Джамала появилась в дверях в тот момент, когда Саида с серьезной решительностью двинулась вперед — она намеревалась подойти к первоисточнику, тому самому серьезному врачу с внимательным взглядом, и прояснить все непонятные моменты, но сестра вновь неожиданно сломала хорошо продуманный план.

— Ты? — остановившись в шаге друг от друга, сестры молча скрестили взгляды. Саида всегда видела в Джамале некий трамплин, с которого сама могла бы неплохо взлететь вверх, будь та немного мягче и сговорчивее, и нынешняя внезапная встреча не стала исключением. Джамала же видела сейчас в Саиде только маленькую и еще не рожденную, но уже убийцу.

— Умар сказал, что у тебя был странный голос, — наконец произносит младшая. Лицо ее из решительного сначала становится удивленным, а затем и вовсе скептическим. — Я побежала узнать, не нужна ли тебе моя помощь, но теперь абсолютно точно вижу, что вряд ли.

Джамала молчала. В другое время она уже ответила бы что-то колкое, язвительное или просто высокомерное, но сегодня/сейчас она почему-то молчала.

Саида неуверенно облизала губы. Ей вдруг стало страшно и не по себе, словно не Джамала перед ней, а «чужой». Что ждать от нее такой, Саида не знает.

Поправив волосы, Джамала наконец снимается места, подходит к сестре.

— Как Умар? — одинаково нейтрально звучат ее вопрос и голос. — Ты домой?

Из кармана широкой юбки Джамала достает мелкие деньги, бросает на них взгляд — она всегда так делает, когда собирается заплатить за сестру в маршрутке. Что-то странное в ней изменилось именно сейчас — две секунды назад, когда она стояла чуть поодаль и смотрела на Саиду. О чем она думала?!

— А… ты? — неуверенно переспрашивает Саида. — К нам?

Джамала кладет деньги обратно и отрицательно качает головой.

— Не сейчас и вряд ли сегодня.

— Что случилось? — порывисто, как может лишь она, Саида берет Джамалу за запястье. Та невольно морщится:

— Ну и хватка у тебя! — а потом сама берет сестру за руку и очень странно, молча смотрит. Так странно, что Саида уже готова сорваться с места и бежать, не разбирая дороги.

— У меня двойня, — тихо произносит Джамала, и эти слова звучат кодом к шлюзу, скрывавшему всё невысказанное с обеих сторон.

========== Часть 15 ==========

«Солнышко, мне нужно тебе сказать…» — срывается мысль, мысленный внутренний голос отказывается озвучивать заезженно-скучные слова. Рита в изнеможении поднимает очи к небу, а затем нервно складывает руки на груди и отворачивается от окна, бессчетное количество лет глядящее во двор-колодец.

«Ну какая она, нафиг, солнышко? Это во-первых, а во-вторых — как сообщить Ольге о неминуемом решении Дианы Рудольфовны? Как самой пережить эту… дилемму? Ситуацию? Это неопределенное, непонятное и тем невыносимое… что-то».

Промучившись вопросом уже почти целые сутки, Рита так и не нашла ни выхода, ни ответа, только зациклилась на единственной, не факт что верной и точно не самой оптимистической мысли: — «Я что, должна сделать выбор? Встреча с дочкой или с любимой?».

— Встретиться вместе? — от произношения вслух смысл данного решения не кажется Рите вернее, чем, возможно, есть. — Поговорить, наконец… — закусив губу, она отправляет взгляд в пустоту неизвестности. — О чем нам всем нужно наконец поговорить? Да и за тем ли они приезжают?

Такое чувство, будто в едва уловимом на слух бытовом фоне, привычно не замечаемом и условно зовущимся тишиной, еще более беззвучно линяет реальность, становясь…

Помолчав, Рита растерянно пожимает плечами на вопрос собственного подсознания: — «Чем становясь? Иной реальностью? Или настоящей?».

Праздничная мишура, нереально яркие краски последних дней теперь кажутся Рите обертками из папиросной бумаги, такой, что расползается в руках от даже мимолетного соприкосновения с влагой.

В тишине и одиночестве сквозь обрывки сумасшедшего былого праздника Правда несмело смотрит Рите в глаза, словно просит не врать себе больше, и сама боится собственной просьбы, боится быть изгнанной.

Глядя на лежащий на кухонном столе телефон, Рита борется с желанием выключить его совсем.

— Мама хочет разведать, как я живу. Сравнить с тем, как жила и перспективой будущего, — негромко, задумчиво произносит Рита тишине ободранной питерской кухни. — Здесь всё понятно, не ново и в общем-то правильно, а потому предсказуемо. Ольга?

Следующий вопрос заставляет Ритин взгляд метнуться к темнеющему проему двери, словно в его периметре уже светлеет милая взгляду и сердцу фигура.

— Она хочет провести со мной время, — едва слышно отвечает себе и фигуре темноволосая женщина. — Провести время?

В ответ на последний вопрос густеет кровь, становится жарче — тело сейчас самый очевидный ответчик.

— Она. Хочет, — раздельно произносит Рита и слабо улыбается вечеру. — Прямо неконтролируемая правда.

Неуверенность прошивает сквозняками ее эту полуулыбку.

На некоторое время Рита в безмыслии замирает, словно выключается из физической составляющей осязаемого мира и переходит в мир иной какой-то физики, а всё, что еще долю секунды назад составляло привычную (не стану спорить о правильности) реальность — воздух, дома, время, — незаметно и беззвучно распадается на элементарные частицы и складывается заново в иные образы. По лекалам памяти мгновенно создаются та же квартира и тот же воздух, но качественно иные — словно идеальные. Они уже прожиты Ритой и Ольгой — они остались в их личной истории, словно код, записанный в стволовую клетку. Тепло — вирусом или живительной силой тихо горящее с недавних пор, светящееся древним, как сама вселенная, определением «любовь».

Произнеся про себя затертое столетиями слово, Рита медленно возвращается в обычный квартирный мир, тихо вздыхает.

— Наша великая литература приучила считать любовью что-то возвышенное и не менее эпохальное, чем она сама — огромное пыльное собрание записанных страданий живших когда-то классиков, преимущественно мужчин.

— Любовь — это обязательно жертвы, — вскинув подбородок, Рита мстительно сужает глаза, но еще сама не понимает, кому она собирается мстить и с кем спорит сейчас.

— Моя любовь не желает жертв. Она просто есть. Просто живет и дышит Ольгой, пропитавшей всю меня своим сознанием жизни. Впрочем…

— Слишком сложно… — зазвонивший внезапно телефон заставил Риту нервно вздрогнуть (едва не подпрыгнуть на месте), выпрыгнуть из сонма личных расплывчатых философских определений.

Они договорились, что Ольга перезвонит, едва доберется до квартиры, и с некоторым недоумением Рита считывает теперь иное имя вызывающего, словно никто кроме Ольги и не мог бы сейчас ей позвонить.

Произнося «алло», Рита невольно окрашивает слово в тень удивления.

— Да. Привет, — по-деловому отвечает голос Манниковой с фоном, характерным для громкой связи в движущемся автомобиле. Словно натянутый часопиковым движением воздух Невского проспекта внезапно дал трещину, и из нее в бытовую тишь Ритиной кухни посыпалась суета.

— Извини, что беспокою, — явно на ходу продолжает Манникова, — но я лопух и перепутала флешки вчера. Ты не смотрела материалы, которые я тебе скидывала?

Динамика слов в параллельно стремительно пролетающей реальности Манниковой буквально требуют от Риты той же скорости. Но последней крайне неловко признаться, что ничего она еще не смотрела, и соврать быстро тоже не получается.