«Сперва Малкольм был для меня другом Гордона, моего младшего брата. Шел 1965 год. Я зарабатывала тем, что делала украшения и продавала их на Портобелло-Роуд, а еще я снова жила с мамой. Так я и справлялась. Гордон постоянно приходил в нашу квартиру над маминым почтовым отделением вместе с Малкольмом. Когда тот появлялся, то часа два-три помогал мне. Мне очень нравились придуманные им украшения. Они были ультрасовременными. И я сразу подумала, что он замечательный. Так мы и познакомились: обычно он приходил, когда мама работала внизу – ей он никогда не нравился, – а еще, что казалось мне удивительным, иногда он приходил, когда брат был на занятиях. Или они с Гордоном просто зависали в квартире и болтали, пока я делала украшения или занималась с маленьким Беном. Так постепенно я узнала Малкольма получше…»

Малкольм Роберт Эндрю Макларен родился в 1946 году и рос в Стоук-Ньюингтоне и Хайбери, где рядом, на трибунах старого стадиона «Арсенал», постоянно гудели зрители. В детстве его в основном воспитывала крайне эксцентричная бабушка, Роза Айзекс Корр. Семья Розы происходила из общины евреев-сефардов из Стэмфорд-Хилла, а сама она хотела стать актрисой, но в итоге лишь сдавала под театр комнаты, промышляла мелкими аферами с художественными ценностями и проталкивала на сцену своих протеже. Еще больше вас потрясет, наверное, ее дочь, Эмили, мать Малкольма, которую члены семьи называли «проституткой», хотя «работала» она скорее куртизанкой, ведь ее самым знаменитым партнером был сэр Чарльз Клор, поселивший ее в своих апартаментах в Монте-Карло. Сейчас семья Вивьен более открыто обо всем рассказывает, чем раньше, а множество странностей в большой семье Корр-Айзекс-Макларен точно объяснено Вивьен так: «Малкольм в детстве не знал материнской любви, в этом корень всех его бед». Их сын Джо еще более прямолинеен: «В общем, матери он был не нужен, а Роза была абсолютно невменяемой».

Отец Малкольма, Питер Макларен, инженер из Шотландии, завещал сыну только свой цвет лица и волос («кремовый и красновато-коричневый», согласно знаменитому описанию Сида Вишеса), и больше ничего. По правде говоря, рыжие волосы были у членов семьи Макларен с обеих сторон: Корры были португальскими евреями, которые, как сказала Вивьен, «на остальных евреев смотрели свысока». «Малкольм был похож на свою бабушку Розу, мы с ней всегда друг другу нравились. Правда, в семье Малкольма часто ругались – даже слишком часто. Вот и Малкольм стал таким же». В семье был и второй сын, Стюарт, но он выбрал совершенно иную жизненную стезю, поэтому Кора Корр, внучка Вивьен, узнала о его существовании только на похоронах своего деда. Еще Роза Айзекс Корр установила семейную традицию, которой потом следовали ее дочь, внук, а теперь и правнук, – наобум брать себе фамилию из имеющихся вариантов, а затем менять ее на другую, повинуясь прихоти, по стечению обстоятельств или чтобы скрыться от налоговых органов. Розу Айзекс мало кто называл миссис Корр. Ее дочь Эмили редко величали миссис Макларен. Малкольм большую часть жизни носил фамилию Эдвардс, взяв ее у второго мужа своей матери, местного предпринимателя, занимавшегося текстилем. А сын Малкольма и Вивьен, Джозеф Фердинанд, получил фамилию Корр в честь эксцентричной прабабки Розы, будто для того, чтобы стрелки часов сделали полный оборот назад, прямо как часы у входа в магазин Вивьен «World’s End». Его дочь, единственная внучка Вивьен, по ее же предложению, с гордостью носит имя Кора Корр. Все это напоминает какое-то повторяющееся из поколения в поколение нежелание признаваться, что они – семья. «Когда вырос в семье, которая никогда не хотела таковой быть, – позже заметил Макларен, – тебе очень-очень трудно вести себя, как обычный человек». Несмотря на это, он всегда любил свою деспотичную бабушку. То, что Малкольма воспитала Роза Корр, в какой-то степени подготовило его к жизни с миссис Вествуд. «Роза была женщиной, создавшей вокруг себя собственный мир, так что всем остальным приходилось либо жить в нем, либо забыть о ней вообще, – писал Малкольм. – В этом мире было гораздо лучше, чем в том, в котором мы живем: в нем было гораздо больше душевности и гораздо больше страсти. Это был блестящий мир. Он сиял». Ради такого же мира живет и Вивьен.

