морем, я подумал, что это невежливо бросать трубку, не дослушав столичного гостя. Я даже хотел было подвесить в воздухе какое-нибудь звучное междометие с кратким спичем о крайней возмутительности местных нравов. Но только я успел положить трубку, как телефон вновь откликнулся тонким нетерпеливым взвизгиванием.

Звонила опять Даша. Непосредственность её обезоруживала. Она наивно полагала, что это я способен на полуслове положить трубку даже не представившись. Пришлось раскрыть ей глаза на то, что в наших краях не принято так общаться с девушками. Говоря об этом и попутно без проволочек представившись, я заявил, что не буду возражать, если она проведёт мне экскурсию по славным местам её родного города. Конечно, я уточнил, что в первую очередь меня интересует пляж, где мы, кстати, можем даже задержаться и немного позагорать. Но тут выяснилось, что у Даши совсем другие планы и к тому же в учебном заведении, где она учится установлен строгий распорядок дня, который сегодня не предусматривает каких-либо экскурсий по городу. А на моё предложение внести в дурацкий распорядок незначительное изменение она весело рассмеялась и, посоветовав обратиться к Зое Дмитриевне за разъяснениями, с подчёркнутой вежливостью пожелав мне ровного загара, положила трубку.

«Любопытно было бы взглянуть на этот распорядок», – подумал я, уже догадавшись, что Даша звонила из того самого заведения, где моя тётя была директрисой и, скорее всего, являлась главным автором этого распорядка.

Размышляя об этом и прикидывая, что в этой связи можно предпринять, я услышал характерный негромкий звук открывающейся входной двери и поспешил туда. На пороге стояла запыхавшаяся тётушка с полными авоськами продуктов в руках.

– Андрюша, – обратилась она ко мне, увидев перед собой, – я только что с рынка. Отнеси, пожалуйста, всё это в холодильник. Теперь, по крайней мере, я буду спокойна – продуктов надолго хватит.

Я принял у неё свёртки и, размещая их по камерам в холодильнике, доложил, что звонила Даша Невицкая, с которой я почти договорился об экскурсии по городу. Слово «почти» я проговорил скороговоркой невнятно, пользуясь таким вполне невинным, но хорошо отшлифованным в общении с отцом приёмом, позволяющим иногда получать некие дивиденды.

Услышав о Даше, тётя, всплеснув руками и глянув на часы, принялась звонить куда-то и что-то там выяснять и согласовывать. И тут с незатейливой обыденностью меня посетило в некотором роде первое разочарование с момента приезда…

…Оказалось, что моя милая добрая тётя уже заранее до моего приезда проявила заботу обо мне… В стенах её небольшого учебного заведения, как ни прискорбно это было узнать, меня ожидало некоторое подобие ускоренного ликбеза с уклоном… Нет-нет, не в экономику, а пока лишь только в пару гуманитарных дисциплин, с которых и должен был начаться в угоду моему отцу каждодневный неторопливо-размеренный глубоко осмысленный – и теперь без всяких сомнений до мелочей продуманный мой отдых на море.