Когда мы писали эту книгу, присутствие Малкольма Макларена ощущалось и ощущается не меньше, чем присутствие Доры и Гордона Суайр. Нельзя полностью понять Вивьен – какое место она занимает в пантеоне культуры или как она из учительницы начальной школы стала панк-модельером, – не поняв Малкольма, так же как нельзя понять, откуда в ней такая сила, не зная о жизни ее деятельных родителей. «Малкольм очень сильно повлиял на Вивьен, он изменил ее жизнь, – вспоминает тот, кто их познакомил, – брат Вивьен Гордон. – Что ни говори, Малкольм умел изменить жизнь других людей, он изменил мою жизнь и, конечно, жизнь Вивьен. Пожалуй, он изменил жизнь всех, с кем был знаком».

Жизнь Малкольма, до того как они с Вивьен познакомились, серьезно повлияла на формирование его личности и на работу с Вивьен. И Гордон, и Вивьен, и Джо независимо друг от друга отмечают, что Малкольм был человеком невероятно вдохновенным и глубоко травмированным. Именно поэтому он был обаятелен и опасен. Этот великий притворщик, эксцентричный диссидент от моды и склонный к аферам рок-н-ролльщик, словно зловещий Свенгали, персонаж романа «Трильби», державший во власти своих чар Вивьен и «The Sex Pistols», был человеком исключительно уверенным в себе и в то же время остро нуждавшимся в заботе и внимании. Без сомнения, именно из-за того, что Малкольм чувствовал себя отвергнутым, ему необходимо было всех поражать, ослеплять: журналистов, бабушку Розу, Вивьен. Но неуемная жажда внимания сделала его завистливым к чужим успехам, не важно чьим – панк-рокеров, своей возлюбленной или собственного сына. Он так жаждал внимания, что постоянно требовал от Вивьен признавать его талант и полностью отречься от своего. В том числе и поэтому Малкольм и Вивьен так яростно ссорились, Малкольм доводил Вивьен до слез, например угрозами, что засудит собственного сына за нарушение авторских прав или что разрушит компанию и плоды творчества женщины, вместе с которой они изменили ход истории моды. Поэтому Вивьен, обычно в высшей степени благодарная своим соавторам, внесла некоторые коррективы в предыдущую версию книги. Теперь уже нет никакой нужды удовлетворять потребность Малкольма в эмоциональной поддержке, так что изменения в описании ее собственного вклада в культуру – заслуженное воздаяние женщине и творческому союзу, к которым отнеслись несправедливо. По ходу подготовки книги незримое присутствие сварливого Малкольма, пожалуй, было неизбежным, однако когда я заметил, как, рассказывая о нем, люди улыбаются, то отчасти понял, как ему удавалось воодушевлять их и манипулировать ими. «Просто, находясь с ним рядом, ты понимал, насколько все в мире «осуществимо», а еще ты смеялся, постоянно смеялся, – вспоминает Гордон. – Малкольм был самым забавным, остроумным, тонким человеком, которого я когда-либо встречал. Удивляешься, когда люди добиваются такого невероятного успеха, как Вивьен и Малкольм: сперва кажется, что между жизнью и мечтами стоит высокая толстая стена, а ты выглядываешь из-за нее и думаешь: «Боже мой, вот так разница! Будто совсем другой мир». В том-то и заключался дар Малкольма: он вел людей в этот мир, потому что в действительности сам никогда не жил в реальности. Он показал Вивьен, чего можно достичь, и позволил ей мечтать. И не важно, что было потом, он все равно подарил ей самый чудесный подарок, который только бывает». Согласитесь, довольно четкое определение таланта Малкольма и секрета его притягательности. Потом Гордон добавил еще кое-что, совершенно потрясшее меня: «А знаете, ведь Вивьен с Малкольмом смеялась. Очень много смеялась. Особенно поначалу. Сейчас она бывает ужасно серьезной. Хотя я помню, какой веселой она была в детстве. И Малкольм снова вернул ее в детство. Ненадолго. У нее очень, очень, очень приятный смех».

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».